– Тони прав, – сказала девушка. – Давайте заключим перемирие, пока не выберемся к цивилизации.

Итак, достигнув некоего вооруженного перемирия, все пятеро отправились на следующее утро назад в базовый лагерь, а тем временем Тарзан и его воины вазири, обогнав их на целый день пути, двигались кратчайшей дорогой к Опару.

– Может, Лэ там и нет, – объяснил Тарзан Мувиро, – но я намерен наказать Оу и Дуза за их предательство и тем самым подготовить почву для безопасного возвращения верховной жрицы, если она еще жива.

– А как насчет белых врагов, которые остались в джунглях? – поинтересовался Мувиро.

– Никуда они не денутся, – ответил Тарзан. – Они слабы и плохо знают джунгли. Передвигаются медленно. Мы можем нагнать их в любой момент, когда захотим. Больше всего сейчас меня волнует Лэ, потому что она – друг, а те – всего лишь враги.

Во многих милях от Тарзана предмет его дружеской заботы приближался к поляне в джунглях, – поляне, вырубленной человеком и предназначавшейся для стоянки многочисленного отряда, но сейчас несколько грубых хижин были заняты горсткой негров.

Рядом с женщиной шел Уэйн Коулт, полностью восстановивший свои силы, а за ними по пятам – Джад-бал-джа, Золотой Лев.

– Наконец-то мы нашли лагерь, – сказал Коулт. – Благодаря вам.

– Да, но он покинут, – ответила Лэ. – Все ушли.

– Нет, – возразил Коулт. – Вон там, справа, возле хижин сидят негры.

– Очень хорошо, – сказала Лэ. – А теперь я должна покинуть вас.

В ее голосе прозвучала нотка сожаления.

– Не хочется прощаться, – сказал мужчина, – но я знаю, что ваше сердце далеко отсюда и что ваша доброта задержала ваше возвращение в Опар. При всем желании я не могу словами выразить мою благодарность, но думаю, вы понимаете, что у меня на душе.

– Да, – ответила женщина, – и этого достаточно, чтобы знать, что я нашла себе друга, я, у которой так мало верных друзей.

– Позвольте мне пойти с вами в Опар, – предложил Коулт. – Вас там поджидают враги, и моя скромная помощь может вам пригодиться.

Лэ покачала головой.

– Нет, это невозможно, – ответила она. – Кое-кто из моего народа стал относиться ко мне с недоверием и даже ненавистью из-за дружбы с человеком из другого мира. Если вы вернетесь со мной и поможете мне завладеть троном, это еще больше усилит их подозрительность. Если Джад-бал-джа и я не сможем добиться успеха вдвоем, то и втроем мы вряд ли способны на большее.

– Но тогда хотя бы останьтесь на день, будьте моей гостьей, – попросил Коулт. – Правда, я не смогу предложить вам особого гостеприимства, – добавил он, грустно улыбаясь.

– Нет, друг мой, – сказала она. – Я рискую остаться без Джад-бал-джа, а вы без негров. Боюсь, что им нельзя находиться вместе в одном лагере. До свидания, Уэйн Коулт. Но не говорите, что я иду одна. Со мной Джад-бал-джа.

Лэ знала дорогу из базового лагеря в Опар, и Коулт глядел ей вслед с комком в горле, ибо прекрасная девушка и огромный лев казались ему воплощением красоты, силы и одиночества.

Он со вздохом вернулся в лагерь и пошел к неграм, которые тем временем улеглись спать на полуденной жаре. Он разбудил их, и они опешили, так как участвовали в походе с побережья и немедленно его узнали. Давно считая Коулта погибшим, они сначала испугались, пока не убедились, что это действительно он, а не привидение.

Со времени гибели Дорского у них не было хозяина, и они признались Коулту, что всерьез подумывали покинуть лагерь и пробираться домой, поскольку не в состоянии забыть те таинственные и сверхъестественные происшествия, свидетелями которых им довелось стать в этой чужой местности, где они чувствовали себя одинокими и беспомощными без руководства и защиты белого хозяина.

Через равнину Опара к разрушенному городу шла девушка и лев, а позади них, на вершину скалы, с которой они спустились, поднялся мужчина и, глядя на равнину, заметил их вдали.

За ним на скалистый утес вскарабкалась сотня воинов. Они окружили высокого человека, и тот показал пальцем и сказал: «Лэ!»

– И Нума! – добавил Мувиро. – Странно, бвана, что он не нападает.

– Он и не нападет, – ответил Тарзан. – Почему, не знаю, но уверен, что не нападет, потому что это Джад-бал-джа.

– Глаза Тарзана, как глаза орла, – сказал Мувиро. – Мувиро видит только женщину и льва, а Тарзан видит Лэ и Джад-бал-джа.

– Мне не нужны глаза, – сказал человек-обезьяна. – У меня есть нос.

– У меня тоже есть нос, – возразил Мувиро, – но это лишь кусок плоти, торчащий на моем лице. Толку от него никакого.

Тарзан улыбнулся.

– В детстве тебе не приходилось полагаться на чутье, чтобы спасти свою жизнь или добыть пищу, – объяснил он, – а мне приходилось всегда, тогда и теперь. Пойдемте, дети мои. Лэ и Джад-бал-джа обрадуются, когда увидят нас.

Джад-бал-джа первым уловил слабые звуки сзади. Он остановился и обернулся. Огромная голова его величественно поднялась, уши напряглись, кожа на носу наморщилась, чтобы помочь обонянию. Лев издал низкий рык. Лэ остановилась и поглядела назад, чтобы выяснить причину его недовольства.

Увидев приближающуюся колонну, Лэ почувствовала, как сердце у нее сжалось. Даже Джад-бал-джа не смог бы защитить ее от такого количества врагов. Тогда она решила попытаться раньше их достигнуть города, но когда снова взглянула на разрушенные стены на краю долины, поняла, что это бесполезно. У нее не хватит сил пробежать такое расстояние, а среди этих черных воинов наверняка немало тренированных бегунов, которые с легкостью настигнут ее. Поэтому, покорившись судьбе, она стояла и ждала, между тем как Джад-бал-джа, пригнув голову и подрагивая хвостом, медленно двинулся навстречу людям, и по мере приближения, его злобное рычание перерастало в оглушительный рев, от которого дрожала земля. Так он пытался отвести опасность от своей любимой хозяйки.

Но люди продолжали идти, и вдруг Лэ заметила, что шедший впереди человек был светлее остальных, и сердце ее затрепетало. А когда она узнала его, то на глаза дикарки, верховной жрицы Опара, навернулись слезы.

– Это Тарзан! Джад-бал-джа, это Тарзан! – крикнула она, и ее прекрасные черты озарились светом великой любви.

В тот же миг лев также, видимо, узнал своего хозяина, ибо его рычание стихло, глаза перестали сверкать, и, вскинув голову, он потрусил навстречу Тарзану и, словно большая собака, встал перед ним на задние лапы. Малыш Нкима с криком ужаса спрыгнул с плеча человека-обезьяны и, пронзительно визжа, задал стрекача назад, к Мувиро, так как нутром чуял, что Нума есть Нума. Положив громадные лапы на плечи Тарзана, Джад-бал-джа лизнул бронзовую щеку, а затем Тарзан отстранил его и быстро подошел к Лэ. Нкима же, чей страх уже улегся, неистово скакал на плече Мувиро, награждая льва множеством бранных кличек за пережитое волнение.

– Наконец-то! – воскликнул Тарзан, глядя в глаза Лэ.

– Наконец-то, – повторила девушка, – ты вернулся со своей охоты.

– Я вернулся в тот же день, – ответил Тарзан, – но ты уже ушла.

– Вернулся? – переспросила девушка.

– Да, Лэ, – повторил он. – Я прошел долгий путь, прежде чем нашел добычу, но наконец добыл мясо и принес его тебе, а тебя уже не было, и дождь смыл твои следы, и хотя я искал тебя много дней, но найти не смог.

– Знай я, что ты намерен вернуться, – произнесла она, – то дождалась бы тебя.

– Тебе следовало бы знать, что я не оставляю друзей, – ответил Тарзан.

– Лэ огорчена, – сказала она.

– И в Опар ты с тех пор так и не возвращалась? – спросил он.

– Мы с Джад-бал-джа как раз идем туда. Я долго плутала и лишь недавно нашла дорогу в Опар. А кроме того, мне встретился белый человек, который заблудился и был болен. Я оставалась с ним, пока у него не прошел жар и не восстановились силы, потому что думала, что он, наверное, друг Тарзана.

– Как его имя? – спросил человек-обезьяна.

– Уэйн Коулт, – ответила она. Человек-обезьяна улыбнулся.