— Она знает это, друг мой, — ответил офицер, — но ее заботит судьба своих и твоих близких. Прекларус удрученно повесил голову.

— Что же делать? — простонал он.

— Фастус сын цезаря, — напомнил ему Апплозий, — да и времени мало.

— Знаю! — закричал Прекларус. — Но это ужасно! Невыносимо!

— Этот человек твой друг, Прекларус? — спросил Тарзан, кивая на Аппиуса Апплозия.

— Да, — подтвердил Прекларус.

— Ты доверяешь ему? — прозвучал следующий вопрос.

— Я готов доверить ему собственную жизнь и честь, — заявил Прекларус.

— Тогда скажи ему, куда ты спрятал ключи, и пусть он принесет их сюда, — предложил человек-обезьяна. Прекларус мгновенно просиял.

— Как я сам не догадался! — вскричал он. — Но нет, это слишком опасно.

— Моя жизнь и без того в опасности, — промолвил Апплозий. — Фастус никогда не простит мне сегодняшнего происшествия. Можно считать, что я уже приговорен. Что за ключи? Где они? Я схожу за ними.

— Может, ты сам откажешься, когда узнаешь, что это за ключи, — сказал Прекларус.

— Нетрудно вообразить, — ответил Аппиус Апплозий.

— Ты часто бывал в моем доме, Апплозий. Тот утвердительно кивнул.

— Помнишь книжные полки у окна?

— Да.

— Ключи за третьей полкой в тайнике в стене.

— Хорошо, Прекларус. Ты их получишь, — сказал офицер и вышел в коридор.

Пленники вглядывались в меркнущий свет, пока он не потух совсем.

***

Наступил финальный день игр. Охочая до зрелищ чернь жаждала новой крови, новых острых ощущений, словно и не было целой недели жестоких побоищ, о чем свидетельствовали запекшиеся бурые пятна на песке, который не успевали убирать.

В тюрьме оставался лишь Максимус Прекларус.

— Прощайте! — сказал он. — Те, кто сегодня уцелеют, получат свободу. Больше мы не увидимся. Желаю вам всем удачи, и пусть боги придадут вам силы и ловкости. Это все, о чем я могу просить, ибо даже боги не в состоянии дать вам больше мужества, чем то, которое у вас уже есть.

— Апплозий не сдержал своего слова, — произнес Аста.

Тарзан нахмурился.

— Если бы ты пошел с нами, Прекларус, то ключи нам не понадобились бы.

В камеру, где томились Тарзан и его товарищи, долетал шум схваток, стоны, свист и рукоплескания зрителей, но самой арены отсюда не было видно.

Сколько бы пленников ни выводили за раз — двоих, четверых или шестерых — возвращалась всегда только половина из них.

У тех, кому схватка только предстояла, нервы были напряжены до предела. Ожидание сделалось невыносимым. В порыве безысходности двое из пленников попытались наложить на себя руки, другие же старались спровоцировать драку с товарищами по заключению, однако в помещении находилась многочисленная охрана, а пленники были безоружны. Оружие выдавалось им лишь перед самым выходом на арену.

Между тем время перевалило за полдень. На арене бились Метеллус с гладиатором, оба в полном боевом снаряжении. Аста и Тарзан слышали разгоряченные крики черни и несмолкаемые аплодисменты. Все указывало на то, что участники сражаются мужественно и ловко. Вдруг воцарилась минутная тишина, сменившаяся энергичными криками:

— Абст!

— Кончено, — прошептал Кассиус Аста. Тарзан не ответил. Он привязался к этим людям, оказавшимся храбрыми, простыми, честными, и теперь с тревогой, хотя внешне это никак не проявлялось, ожидал увидеть, кто из двоих вернется. И пока Кассиус Аста взволнованно мерил шагами камеру, Тарзан из племени обезьян безмолвно глядел на дверь. Вскоре она распахнулась, пропуская Цецилия Метеллуса.

Облегченно вздохнув, Кассиус Аста бросился обнимать друга.

— Всем на выход, — крикнул Метеллус. — Последняя схватка!

Перед выходом каждому выдали меч, кинжал, копье, шит и пеньковую сеть и одного за другим выпустили на арену.

Здесь собрались победители всех состоявшихся за неделю схваток — всего сто человек.

Участников финального сражения поделили на две равные группы, приколов одним к плечу красные ленты, другим — белые.

Тарзан оказался в числе "красных" вместе с Астой, Метеллусом, Лукеди, Мпингу и Огонио.

— Что от меня требуется? — спросил Тарзан у Асты.

— Будем сражаться до тех пор, пока одна сторона не истребит поголовно другую — мы их или они нас, — пояснил Аста.

— Наконец-то прольется столько крови, что публика будет вполне удовлетворена, — произнес Тарзан.

— Публика ненасытна, ее ничем не удовлетворишь, — отозвался Метеллус.

Противники разошлись в разные стороны арены, где им дал последние наставления руководивший играми префект. Прозвучали фанфары, и вооруженные бойцы начали сходиться.

Осмотрев оружие, которым предстояло драться, Тарзан про себя улыбнулся. С копьем он чувствовал себя в безопасности, поскольку воины вазири превосходно владеют этим видом оружия, однако никто из них не мог сравняться с самим Тарзаном. Он чувствовал себя уверенно также и с кинжалом, так как долгое время охотничий нож его отца служил ему единственным оружием. Что же касается испанского меча, то он являлся скорее помехой, нежели подспорьем, тогда как сетка, которую человек-обезьяна держал в руке, и вовсе мешала ему как лишняя обуза. Тарзан с готовностью отделался бы и от щита, так как этот предмет никогда не был ему по душе, поскольку сковывал движения. С другой стороны, ему не раз приходилось пользоваться им, когда воины вазири сражались против других туземных племен, и так как щит отражал удары неприятеля, то Тарзан решил воспользоваться им и на сей раз.

Тарзан сознавал, что единственный шанс на победу состоит в том, чтобы вывести из строя как можно больше соперников еще до прямого столкновения. Высказанное им соображение быстро прокатилось по всей цепи "красных", став руководством к действию, как и призыв Тарзана к каждому участнику немедленно прийти на помощь к ближайшему товарищу, как только одолеет своего противника.

По мере того, как сокращалось расстояние между рядами, каждый выбирал для себя соперника. Тарзан увидел, что прямо на него движется негр-воин из окрестной деревни. Противники неумолимо сближались. Вперед вырвались самые нетерпеливые и мужественные, другие же, менее отважные, несколько поотстали.

Противник Тарзана размахнулся, в воздухе засвистели копья, брошенные одновременно им и Тарзаном. Человек-обезьяна вложил в бросок все свое умение и всю силу мускулов, напряженных до предела. Метнув копье, Тарзан в тот же миг загородился щитом, в который с глухим стуком ударилось копье противника, расщепив дерево.

Копье же Тарзана пробило насквозь щит, и вонзилось в сердце соперника.

На арене появились первые жертвы, застонали раненые. Среди зрителей поднялся невообразимый шум, заполнивший весь Колизей.

Тарзан ринулся на помощь ближайшему соратнику, но тут ему наперерез бросился участник из лагеря "белых", успевший поразить своего противника. Стремясь избавиться от мешавшей ему сети, Тарзан швырнул ее на "белого", атаковавшего его товарища, и схватился с новым противником. Им оказался профессиональный гладиатор, прекрасно владевший всеми видами оружия, и Тарзан мгновенно понял, что одолеть его можно будет только мобилизовав всю свою силу и сноровку.

Гладиатор не спешил нападать. Он наступал медленно, внимательно приглядываясь к Тарзану.

Будучи опытным бойцом, действовал он осмотрительно, лелея одну лишь мысль выжить во что бы то ни стало. Ничто иное его не интересовало — ни свист и насмешки публики, ни аплодисменты; даже присутствие самого цезаря мало волновало его.

Заметив, что Тарзан избрал исключительно выжидательную тактику, гладиатор несколько растерялся, пытаясь определить намерение противника — то ли тот изучает его, то ли ждет подходящего момента для молниеносной атаки. Впрочем, это было не так уж важно, поскольку гладиатор знал себе цену, как узнали и многие, рассчитывавшие застать его врасплох, но окончившие жизнь на погребальном костре. И все же первая победа Тарзана убедила гладиатора в том, что он имеет дело с чрезвычайно опасным и ловким бойцом, поэтому он терпеливо выжидал, когда Тарзан начнет схватку и раскроет свои замыслы, после чего можно будет действовать наверняка. Но и Тарзан выжидал, чтобы гладиатор раскрыл себя, поскольку сознавал, что столкнулся с настоящим профессионалом. В душе человек-обезьяна надеялся, что кто-нибудь из товарищей придет на помощь. Но тут на Тарзана сзади набросили сеть.