Он слышал мягкую поступь прошедших мимо льва Нумы и пантеры Шиты, а спустя некоторое время ветер принес издалека клич слона, такой тихий, что казался шелестом.

Возле шатра Ибн Яда стояла, держась за руки, парочка – Атейя и Зейд.

– Скажи мне, что я твой единственный друг, Атейя, – молил Зейд.

– Сколько раз я должна это повторять? – прошептала девушка.

– А Фахд? Он тоже твой друг?

– О, аллах, нет! – запротестовала Атейя.

– Мне кажется, твой отец задумал отдать тебя Фахду.

– Отец хочет, чтобы я вошла в гарем Фахда, но я не доверяю этому человеку и не смогу принадлежать тому, к кому не испытываю ни любви, ни уважения.

– Я тоже не доверяю Фахду, – признался Зейд. – Послушай, Атейя! Я сомневаюсь в его порядочности по отношению к твоему отцу, как подозреваю в том же еще одного, чье имя не осмеливаюсь произнести даже шепотом. Мне часто доводилось видеть, как они шушукаются между собой, думая, что находятся одни. Не к добру все это.

Девушка грустно закивала головой.

– Знаю, можешь не называть его. Я ненавижу его так же, как и Фахда.

– Но ведь он из вашей семьи. Я помню его совсем еще молодым.

– Ну и что? Он даже не брат моему отцу. Если доброе отношение Ибн Яда для него ничего не значит, почему я должна притворяться, будто преклоняюсь перед ним? Напротив, я считаю его предателем, а отец, по-моему, понимает лишь то, что если что-то случится, то Толлог станет шейхом. Мне кажется, Толлог склонил на свою сторону Фахда, пообещав ему посодействовать насчет меня. Я заметила, что Толлог всегда начинает превозносить Фахда в присутствии моего отца.

– Он даже посулил Фахду часть добычи из города сокровищ, – проговорил Зейд.

– Вполне возможно, – отозвалась девушка, – и… О, аллах! Что это?

Бедуины, сидевшие вокруг костра в ожидании готовящегося кофе, повскакивали на ноги. Переполошившиеся негры высунули головы из палаток, дико озираясь по сторонам. Люди схватились за карабины, но странный, таинственный звук больше не повторился.

– Будь благословен аллах! – воскликнул Ибн Яд. – В самом центре лагеря и вдруг голос зверя, хотя там только люди и несколько домашних животных.

– А что если это…

Говорящий примолк, словно сомневаясь в правильности своего предположения.

– Но он – человек, а кричал зверь, – возразил Ибн Яд. – Это не Тарзан.

– Он – христианин, – напомнил ему Фахд. – Может, он вступил в сговор с сатаной.

– Пошли посмотрим! – решил Ибн Яд. С карабинами наизготовку арабы, освещая дорогу фонарями, приблизились к палатке Тарзана, и шедший впереди с опаской заглянул внутрь.

Сидевший в центре палатки Тарзан встретил бедуинов презрительным взглядом.

– Крик слышал? – спросил его Ибн Яд, зайдя в палатку.

– Слышал. И ты, шейх Ибн Яд, явился нарушить мой отдых из-за такой чепухи? Или пришел освободить меня?

– Что это был за крик? Что он означает? – допытывался Ибн Яд.

Тарзан из племени обезьян усмехнулся.

– Так животное подзывает своего сородича, – ответил он. – А благородный бедуин, значит, дрожит от страха всякий раз, когда обитатели джунглей подают голос?

– Проклятье! – зарычал Ибн Яд. – Бедуины не знают страха. Нам показалось, что крик шел из твоей палатки, и мы прибежали сюда, опасаясь, что в лагерь проникли звери и напали на тебя.

– Какая забота! – фыркнул Тарзан.

– Мы посовещались и решили отпустить тебя. Но только завтра.

– Почему не сейчас, не ночью?

– Для твоей же безопасности. Я хотел бы, чтобы ты сразу ушел, как только мы тебя отпустим.

– Само собой. У меня нет ни малейшего желания находиться в вашем грязном лагере, где донимают вши.

– Ночью мы тебя не отпустим. В джунглях охотятся дикие звери.

Человек-обезьяна улыбнулся, что бывало с ним не часто.

– Тарзану в джунглях куда безопасней, чем бедуинам в их пустыне, – ответил он. – Ночные джунгли Тарзана не пугают.

– Завтра, – отрубил шейх и, подав знак своей свите, удалился.

Тарзан проводил взглядом удаляющиеся в темноте фонари, после чего растянулся и приложил ухо к земле. На его лице появилось удовлетворенное выражение – верный слон Тантор отозвался на его призыв, о чем свидетельствовало еле уловимое подрагивание земли.

Лагерь шейха Ибн Яда погружался в тишину. Бедуины и рабы, готовясь ко сну, раскладывали циновки. И лишь шейх и его брат не тронулись с места, продолжая курить и вести беседу.

– Нельзя, чтобы рабы видели, как ты будешь убивать христианина, – предостерег Ибн Яд. – Сначала сделай все втихую, затем разбуди двоих рабов. Непременно возьми с собой Фекхуана. Он не подведет, мы же вырастили его.

– Аббас тоже надежен, – заметил Толлог.

– Пусть будет вторым, – одобрил Ибн Яд. – Но они не должны ни о чем догадываться. Скажешь им, что услышал шум в палатке, и, когда пошел выяснить причину, обнаружил, что пленник мертв. Остальным же утром скажем, что ночью Тарзан бежал. Ты останешься в его палатке со связанными руками в качестве вещественного доказательства. Ясно? А теперь ступай. Все уже спят.

Толлог крадучись двинулся к палатке Тарзана, который был уже готов к встрече, ибо не отрывал уха от земли, а потому слышал осторожные шаги человека. Бедуин тенью скользнул в темноту палатки, как вдруг снова раздался жуткий крик, переполошивший лагерь накануне, но на сей раз крик раздался в самой палатке.

– О, аллах! – в ужасе вскричал Толлог, пятясь к выходу. – В палатке зверь! Христианин, ты жив?

Пробужденные криком Тарзана люди в лагере забеспокоились, но не осмеливались выйти наружу.

– Христианин! – снова позвал Толлог, однако не получил ответа.

Тарзан улыбнулся в темноте.

Сжимая в кулаке нож, бедуин осторожно выбрался из палатки и прислушался. Внутри все было тихо. Бедуин бросился к себе, зажег фонарь, схватил карабин и побежал назад. Осветив палатку фонарем, Толлог увидел сидевшего на полу человека-обезьяну. Больше в палатке никого не было, И тут бедуина осенило.

– О, аллах! Так это кричал ты, христианин?

– Пришел убить меня, верно? – спросил Тарзан.

Из джунглей донесся львиный рык, которому вторил трубный клич слона. Толлог не обратил внимания на привычные ночные звуки, ибо полагался на высокую крепкую изгородь, а также бдительность часовых. Вместо ответа Толлог потряс карабином, говорившем красноречивее всяких слов, и, хищно оскалившись, медленно двинулся на Тарзана с ножом в руке.

До слуха человека-обезьяны долетел неясный шум с другого конца лагеря, за которым последовало арабское ругательство. В тот же миг Толлог занес нож, метясь в грудь Тарзана. Пленник отразил удар, выбив связанными руками нож из руки бедуина, и изловчился при этом встать на колени.

Извергая проклятия, Толлог снова ринулся на Тарзана, но был сбит с ног ударом рук по голове. Бедуин вскочил на ноги и вновь бросился на Тарзана с яростью обезумевшего быка, на сей раз атакуя противника со спины. Тарзан попытался развернуться на коленях, чтобы встретить неприятеля лицом к лицу, но из-за связанных ног потерял равновесие и упал прямо перед Толлогом. Злорадная ухмылка обнажила желтоватые зубы бедуина.

– Умри, христианин! – выкрикнул Толлог и тут же завопил: – О, аллах! Что это?

В тот же миг палатка взмыла ввысь и исчезла во мраке ночи. Повернувшись, бедуин испустил вопль ужаса. Перед ним высилась гигантская туша слона. Маленькие налитые кровью глазки животного злобно буравили араба. Гибкий хобот обвился вокруг обидчика, поднял с земли и швырнул в темноту словно пушинку.

Тантор несколько секунд с вызовом оглядывался по сторонам, затем водрузил Тарзана к себе на спину, повернулся и быстрым шагом пересек лагерь, направляясь в джунгли. Мгновение спустя Тарзана и Тантора поглотила тьма.

Лагерь шейха Ибн Яда охватила паника. Вооруженные люди рыскали меж палаток в поисках нападавшего на них врага, пока не обнаружили, что как палатка, так и находившийся в ней пленник исчезли. Соседняя же палатка оказалась повалена, из-под нее доносились женские крики и мужская ругань, а на брезенте барахтался Толлог, брат шейха, нещадно сквернословя, хотя на самом деле должен был бы благодарить аллаха за везение, ибо Тантору ничего не стоило бы довести начатый акт возмездия до конца.