Долгое время стоял он перед мертвым телом, погруженный в воспоминания, затем наклонился и взял труп на руки. Повернув его лицом к себе, он увидел, сколь ужасна была эта смерть. Великое горе, ужас и испепеляющая ненависть потрясли его душу до основания. Ему не нужны были материальные улики вроде сломанной немецкой винтовки или пропитанной кровью форменной фуражки, валявшейся на полу, чтобы понять, кто совершил это кошмарное преступление.
Какое-то время он еще надеялся, что обгоревший до черноты труп не является телом его жены, но когда он увидел знакомые кольца на пальцах, последний слабый лучик надежды потух. В скорбном молчании, с чувством глубокого благоговения Тарзан похоронил ее среди роз, к которым Джейн Клейтон относилась с любовью и заботой. Несчастное, обгоревшее до неузнаваемости тело, а рядом с ним – тела нескольких чернокожих воинов, отдавших жизнь, защищая любимую хозяйку.
По другую сторону дома Тарзан обнаружил свежие могилы, в которых нашел окончательные улики, указывающие на истинных преступников, совершивших чудовищное злодеяние. В могилах были захоронены трупы десяти немецких аскари, и по петлицам и знакам различия Тарзан без особого труда установил, к каким воинским частям они принадлежат. Теперь белых командиров можно было отыскать без хлопот.
Вернувшись в розарий, Тарзан постоял среди цветов над могилой погибшей жены, опустив голову в последнем поклоне, а затем двинулся в путь по следам гауптмана Фрица Шнайдера и его кровавой банды.
Тарзан переживал горе молча, и молчание лишь усиливало страдания. Поначалу великая скорбь вытеснила все другие мысли и чувства, в его притупленном мозгу стучала лишь одна мысль: она мертва, мертва, мертва!.. Словно тяжкий молот, эта фраза отдавалась в голове тупой пульсирующей болью. Постепенно к чувству великой скорби присоединилось другое, не менее сильное, и такое реальное, что казалось спутником, идущим рядом с ним. Это была ненависть, принесшая некоторое облегчение и успокоение, ибо это была ВЕЛИКАЯ НЕНАВИСТЬ, воодушевившая его. Она концентрировалась не только на убийцах жены, но распространялась на всех немцев и все немецкое.
Когда чувство ненависти наполнило его душу, Тарзан остановился, поднял лицо к Горо-луне и проклял авторов чудовищного преступления, лишивших его дома и семьи.
Молча дал он клятву воевать с ними до конца, до самой смерти, до полного их уничтожения. После взрыва чувств душа его несколько успокоилась, поскольку если раньше будущее казалось ему беспросветным, то теперь оно наполнялось определенным смыслом: мщение делало его жизнь целенаправленной и нужной.
Охотничий нож отца висел на левом бедре Тарзана, колчан со стрелами был переброшен через плечо, с другого плеча свисало травяное лассо, из-за спины торчало тяжелое копье. Медальон, украшенный бриллиантами, с фотографиями родителей, который он всегда носил на шее, пока не подарил Джейн в знак любви и преданности еще до женитьбы, отсутствовал. Джейн очень ценила и берегла этот подарок, но на теле убитой жены Тарзан медальона не нашел. Кража самой ценной для него вещи дополняла ненависть Тарзана. Вернуть во что бы то ни стало!
К ночи Тарзан почувствовал, что после длительного перехода даже его стальные мускулы требуют отдыха. Как внешне, так и внутренне Тарзан превратился в дикого зверя, а у животных время в его протяженности не имеет смысла. Для них существует только «сейчас», а поскольку это «сейчас» длится вечно, границ времени для выполнения той или иной задачи практически не существует. Этим-то человек-обезьяна и отличался от зверей леса, несмотря на все его трансформации – он сознавал ограниченность своего времени; но, тем не менее, с животной настойчивостью и упорством двигался вперед. Посвятив свою жизнь мести (это стало его естественным состоянием), он все свое время превратил в преследование. То, что он до сих пор не отдыхал, объяснялось именно этим, и сам он усталости не чувствовал, его мозг был занят мыслями о своем горе и мести, однако тело требовало отдыха, и Тарзан вынужден был остановиться и сделать привал.
Темные тучи бежали по небу, изредка приоткрывая Горо-луну и предупреждая о надвигающейся грозе. В глубине джунглей тени туч создавали почти осязаемую густую темноту, которая для вас или для меня была бы пугающей с ее загадочными звуками и шорохами. Временами наступала зловещая тишина, заставлявшая животных настораживаться в предчувствии опасности, иной раз мнимой, но чаще вполне реальной. Тарзан шел, не испытывая страха, но стараясь все время быть начеку. Он вспрыгнул на свисающие ветви дерева, но какое-то чувство подсказало ему, что на пути затаился Нума, приготовившийся к прыжку. Он слегка свернул в сторону, чтобы избежать ненужного столкновения с Буто-носорогом, пробирающимся навстречу. Когда, наконец, он вскарабкался на дерево, луна уже скрылась за тяжелыми тучами, а поднявшийся ветер раскачивал верхушки деревьев и поглощал звуки джунглей. Выше и выше поднимался Тарзан к небольшой площадке, устроенной им из ветвей во время своих предыдущих путешествий.
Тьма сгустилась: все небо было задернуто толстым слоем черных туч. Вдруг человек-обезьяна остановился. Его чувствительные ноздри расширились, затем он с быстротой молнии прыгнул на ветви вверх в темноту, ухватился за одну из них, раскачался и устремился еще выше. Что заставило его предпринять эти действия? Вы или я, наверняка, ничего бы не заметили, но когда Тарзан прыгнул вверх, даже мы смогли бы услышать громкий рык, а когда на мгновение выглянула луна, мы увидели бы некую темную массу на платформе, к которой стремился Тарзан. Когда наши глаза привыкли бы к темноте, мы увидели бы, что эта темная масса – пантера Шита.
В ответ на кошачье урчание, низкое и столь же свирепое, человек-обезьяна издал грозный рык. Он предупреждал, что пантера заняла логово, принадлежащее другому. Однако Шита не собиралась уступать и, подняв оскаленную морду, уставилась на бронзовотелого Тармангани. Человек-обезьяна медленно продвинулся вдоль ветки, пока не оказался прямо над пантерой.
В руке Тарзан сжимал охотничий нож своего давно умершего отца – оружие, давшее ему превосходство над другими обитателями джунглей. Он надеялся, что ему не придется пустить его в дело, так как знал, что многие конфликты разрешаются угрожающим рычанием. Подобный прием запугивания противника хорош и в джунглях и в других местах. Лишь когда дело касается любви или пищи, животные нападают без раздумий.
Тарзан прислонился к стволу дерева и навис над Шитой. Пантера-захватчик села, и ее открытая пасть оказалась в нескольких футах от лица человека. Тарзан ткнул ножом прямо в морду Шите.
– Я Тарзан из племени обезьян, и это мое логово. Уходи, или я убью тебя!
Хотя он говорил на языке больших обезьян, вряд ли Шита поняла его слова, но сообразила, что безволосая обезьяна прогоняет ее с удобного места. С быстротой молнии она откинулась назад и попыталась лапой достать обидчика. Такой удар мог бы снести половину лица, но Тарзан оказался проворнее. Тогда рычащая пантера вскочила на все четыре лапы, не собираясь уступать удобную платформу неизвестному пришельцу. Тарзан достал свое тяжелое копье и ударил острием в рычащую морду. Шита отбила копье лапой. Разъяренная кошка решила броситься на обидчика, но каждый раз натыкалась на острое копье. Тарзан колол ее в самые уязвимые, болевые точки тела, и терпению Шиты пришел конец. Она запрыгнула на ветку, где стоял Тарзан.
Теперь они стояли лицом к лицу, и пантера уже предвкушала скорое мщение и сытный ужин впридачу. Безволосая обезьяна с тонкими лапками и слабыми ножками не сможет оказать ей серьезного сопротивления. Толстая ветка согнулась под тяжестью двух тел. Шита осторожно поползла вперед, Тарзан, рыча, отступил немного назад.
Ветер крепчал, началась буря, гигантские деревья раскачивались, вдруг раздался угрожающий треск, и ветка, на которой стояли противники, надломилась.
Лунный свет не пробивался сквозь тучи, и лишь короткие вспышки молнии освещали разыгравшуюся драму. Тарзан подался еще немного назад, но ветка кончалась и отступать дальше было некуда. Пантера, обезумевшая от нанесенных ран, забыла об осторожности, и Тарзан решил напасть на нее. Издав звериный рык, слившийся с раскатами грома, он бросился вперед. Шита защищалась одной лапой, судорожно цепляясь за ветку другой. Человек-обезьяна, увернувшись от когтей, прыгнул на спину разъяренного зверя и всадил ей в бок свой нож. Взвыв от ненависти и боли, Шита обезумела. Она попыталась сбросить обезьяну со своей спины, визжа и кидаясь из стороны в сторону. Через мгновение она потеряла равновесие, и оба врага, не разжимая смертельных объятий, рухнули на землю. Ни на секунду человек-обезьяна не выпускал кошку из своей мертвой хватки.
