Моргая заспанными глазами, следом в кабинет ввалился Винклер.

— В чем де… — Увидев Биордера, юноша осекся. — Что-то случилось?

— Теперь, кажется, все в сборе. — Император подал знак садиться.

Рип, однако, не унимался.

— Новые сведения о Марико? Грабители? Дали знать, они требуют выкуп?

— Не совсем, есть сообщение от одного из занятых поисками планеты сектантов людей. Он выяснил, где сейчас эта планета.

— Летим! Сегодня же!

— Не так быстро, — остудил юношеский пыл император. — Это серьезная акция. Вторжение на чужую планету. Возможно, придется стрелять, если, конечно, верно то, что рассказал нам о сектантах Олонэ. В любом случае сами мы не справимся.

— Но тогда затягивается время. — Рип намекал на то, что если им придется брать с собой посторонних людей, они уже не смогут использовать для перемещения Тай-Суй.

— Здесь важно не столько время, сколько результаты, поэтому здесь Биордер-сан. Он уже не раз доказывал делом свои преданность и умение.

И это была чистая правда. В освобождении плененного императора из рук генерала Гордона полковник Биордер вместе со своими людьми сыграл далеко не последнюю роль.

— Но что на это скажет сам полковник? Широкие плечи недоуменно поднялись, а затем опустились.

— Я не совсем понимаю, о чем здесь идет речь, однако Рип-сан упомянул принцессу. Следовательно, дело касается освобождения ее высочества. Если так, то я полностью в вашем распоряжении.

— Простите, Биордер-сан, — спохватился император, — что не ввел вас сразу в курс дела. Как вы знаете, мою дочь похитили. Мы пока не знаем, зачем это сделали и кто стоит за преступлением. Однако есть подозрение, что к похищению причастна некая религиозная секта. Мои люди выяснили, на какой планете сейчас находятся сектанты, и мы с Рип-саном собираемся отправиться туда. Это вполне может оказаться ложным следом, но в нашем положении выбирать не приходится.

— Вы можете полностью располагать мною и моими людьми, — спокойно сказал полковник. — Не могу скрыть, миссия, вполне вероятно, сопряжена с определенным риском. Кроме того, если дойдет до силовых методов проникновения на планету, мы нарушим несколько общегалактических законов.

Командир, казалось, обиделся.

— Неужели вы хоть на секунду усомнились во мне?

Ради вас и ради принцессы я готов на все.

Император похлопал его по плечу.

— Простите, меня, старика. Я обязан был объяснить положение вещей. Дело сугубо добровольное, и я прошу оказать помощь мне лично. Совет о предстоящей акции не знает. Я, конечно, сообщу им, но на сборы и принятие решений уйдет слишком много времени, а его у нас нет. Каждый день задержки это лишний день моей дочери в плену. Поэтому, если вы откажетесь, я пойму, и, поверьте, это не будет трусостью.

Военный покачал головой.

— Я думал, мы достаточно знаем друг друга, Таманэмон-сан, чтобы не произносить столь длинных речей. Вам требуется моя помощь и этого достаточно. Я не прошу объяснений и оправданий, пусть их не будет вовсе, как уже говорил, полностью располагайте мной.

— Благодарю, Биордер. — Император порывисто обнял полковника. — Большое спасибо. Иного я не ожидал. Собирай людей. Нет нужды уточнять, что это должны быть только добровольцы, сознающие, на что они идут. Выбери среди них тех, кого считаешь нужным. Много не надо, полетим на одном корабле. На твое усмотрение также оставляю оружие и снаряжение. Когда это может быть готово?

— Завтра, к утру справимся.

— Прекрасно, значит, завтра в восемь утра мы с Рипом будем ждать вас на аэродроме.

— Разрешите идти? — поднялся командир.

— Конечно, у вас много дел. До завтра.

Когда за военным закрылась дверь, император повернулся к Рипу.

— Извини, что пришлось поднять тебя. Кстати, как там наш Ромео? Я решил его не брать, парень заслужил право на личную жизнь, да и не до наших проблем сейчас Эйсаю. — В голосе правителя слышалась легкая грусть.

— Боюсь, он обидится, когда узнает.

— Ничего, переживет, он понятливый. А сейчас давай-ка готовиться к путешествию.

Вышеупомянутый Эйсай в этот момент как раз поглощал завтрак, который ему прямо в постель принесла Ольга. Девушка не без удовольствия любовалась, как он в неимоверных количествах поглощает булочки, запивая все это большими глотками кофе.

— Будешь спешить, подавишься, — предупредила она.

— Ничего не могу с собой поделать. — Рот был набит до предела. — Уж больно вкусно.

— Вот как? А повар сказал, ты каждый день так завтракаешь.

— Угу, но первый раз из рук такой прелестницы.

— Тогда давай я тебе помогу.

Оля взяла одну из булочек, отломила от нее кусок и поднесла к Эйсаю. Тот не замедлил, словно птенец, раскрыть голодный рот.

— Что у тебя с рукой? Раньше этого не было. — Ни-хонец указал на кусок пластыря телесного цвета, приклеенного на плече девушки.

— Ерунда, ударилась утром, когда душ принимала. Все твоя угловая полка.

— Угловая полка! — преувеличенно воскликнул Эйсай. — Ах, паршивка, обижать мою ненаглядную! Сегодня же велю снять ее и выбросить.

— Ну зачем так сразу. Обыкновенный синяк. Просто потребуется некоторое время, чтобы он сошел.

— Синяк! А вдруг это серьезная травма. — Эйсай отставил поднос и начал подбираться к девушке. Одеяло сползло, полностью обнажив молодого человека. — Я должен посмотреть.

Оля кинула на него оценивающий взгляд.

— Ты уверен, что тебе именно этого сейчас хочется?

— Не спорьте, пациент. Вы не понимаете, с чем имеете дело. Больное место просто необходимо срочно обработать… поцелуем.

— И не только его, доктор, — лукаво скосив глазки, ответила «больная». — У меня ноет буквально все тело.

— В таком случае приступаем немедленно, иначе может оказаться слишком поздно.

— Но как же ваш завтрак, доктор?

— Работа прежде всего! — Эйсай ловко поймал и притянул к себе Олю.

— Ой, щекотно! — заверещала девушка.

— А кто тебе сказал, что лечение это приятно? Лежи и не двигайся, пока я буду проводить процедуры.

Не тратя больше времени на разговоры, юноша принялся претворять свой план в жизнь.

Стены, выложенные из серого, местами потрескавшегося камня, поднимались много выше их роста. Этот камень был везде.

Из него состояли длинные одноэтажные бараки и высокие, явно обделенные вниманием архитектора храмы. Им были вымощены мостовые, и опять же он проступал сквозь штукатурку заборов. Создавалось впечатление, что цивилизация стекла, пластика, бетона и керамики просто не дошла сюда, затормозив на полдороге, она решила забежать в кабак, да так и осталась там к радости или огорчению содержателя, напрочь забыв и маршрут, и цель своего путешествия.

Правду сказать, и сам каменный мирок, похоже, не страдал. Да и как можно страдать, когда нашлись-таки добрые люди. Заселили, воздвигли, приспособили, по образу, так сказать, и подобию…

Мир был счастлив, как только может быть счастлива маленькая планета. Атмосферу не загрязняют, ископаемых не вывозят, деревья не рубят… хотя где они, деревья-то? Впрочем, не в деревьях, как говорится, счастье.

Рассуждая так, или примерно так, маленькая планетка под названием Моргиана баловала своих обитателей.

Баловала хорошей погодой, без проливных дождей и сильных ветров. Баловала ровным климатом, без резких смен времен года. Баловала, поставляя строительный материал для их чудных сооружений, благо этого самого материала у планеты было хоть… много, в общем.

Комплекс, где обосновались сектанты, занимал приличную площадь. Центральная пирамида приношений, главный храм, восемь храмов поменьше — по числу сторон света. Вокруг каждого еще по девять — по числу основных стихий: огня, воздуха, земли, воды, вакуума, абсолютного нуля, волны, кванта и флогистона. Далее шли жилища стоящих у алтаря — каждому отдельное, как подобает рангу, двухэтажное и восьмикелейное, ибо восемь есть священное и угодное Баал-Лиину число. Потому как за восемь дней Баал-Лиин сотворил этот мир, а на девятый… Впрочем, это всем известно. За ними шли четырехкелейные жилища дважды посвященных, ибо ровно в два раза дважды посвященный ниже стоящего у алтаря, так правильно и так угодно Всемогущему, Всепрощающему, Все… (еще множество всяких «все») Баал-Лиину. Далее стояли двухкелейные домики наставников (старших и младших), однокелейные посвященных и, наконец, широкие, приземистые бараки послушников. Да и какие могут быть удобства, когда последние только-только остригли волосы, тем самым отрекаясь от прошлого, и едва облачились в белые одежды, символизирующие чистоту помыслов и свободу разума. Свободу для поучений наставников, естественно.