Это позволяет девушке выдохнуть, ощущая, как малая часть вины, что несет она на своих плечах, покидает ее. Закрыв глаза, Ренэйст прижимается лбом ко лбу побратима, удивленно смотрящего на нее, но ничего не сказавшего, и, лишь собравшись с силами, отвечает едва слышно:

– Мне казалось, что они должны нам помочь, но все сложилось иначе. Женщина, которой эти люди служат, близка к моей семье. Она уважаемая правительница, которую унижают за спиной, но к которой прислушиваются. И, когда я увидела ее корабль, то решила, словно бы все беды остались позади. Позволила себе потерять бдительность, и к чему это нас привело? Да, они везут нас на север, но вовсе не на мою родину. Они везут нас во владения Исгерд ярл, где наши жизни будут в ее руках. Даже не знаю, что она сделает, когда мы окажемся на ее островах.

– Значит, нам нужно сделать так, чтобы они не доставили нас к ней.

– И как ты это сделаешь?

– Еще не знаю.

Вокруг них на множество лиг вокруг одна лишь вода, и чем ближе они к северу, тем холоднее она становится. Им придется затаиться и выжидать подходящий момент для побега, но что делать, если он не наступит? Ренэйст уверена: если они попадут на Три Сестры, то их будет ждать лишь два итога – либо смерть, либо Исгерд ярл для достижения желаемого будет торговаться за ее жизнь. Да и то нет уверенности, что она не убьет Ренэйст, получив все, что ей нужно.

Быть может, она слишком сурова. Может, зря думает, словно бы Исгерд ярл на такое способна. Но зачем тогда ее воину говорить Ренэйст о том, что она будет жаждать смерти, попав в руки властительницы островов? Зачем относиться к ней, как к пленнице?

Нет. У Ренэйст есть все причины подозревать Исгерд в предательстве. Ей стоило внимательнее приглядывать за Хейд. Увидеть, как непросты ее отношения с матерью. Быть может, если бы только они смогли доверять друг другу, Ворона куда раньше рассказала бы ей обо всем? Не может же быть такого, чтобы Хейд ничего не знала о планах матери. Столько сил вкладывает Исгерд в то, чтобы наследие ее осталось в руках дочери, что невозможно просто удерживать ту в стороне от всего происходящего. Сама же Хейд так сильно боялась собственную мать, что хранила в тайне все, о чем только могла знать.

Не смогла Ренэйст стать ей другом. Хейд всю свою жизнь была одна.

Чем ближе север, тем холоднее становится. Солнечный свет остается позади, и мир вокруг них погружается во тьму. Моряки жгут факелы, освещая путь, и надевают теплые вещи, спасаясь от мороза. Пленникам также приходится сменить одежды, и с удовольствием кутается Ренэйст в меховой плащ, чувствуя, как тепло собственного тела согревает ее. Здесь всегда было так холодно? Она так долго была в тепле, что и забыла о родных холодах. Придется привыкать заново, вспоминать, какой жизнь была до этого набега, повлекшего за собой столько боли и испытаний.

Ренэйст чувствует, что возвращается домой. Испытания больше не страшат ее, и в сердце северянки теплится надежда на то, что скоро все это закончится.

Радомир же не столь рад этому плаванию. Кутается он в свой плащ, стучит зубами так громко, что стук этот перекрывает плеск весел по поверхности воды. Взгляд его еще более хмур, чем привыкла видеть луннорожденная, и жмется он боком к ее плечу, словно бы это поможет им согреться. Лишь в своем видении Радомир был в этих краях, и холод этот смог почувствовать лишь мимолетно. Все иначе теперь, наяву, а не в ведовском видении, и ощущается так отчаянно. Как бы сильно ни кутался он в плащ, холод все равно пробирается под одежду, щиплет ему лицо и руки, заставляя дрожать. Как только люди могут в подобном месте всю свою жизнь провести? Край этот суров, требует силы и выдержки. Это не вечное лето, в котором праздно живет его народ. Это не тепло и солнечный свет, которого вдоволь для каждого.

Смотрит он на Ренэйст, сидящую совсем рядом, и поджимает губы. Держит она голову низко опущенной и дремлет, прислонившись к его плечу своим. Словно бы иначе смотрит ведун на свою посестру, видит то, чего раньше не замечал. Подняв взгляд к небу, рассматривает он безучастные звезды, сверкающие над их головами серебристым светом, далеким и безразличным.

Плавание утомляет. Моряки сменяют друг друга за веслами, не прекращая грести ни на мгновение, и все также абсолютно безучастны к нежданному пополнению на борту корабля. Временами замечает Радомир, как перешептываются они, глядя в их сторону, но ни слова понять не может. Злит его это, чувство тревоги становится только сильнее, но ничего не происходит. Скрывают они, что обладает он Даром, ведь нельзя даже представить, как поступят северяне с ведуном. Желанная он добыча для воинов Одина, ведь без его Дара невозможно было бы хоть что-то взрастить на промерзлой земле.

Знает Ренэйст, что для Радомира не будет сложным сжечь корабль дотла вместе со всеми, кто на нем находится. Даже их самих ведун не пощадит, если гнев его будет столь велик. Но сейчас чувствует солнцерожденный, что все ближе он к своему народу – и их спасению. Невиданное терпение проявляет он, сдерживая гордость свою и ярость.

Весна все еще ждет его. Ее сердце все еще отдано ему, и пообещал Радомир, что вернется ее спасти. Если не сдержит он свое слово, то все это было напрасно. Даже думать не хочет Радомир о том, что некому его больше ждать. Вдруг Весна не пережила крушения? Может, не выдержала мороза во время оставшегося плаванья? Что будет с ним, если окажется, что кто-то другой взял ее в жены, раз посчитала Весна избранника своего погибшим?

Нужно как можно скорее добраться до Чертога Зимы, где сможет он увидеть ее. Больше не будет Радомир перед ней смущенным мальчишкой, не смеющим ей в глаза смотреть. Нет, он станет защитником, подле которого не станет Весна бояться. Опорой, что поддержит ее абсолютно во всем. Мысли о ней позволяют ведуну продержаться, спасают от холода, согревая изнутри. Видит он перед глазами ее улыбку, стоит только подумать о ней, колдовские зеленые глаза, от взгляда которых, кажется, все вокруг расцвести может. Такой, как Весна, впрок ведуньей родиться, только рад Радомир, что это не так.

Сделает все ведун для ее счастья, никогда больше не оставит одну. Как только встретит вновь после долгой разлуки, так протянет ей руку, и если примет Весна его ладонь, то никогда ее больше он не отпустит.

– Земля!

Крик этот вырывает Ренэйст из объятий сна, заставляет подскочить на месте, вздрогнув. Радомир, уютно устроивший голову на ее плече, стонет сонно и недовольно, разбуженный неосторожным ее движением. Оглядывается Белолунная по сторонам, отмечая, как мечутся по палубе мужчины, и поджимает губы, пытаясь подняться на ноги. Ведун сжимает ее запястье в своей ладони, удерживая на месте, и спрашивает сиплым голосом:

– В чем дело?

Забывает она, что не понимает он язык ее народа. В свете факелов видит она заспанное лицо Радомира, то, как пытается подавить он зевок, и усмехается слегка. Разжав пальцы побратима, выбираясь из слабой его хватки, Ренэйст снова пытается подняться на ноги.

– Они сказали, что видят землю впереди.

Они не могли так быстро достигнуть архипелага, нет. Или, может, от того, что плаванье прошло для нее словно во сне, и не заметила Ренэйст, как доплыли до самых Трех Сестер? Моряки, снующие от борта к борту, не обращают на них внимания, и подходит Волчица к покатому боку, сильнее кутаясь в плащ и вглядываясь за горизонт.

Впереди, над самой водой, возвышается утес. Рваный, с глубокими бороздами на темной породе, выглядит он устрашающе. Один взгляд на него пробуждает в Ренэйст дикий, животных страх, заставляет невольно попятиться, держа ладони на гладкой древесине, покрытой тонким слоем льда. Там, наверху, на самом краю утеса, виднеются кости заброшенного поселения, царапающие своими оборванными краями небосвод. Лунный свет падает так, словно бы среди останков бродят призрачные тени, души, коим нет пути в царство мертвых.

С самой скалы, исчезая в темной воде, свисают две гигантские цепи. То, что они сдерживали, должно было быть еще более пугающим.