В одно мгновение она подается ближе, склоняет голову, трется щекой о его руку. Саид и сам смотрит на нее изумленно, не ожидая ничего подобного, и, отдернув ладонь, выглядит ошарашенным. Быть может, она сможет достучаться до него?

– И ты сказала «нет», хотя твое дело – молчать и быть красивой.

– Саид.

Он отворачивается, проигнорировав ее, и, сцепив руки в замок за спиной, отходит к балкону. Выходит на него, опираясь о балконное ограждение, и смотрит на город, раскинувшийся в их тени. Танальдиз выходит следом, становится подле него и молчит в напряжении. Ей сложно представить, о чем говорить с ним, что сказать, чтобы он понял, как сильно сейчас ошибается. Как ошибался все это время.

– Саид, – снова зовет она его, поднимая взгляд и силясь рассмотреть выражение его лица.

Султан молчит, и Танальдиз, вздохнув, протягивает руку, накрывая его ладонь своей рукой, сжимая мягко. Ей неприятно прикасаться к нему подобным образом после всего, через что он заставил ее пройти по своей вине. Она бы предпочла, чтобы на балконе этом подле нее стоял Касим. Он никогда не причиняет ей боль, лишь заботится о том, чтобы госпожа его была счастлива. До того, как появился янычар в ее жизни, Танальдиз и не знала, что такое любовь. Быть может, с другой женщиной и Саид смог бы быть счастливым? Смог бы быть султаном достойным, которого заслуживает их народ.

– Прошу тебя, выслушай меня. Я ведь все еще твоя сестра, не так ли? Ты помнишь, как мы были близки, когда были детьми? Мне казалось, что нет никого, кто понимает меня лучше, чем ты. И к чему это привело?

Саид хмурится; ее слова задевают его. Он напряжен, стискивает пальцами белоснежный камень ограждения, впиваясь потемневшим взглядом в город перед собой. Напряжен, но все же позволяет ей к себе прикасаться, что уже может говорить о том, что у нее есть шанс вразумить его. Взяв его ладонь в свои руки, Танальдиз нежно массирует костяшки его пальцев, продолжая говорить:

– Посмотри только на все, что ты делаешь. Мы оба знаем, что твои решения не всегда взвешенные и осознанные, не так ли? Временами ты столь остро идешь на поводу у своих желаний, что не видишь последствий, которые за ними кроются. Твое решение жениться на собственной сестре… Саид, если бы только отец видел все это, то он…

Пощечина заставляет ее замолчать. От неожиданности Танальдиз падает на колени, держась за ограждение. Нижнюю губу пронзает болью, и, коснувшись ее кончиками пальцев, Венценосная замечает кровь. Вскинув голову, она смотрит на возвышающегося над ней Саида, и тьма в его глазах не предвещает для нее ничего хорошего.

– Если бы здесь был отец, – хриплым голосом говорит он, – то что бы он сделал, дорогая моя сестра? Все, что я сделал, все это было лишь для нашего блага. Мы с тобой последние представители царского рода, и, выбрав тебя из всех женщин, я заботился лишь о том, чтобы сохранить чистоту нашей крови. И не тебе, дражайшая моя, меня в этом попрекать!

– Не мне? – скалится она, приподнимаясь, одной рукой держась за ограждение, намереваясь встать. – О, нет, Саид, именно мне тебя попрекать! Все это время я пыталась исправить твои ошибки, стабилизировать ситуацию в городе, и каждый знает, кто по-настоящему правит в Алтын-Куле! Ты слаб и глуп, Саид, и больше я не позволю тебе…

Танальдиз вскрикивает, когда хватка брата стискивает волосы у нее на затылке, и таким варварским образом он тащит ее за собой обратно в спальню. Она стонет, впиваясь ладонями в его запястье, стараясь вырваться. От боли ей ни слова не слышно из того, что он говорит, пока волочит ее за собой, следом за этим небрежно бросая на постель, словно бы она вовсе и не значит ничего.

Для него она ничего и не значит.

– Я покажу тебе, дрянь, что значит идти против меня. Ты за все ответишь, больше я не стану терпеть твои выходки. Знай свое место, женщина!

Саид взбирается на постель следом за ней, нависает сверху, ухмыляясь жестоко. Он рвет на ней платье, склоняется ниже и впивается зубами в ее плечо, прокусывая кожу до крови, заставляя Танальдиз закричать от боли. Силясь вырваться, она кричит только громче, бьет его изо всех сил, извиваясь и осыпая проклятиями.

– Не смей! Не смей прикасаться ко мне! Уж лучше убей!

За собственным сражением никто из них и не замечает, что происходит вне стен султанских покоев. Все это становится таким далеким и неважным, словно бы существующим в другом мире. Она молит о том, чтобы все это закончилось как можно скорее, и крепко закрывает глаза, когда что-то горячее брызжет ей на лицо. Тяжесть тела Саида неожиданно исчезает с нее, и Танальдиз делает глубокий вдох.

– Ты цела, госпожа моя?

Сев на постели, прикрывая обнаженное тело остатками платья, Танальдиз открывает слезящиеся глаза.

– Ты?

Конечно же, словно бы это мог быть кто-то другой. Подойдя ближе, Касим бережно накрывает обнаженные ее плечи шелковым покрывалом, которое он сорвал с постели, и прижимает к своей широкой груди, успокаивающе погладив по волосам.

– Я, госпожа. Прошу, не бойтесь. Все скоро закончится.

Закрывая глаза, она прижимается к нему ближе, давая волю слезам. В объятиях Касима она действительно чувствует себя в безопасности. Для нее уже все закончилось.

– Что это за шум?

Ренэйст приподнимается на тахте, прислушиваясь. Ей кажется, словно бы слышит она отголоски некого беспокойства вдалеке, но не может понять, так ли это на самом деле. Сев, конунгова дочь вслушивается с тревогой, затем поднимается на ноги и жестом велит другим девушкам замолчать. Те, также не имеющие права покинуть гарем без дозволения, прекращают петь, играть на музыкальных инструментах и смеяться. Большая их часть даже не понимает того, что Белолунная говорит, и солнцерожденные рабыни шепотом поясняют им, что северянка слышит некий шум.

Тревога в гареме нарастает, и Ренэйст ощущает свою в том вину. Она спускается по ступеням вниз, ступая босыми ногами по гладкой плитке, и застывает, когда уже ближе раздается испуганный крик, а следом за ним – звон, словно бы что-то разбилось. Девушки начинают галдеть, как испуганные птицы, сбиваются в кучку и мечутся, не зная, что им делать. Возле дверей стоят двое стражников, которые, удобнее перехватив свои копья, отходят чуть глубже в гарем, не сводя напряженных взглядов с двери.

Она бы чувствовала себя гораздо спокойнее, если бы сама была вооружена. Оглядевшись по сторонам, Ренэйст хватает изящный золотой светильник на длинной ручке, стоящий на треноге, и, потушив горящую свечу, отбрасывает ее в сторону, перехватив тот наподобие копья. Белолунная слабо представляет, как стоит обращаться с таким видом оружия, ведь никогда не была копьеносцем, да только лучше уж так, чем и вовсе безоружной. Светильник кажется непривычно тяжелым после лука и легких стрел, которыми всегда попадает она в цель, но Ренэйст сможет при необходимости с ним совладать.

В коридоре повисает тишина, и стражники, переглянувшись, выходят за пределы гарема. В то же мгновение головы их пронзает стрелами. Наложницы заходятся испуганным криком, и Ренэйст, наступая на подол платья и едва ли не падая, бежит к двери, утянув светильник за собой. Ей удается захлопнуть створки, навалившись на них всем телом, и теперь отчетливо слышит она приближающиеся мужские голоса, пропитанные весельем. Нетрудно догадаться, для чего идут они сюда. Ренэйст пытается поднять светильник, продеть его в дверные ручки для того, чтобы забаррикадироваться изнутри, только тот для нее одной оказывается слишком тяжел. Рыча и извергая проклятия, Волчица оборачивается, рявкнув в сторону рыдающих пташек:

– Ну же, помогите мне! Мы должны закрыть эту дверь!

Сначала никто даже и шага не делает в ее сторону, но, когда Ренэйст вновь пытается поднять светильник выше, одна за другой три девушки подбегают к ней. Они плачут от страха, от охватившего их ужаса, который становится только больше, когда и им удается расслышать мужские голоса, что доносятся все ближе и ближе. Вместе им удается вдеть светильник в дверные ручки, используя его вместо засова, и, развернувшись, Ренэйст толкает наложниц подальше от двери, смотря на нее с тревогой. Слабое это укрепление, долго не продержится.