Танальдиз ступает так тихо, что Ренэйст не удается услышать ее шаги до тех пор, пока властительница не оказывается совсем рядом. Танальдиз останавливается подле нее, и в свете Солнца черные волосы ее блестят темным золотом. Она абсолютно спокойна, каждая мышца расслаблена, и Рене остается лишь поражаться тому, как легко она может скрыть свои эмоции. О чем она думает сейчас? Что у нее на душе? Судьба Танальдиз далеко не так легка, какой может показаться, но ни разу за все время, которое Ренэйст провела в гареме, она ни на что не жаловалась. Наоборот, страстная жажда знаний и пытливый ум навевают на мысль, словно бы Танальдиз более чем довольна своей жизнью.

Но это не так. Ренэйст, как никто другой, знает, как выглядит взгляд человека, загнанного в ловушку. Ее брат смотрит на мир такими же глазами.

– О чем же думаешь? – повторяет свой вопрос Танальдиз, тем самым нарушая возникшее между ними молчание. – Все смотрю на тебя и понимаю, что никак не могу разгадать. Ты открыта передо мной, мысли твои ясны, да все никак не могу я тебя понять.

– О тебе могу сказать я те же слова. Видимо, чужую душу не так уж и просто понять.

Танальдиз смеется тихо, сокрушенно покачав головой, и, отойдя от края балкона, манит Ренэйст за собой. Здесь же весело плещется вода в небольшом фонтане, на край которого они и присаживаются. Молчание между ними вновь затягивается, и Волчица уверена – Венценосная тоже от него не страдает. Так странно, они словно сестры, пусть даже никогда до этого раньше не встречались. Роковая случайность свела их, и, возможно, потому Танальдиз так отчаянно не хочет ее отпускать.

Страшась одиночества, она неосознанно стремится привязать Ренэйст к себе покрепче, убедить северянку в том, что и сама она хочет остаться. Только вот не так это просто, ведь дом манит Ренэйст сильнее, чем любые блага, которые может ей пообещать повелительница.

– Знаешь, – говорит она совсем тихо, – чем мой народ объясняет то, что Луна и Солнце больше не двигаются по небосводу? – Танальдиз поднимает на Ренэйст внимательный взгляд, и, дождавшись, когда она покачает головой, лишь подтверждая тем самым, что чужая легенда ей незнакома, продолжает говорить. – Они верят, что все случилось потому, что Вадд и Аллат, полюбившие друг друга, более не могли быть в разлуке на небосклоне и потому замерли, любуясь друг другом. Любовь двоих заставила страдать сотни.

В изумлении поднимает Ренэйст взгляд. Сколь печальная история, неужели верят в нее? С самого детства мать говорила ей, какой необыкновенной силой обладает любовь, как может преобразить она человека, да и сама Ренэйст стала причиной таких перемен. Чувства ее усмирили зверя внутри Хакона, подчинили его ее воле, открыли в мужчине то, чего и сам в себе он не знал. Да и сама она узнала себя совершенно с другой стороны – такой, какой он видит ее. И теперь слышать, как любовь небесных светил погубила весь мир, для нее несколько дико.

– Даже и не поверишь, что любовь может причинить такие страдания.

– Любовь обладает разрушительной силой. В ней и жизнь наша, и наша погибель. Потому с осторожностью следовало бы выбирать того, кому отдаешь сердце свое, но разве ему прикажешь? Раз полюбило, то придется смириться.

Ей не особо нравится то, куда уходит их разговор. Ренэйст хмурится и отводит взгляд в сторону, думая о том, что мысли подобные вовсе не то, что сейчас им обеим нужно. И без того радости никакой нет, а здесь еще и тяжесть собственной, да и чужой, тоски. Только вот, видимо, Танальдиз давно душат темные эти думы, раз сейчас столь спокойно она о них говорит. Ренэйст знает, ей пришлось нелегко, и потому ничего не говорит.

Хотелось бы увести разговор прочь от этого, только и самой Ренэйст тяжко на душе. Не ей успокаивать Танальдиз, не в ее это силах.

Венценосная тем временем продолжает спрашивать. Она впивается в лицо Ренэйст внимательным взглядом темных глаз, понижает голос до шепота:

– Расскажи мне, как это – тонуть.

Задуматься заставляют слова сестры султана. Она переводит взгляд на беспокойную поверхность воды в фонтане, проводит кончиками пальцев, проговорив с усмешкой:

– Как засыпать, но без возможности проснуться.

Ренэйст хочет спросить у нее про Радомира, убедиться, что ведун еще жив. Танальдиз и сама редко когда покидает пределы гарема, поэтому всю информацию получает от преданного своего пса. Касим, с которым Ренэйст виделась несколько раз, до боли напоминает ей Хакона. Не знает она, что именно, но что-то неумолимо заставляет думать о Медведе каждый раз, как только воин появляется в пределах гарема. Они не разговаривают, не смотрят друг на друга, и, кажется, Касим и вовсе был бы рад, если бы Ренэйст никогда не оказалась в Алтын-Куле. Ревнует ли он к тому, что все внимание Танальдиз сейчас устремлено к северной ее гостье, или причина кроется в другом, Ренэйст не знает. Да и, пожалуй, никогда не сможет узнать.

Она слышит, как тяжелые двери гарема распахиваются, а следом за тем звонкий мужской голос пронзительно объявляет:

– Дорогу султану Саиду!

Танальдиз морщится, словно внезапная боль пронзает ее. Она поднимается на ноги, и Ренэйст собирается было последовать за ней, но Венценосная останавливает ее одним только жестом. Прижимает указательный палец к губам, призывая вести себя тише, и, горделиво расправив плечи, возвращается в свои покои, оставив Ренэйст одну на балконе.

Всеми силами скрывает Танальдиз Белолунную от своего брата. Жаден и ненасытен Саид, взгляд его кажется липким, а помысли черны. Как только мог народ Алтын-Куле избрать его своим владыкой? Султан – так они зовут его, только вот нет в нем никакой царственности. За время, проведенное в гареме, Ренэйст уже успела понять, кто властвует в городе-государстве на самом деле.

Так отчего тогда терпят они омерзительные желания султана?

– Танальдиз! – слышит она, даже находясь на балконе. – Танальдиз!

Ренэйст хмурится; не по нраву ей скрываться и таиться, только вот Венценосная прекрасно ей пояснила, что ждет северянку, если попадется она султану на глаза. Охочий до юных девушек, желает султан овладеть ею, испробовав на вкус женщину с Севера. В гареме одни лишь южанки, дочери Солнца, да жительницы этого края, что успели султану наскучить.

Саид желает свежей крови, новой плоти, вкусив которую почувствует себя лучше. Омерзительная жадность его пробуждает в Ренэйст отторжение даже тогда, когда они с султаном находятся вдалеке друг от друга.

Поднявшись на ноги, Белолунная слегка приподнимает подол платья, чтобы ткань его меньше шуршала при каждом ее шаге, и подходит ближе к арке, ведущей обратно в покои Венценосной. Словно зверь крадется Ренэйст, белоснежная волчица, именем которой ее назвали. Она заглядывает внутрь одним глазком, находит взглядом Танальдиз, что стоит подле той самой тахты, на которой они сидели, а над ней, словно хищная птица, возвышается Саид. Юный еще мужчина, немногим старше самой Танальдиз, он изуродован маской презрения, застывшей на лице. За плечом его видит Ренэйст Касима – тот стоит на пару ступеней ниже, и по напряжению, сковавшему сильное тело, становится ясно, сколь тяжело ему сдерживать свой гнев. Никому не хочет позволять он подобным образом разговаривать со своей госпожой. Только что может сделать он против султана?

Их с Ренэйст взгляды встречаются, и Касим хмурится. Он смотрит в спину султана, обдумывая что-то, после чего кивает головой, вновь обратив свой взгляд на северянку. Рена, облизнув пересохшие от волнения губы, едва ли не вжимается в кованую стену, ограждающую балкон от основных покоев, как можно незаметнее проскальзывая внутрь под самым носом у султана. Затеряться в пышной листве ей вовсе не сложно, только приходится едва ли не на живот лечь, чтобы листья прикрывали белую голову, столь легко заметную во всей этой зелени. Касим косится в сторону сомнительного ее укрытия, да только ничего не говорит.

Ярость действительно слепит, раз удалось ей проскользнуть в такой близости от Саида. Тот, в свою очередь, едва ли не рычит в лицо сестры, в то время как сама Танальдиз остается невозмутимой: