Венценосная садится на тахте ровно, упираясь в нее ладонями. Вся поза ее так и кричит о том, что в любое мгновение готова она сорваться прочь, оббежать весь дворец, если понадобится, чтобы поскорее увидеть того, кого так долго ждала. Тонкие брови сходятся на переносице, Танальдиз выглядит обеспокоенной.

– Султану уже об этом известно?

Если Саид узнает о появлении новой женщины во дворце, то кошмарный сон станет явью. У Танальдиз не будет возможности даже мельком взглянуть на нее до тех пор, пока та не надоест ему. Охочий до удовольствия султан не упустит возможности поразвлечься с женщиной из другого народа, первое время его правления все солнцерожденные рабыни попадали в гарем исключительно через его постель, пока не наскучили ему.

Многие славянские женщины стремились покончить с собой, лишь бы не оставаться наедине с султаном. Их непоколебимый дух так и не был сломлен. Что же тогда сделает в подобной ситуации северная воительница?

– Нет, госпожа моя, я велел всем, кому известно об этом, держать язык за зубами, но нам следует поспешить. У стен есть глаза и уши, и все они ведут к султану.

Как только луннорожденная окажется на территории гарема, то судьбой ее будет распоряжаться Венценосная. Танальдиз даст ей свою защиту, и никто не посмеет притронуться к ней или иной другой женщине, над которой властвует госпожа, без ее дозволения. Но до тех пор, пока не перешагнула она этот порог, судьба ее в опасности.

– И где она сейчас?

– В южных банях. Сейчас она…

Но дальше его не слушают. Поднявшись на ноги, Танальдиз проносится мимо, ступает босыми ногами по ковру, что устилает ступени, по плитам, перешагивая через глубокие борозды, полные воды. Ее одеяние развивается при каждом шаге, наложницы тревожно провожают свою повелительницу взглядами, и гарем наполняется беспокойным гулом птичьих криков и женских перешептываний.

– Госпожа, подождите!

С какой же стати ей его слушать? Танальдиз не одаривает его даже мимолетным взглядом, продолжая двигаться вперед, словно бы гонится за ней чудовище из детских сказок. А может, уверенная в том, что Касим последует за ней в самое пекло.

В этом уж точно не стоит сомневаться.

Добравшись до ворот, ограждающих гарем от остальной части дворца, Танальдиз останавливается перед ними, и Касим, встав за спиной своей госпожи, громогласно отдает приказ:

– Открыть ворота!

Стоило бы накинуть что-то на нее, сокрыть великолепие тела от чужих глаз, но подобные мелочи Венценосную не волнуют. Благоухающим цветами ураганом проносится она мимо стражников, отворивших тяжелые врата, и преданным псом следует за ней глава полка янычар. В каждом движении правительницы скользит напряжение и нетерпение, ни о чем, что происходит вокруг, не думает она.

Потому одного испепеляющего взгляда Касима достаточно для того, чтобы ни один мужчина не посмел посмотреть на нее. Евнухи и стражники опускают взгляды в пол, стоит только им появиться, но за их учтивой покорностью скрываются ядовитые мысли.

Каждый из них готов в любое мгновение сообщить султану о том, что сестра его покинула гарем. Потому не так у них много времени для того, чтобы провести луннорожденную в безопасные стены гарема.

Огромное усилие приходится сделать над собой Танальдиз для того, чтобы пусть и быстрым шагом, но идти, а не бежать по извилистым коридорам. Сердце бьется столь быстро, как птичка, запертая в крошечной клетке, что готово лопнуть подобно переспелому гранату, пролив свой сок на ее нутро. Встреча эта для Танальдиз значит так много! Другой язык, другая культура, что лучше развеет ее одиночество и тоску? Наизусть знает она каждую книгу в дворцовой библиотеке, каждый закуток родных, но таких наскучивших стен. Ей запрещено даже в город выйти, должна ли она быть счастлива?

Счастлива ли птица, которой обрезают крылья и закрывают в стенах золотой решетки? Танальдиз устала от того, что ее сравнивают с нежной голубкой. Она – гордая тигрица, хищница, в чьих руках находится вся власть. Вскоре все изменится, и Танальдиз будет сама решать, что и когда она имеет право делать.

Она ждала эту встречу всю свою жизнь. И этот шанс Танальдиз не намерена упустить, пусть даже собственный брат постарается помешать ей в этом.

С трудом может поверить она в то, что все происходит на самом деле. Белые башни с золотыми куполами, возвышающиеся над черными скалами, оказываются настоящим городом, через который их провозят, направляясь к самому дворцу, расположенному в самом его сердце.

Он разительно отличается от Чертога Зимы или Большеречья, который увидела она во время набега. Большой, шумный, пахнет человеческим потом, чем-то пряным и пылью. Город полнится небольшими каменными домами, плотно прижимающимися стенами друг к другу, и никогда еще не видела она подобных строений. На ее родине дома строят из дерева, да и солнцерожденные возводят свои жилища из крепких стволов. Эти же люди словно бы еще при жизни готовят себе курганы, и от мысли этой становится ей не по себе. Сухой, мертвый, неприветливый этот край внушает только презрение и злобу.

Чужая, незнакомая речь режет уши, люди кричат и переговариваются громко, стремятся стать единственным, кого можно услышать. Стервятники провозят их по большой дороге, по обеим сторонам которой стоят широкие столы, скрытые от яркого света яркими отрезами ткани, и ломятся те столы от всевозможных товаров. Вниз головой особо не полюбуешься, да и не то чтобы ей особо интересно, чем торгуют местные торговцы, но вот сама она представляет для них куда бо́льший интерес.

Люди смотрят на нее, перешептываются, указывают на нее пальцем. Все, как один, черноволосые, темноглазые, со смуглой кожей, и Ренэйст на их фоне чудится белой вороной, несмотря на то, что под светом солнца ее кожа приобрела золотистый оттенок, слегка отдающий в красноту. Гадко ей от их взглядов, тошно от любопытства. Дети, бегущие подле лошадей, кричат и смеются, дергая ее за длинные белые волосы, свисающие подле лица. Ренэйст скалится, дергает головой, как непокорная кобылица, и проклинает юнцов на своем языке, стараясь вырвать длинные локоны из их грязных пальцев.

Тех это только сильнее забавит.

Всадник, властно держащий руку на ее лопатках, заметив детей, раздраженно цокает языком. Он выхватывает из-за пояса кнут, которым подгоняет свою лошадь, и, резко замахнувшись, со свистом опускает его на беспризорников, в несколько хлестких ударов заставив их остаться позади. Люди, блуждающие вокруг, даже не обращают ни малейшего внимания на то, как ребенок, держась за окровавленную щеку, оцарапанную ударом кнута, оседает на землю, а его сообщники разбегаются в разные стороны. Спешащие по своим делам, взрослые огибают рыдающего мальчишку, и вскоре его слезы исчезают в повседневной рутине.

Для Ренэйст это кажется диким. В ее мире детей оберегают, ведь так тяжело вырастить здоровое потомство в суровых их условиях. За жизнь Ове мать его боролась долго, с трудом отпустила проходить ритуал посвящения, ведь рожден он был слабым и болезненным. Таких семей, как у Олафа ярла, где много детей, крайне мало, и настоящим богатством считаются здоровые наследники. А здесь дитя приравнивается к мусору, пыли под ногами. Возможно, это вовсе не то, на что должна она обращать внимание в подобной ситуации, но раскаленным металлом въедается под кожу это зрелище.

Рыдающий маленький мальчик, сквозь пальцы которого бежит горячая кровь, и поток людей, которым абсолютно безразлична его боль.

Устав держать голову поднятой, Рена вновь опадает на покатый лошадиный бок, морщась от вони, что исходит от шерсти. Тошнота подкатывает к глотке, но ей удается совладать с собой. Животное хлещет себя хвостом по крупу, грязные пряди попадают луннорожденной по лицу, и она скалит зубы, представляя в красках, как набросится на тех, кто пленил ее, сразу же, как только ноги ее коснутся земли.

Только вот не случится это. Она слишком устала, ослабела, ей нужны вода и отдых. При всем желании не сможет дать она достойный отпор, а от Радомира и то толку сейчас нет. Приподнимаясь, Ренэйст все пытается рассмотреть, дышит ли ведун. Радомир бледен, он не двигается, и ненароком кажется ей, что для него это конец.