Схожие мысли тревожат и Радомира. Второй раз в жизни видел он северян и впервые лицом к лицу столкнулся с их яростной мощью. Что будет с теми, кто остался у них в плену? Какая судьба их ждет? С самого детства был он уверен, что северяне убивают всех и каждого, кто попадается им на пути, а что же на самом деле? Они забирают их, но для чего? Можно спросить у Ренэйст, только гордость не позволяет. Желание знать правду куда слабее, чем немая ярость, которую вскормил он в себе годами.

Их путь долог, и ноги начинают болеть нестерпимо. В какой-то момент усталость становится настолько болезненной, что нет возможности даже согнуть колени. Весь вес своего тела переносит ведун на импровизированный костыль, шагает медленно, ощущая, как сбивается дыхание. Вскоре и воительница дает слабину, падает на одно колено, упираясь в песок, и ладони ее проваливаются в зыбкую глубину. Не спешит Радомир помогать, лишь наблюдает за тем, как упрямо она поднимается, извергая проклятия на родном языке.

Он не знает, что означают эти слова, но в том, что это проклятия, ничуть не сомневается.

Обессиленные, они останавливаются на привал, но держатся на расстоянии друг от друга. Несмотря на то, что прошли по берегу уже много лиг, обломки кораблей продолжают встречаться на их пути. Тонкие и узкие, на легких веслах и наоборот, ужасающе огромные, подобно костям гигантских рыб, они глядят в небеса обнаженными скелетами, и кладбище это простирается до самого горизонта. Никогда не видел Радомир ничего подобного и не сказать, что вовсе ожидал, что когда-то увидит. Даже видение, кое посылает ему разнообразные кошмары и чудеса в его снах, не даровало ему подобных картин.

Северянка смотрит в ту же сторону.

Она сидит на нагретом камне, снимает сапог и вытряхивает из него песок. Нож лежит возле ее бедра, до него вполне можно дотянуться, но Радомир не успеет схватить оружие быстрее, чем северянка заметит его маневр. Уловив его взгляд, Ренэйст смотрит подозрительно, и Радомиру приходится найти другой объект для наблюдения. Он переводит взгляд на переломанную мачту, раскинувшую над его головой трухлявые кости, с нее свисает выцветший парус. Ткань, наполовину погруженная в воду, покачивается из стороны в сторону, словно бы развеваясь на несуществующем ветру, и они оба наблюдают за этим, словно зачарованные.

Радомир зло пинает костылем кусок гнилой древесины прямо к ногам луннорожденной. Не глядя, наступает Ренэйст на него тяжелым сапогом, разламывая в щепки.

– Это не наши суда, – неожиданно говорит Ренэйст.

– Если не ваши, – спрашивает он, – то чьи?

Ренэйст не отвечает ему и только жмет плечом. Порез на ладони, грубо перевязанный куском ткани, оторванным от подола и без того порванной рубахи, обжигает болью. Это чувство напоминает о том, что она еще жива и ей нужно бороться. Мельком смотрит она на руку ведуна, на грязной ткани проглядывают кровавые пятна.

Замолчав, они слушают шум волн. Ренэйст отворачивается от своего спутника, глядя на звездное небо, мерцающее вдалеке холодным светом. Дом там, к северу от Солнца, и там должны лечь в снежный курган ее кости, когда сама она предстанет перед Всеотцом. Что же сейчас происходит в далеком ныне Чертоге Зимы? Как бы ни было тяжело это признать, но Белолунная понимает, что мертва на родине. Иные луннорожденные видели, как она упала в воду, видели, как ужасное морское чудовище увлекло на дно остатки их корабля.

С чего бы маленькой конунговой дочке оставаться живой?

Если она мертва, что будет делать отец? Конунг ни за что не назовет своим наследником Витарра, и все может кончиться междоусобицей, если только она не вернется раньше, чем это случится.

Или если Витарр не решится взять то, что положено ему по праву рождения. Слишком долго он терпел насмешки и издевательства, и теперь, когда остается единственным щенком в волчьем роду, станет ли и дальше прятаться, поджав хвост к животу?

Нет. Он станет зверем, способным и умеющим убивать. И каждый, кто встанет на его пути, пожалеет об этом.

От этих мыслей ее пробирает мелкая дрожь, приходится обнять себя за плечи. Ренэйст не может допустить подобный исход. Сама мысль об этом погружает рассудок ее в хаос, рисует ужасающие картины, полные страдания и боли. Северяне будут биться до конца, отстаивая свою правоту, и длиться это будет до тех пор, пока никого не останется. Видит Ренэйст, как горят поселения, тела родных своих на пепелище, и над всем этим – Витарр, сжимающий в беспалой руке окровавленный меч.

– Нам нужно идти.

Как не хочет он продолжать путь! Лечь бы на горячий песок, отдать тело свое волнам да раствориться в них, позабыв обо всех бедах, что выпали на его долю. Удел слабых бежать от Судьбы, а Радомир себя таковым не считает. Он делает глубокий вдох, удобнее перехватив костыль, и медленно поднимается на ноги, ухватившись за руку поднявшейся с камня северянки. С неохотой принимает ведун ее помощь, но понимает, что теперь, когда приходится она ему сестрой, должен постепенно привыкать к ней. Ренэйст и самой не легче, только хватает ей такта не высказывать столь явно свое недовольство.

Ее сдержанность только сильнее его злит.

За весь нелегкий путь они делают еще несколько остановок. Ни слова не звучит между ними, ни единым взглядом не обмениваются. Лишь движутся на север, оставляя за собой неровную цепочку следов на песке. Все сложнее после каждого нового привала вновь подниматься на ноги для того, чтобы продолжить идти. Когда жажда и голод лишают сил окончательно, больше не встают они с теплого песка. Усталость оказывается сильнее страха.

Океан лижет ему пальцы раскинутых в стороны рук, но Радомир так ослаб, что даже пошевелиться не может. Вода дарит лживое ощущение прохлады и облегчения, но никак не восстанавливает потерянные силы, не залечивает раны. Это мертвая вода, соленая, и воспользоваться ею для исцеления ведун не сможет при всем своем желании. Он смотрит в окрашенное алым заревом небо, где смешиваются день и ночь, и медленно выдыхает, закрывая глаза.

Если бы только словами можно было описать, насколько он обессилен. Кажется, словно проще и вовсе исчезнуть, чем продолжить ощущать подобное. Ведун закрывает глаза и отдает себя безмолвию.

– Не засыпай, – раздается возле уха слабый женский голос.

Он устал настолько, что вряд ли сможет подняться. Почему бы немного не отдохнуть? Они шли так долго, что удивительно, как это силы не покинули их много лиг назад.

Волосы Ренэйст разметались по песку. Скосив взгляд, Радомир видит солнечные блики, пляшущие на серебряных бусинах, что вплетены в тонкие косы. Это зрелище кажется ему удивительным; словно вблизи звезды, которых он никогда в своей жизни не видел. Могут ли звезды быть так близко? Может, северяне и вовсе собирают их, упавших с небосвода, в плетеные корзины, а затем используют вместо факелов?

Мысль эта заставляет его коротко улыбнуться. Он представляет суровых северных воинов, рыскающих в снегу в поиске звезд. Совсем не это он должен представлять, столкнувшись с ними на поле боя.

Северянка лежит на песке подле него, и если он совсем немного сдвинет руку в сторону, то сможет коснуться ее пальцев. Дочь снега и ночи, носящая морозную полночь в своих волосах, она, как говорят легенды, должна осыпаться кристаллами льда от малейшего его прикосновения.

Она, просящая его не засыпать, сама погружается в сон. Радомир замечает, как выравнивается ее дыхание, как трепещут белые ресницы. Сейчас Ренэйст совершенно не выглядит опасной и воинственной. Самая обыкновенная девчонка. Такая же, как и его Весна.

Ничего не происходит, когда он прикасается к ее пальцам. Кожа Ренэйст теплая, и, прислушавшись, Радомир может услышать, как бежит северная кровь в тонких ее венах. Утомленная, она никак не реагирует на его прикосновение, и, закрыв глаза, ведун проваливается в беспамятство следом за своей спутницей.

Она вдыхает так, как делает вдох утопающий, вынырнувший из мутной холодной воды – жадно, полной грудью. Над головой вместо неба – знакомый с детства кусок льняной ткани, прикрепленный к деревянной балке под потолком, играющий роль шатра. Сквозь крошечные дыры в ткани, образовавшиеся от старости, пробивается теплый оранжевый свет, отбрасывая причудливые тени на противоположную сторону. Будучи ребенком, она любила находить в этих таинственных узорах различные фигуры, проигрывая в голове сюжеты знакомых сказок. Ренэйст крепко жмурится и вжимается затылком в подушку, обхватив ладонями свое пылающее лицо.