— Пожалуй, ты права, — был вынужден признать Изя. — Похоже, сейчас наш Берендеюшка под колпаком у Мюллера, и этот штандартенфюрер в юбке взялся за него всерьез.

— Это бесчеловечно, — голосом, полным сострадания, заметил Солнцевский. — Разве так можно с людьми? Пир ведь! Вот дала бы ему сегодня расслабиться, а с завтрашнего дня и начала тиранить.

Такое искреннее выступление нашло горячую поддержку у Изи и столь же категоричное осуждение у Соловейки. Она вообще была на короткой ноге с княгиней.

— Жестокая, — сказал свое веское слово черт. — Нельзя так с человеком.

— Справедливая, — не осталась в долгу Любава. — Вам, мужчинам, только дай волю, все вверх дном перевернете.

— Все равно это негуманно, — не унимался Илюха. — Посмотрите на него, да это же самый несчастный человек во всем Киеве!

Соловейка собиралась что-то бурно возразить и даже набрала для этого побольше воздуха, но тут ее перебил торжественный голос княжеского глашатая.

— Посол Бухарского эмирата Каюбек Талибский и его дочь, несравненная Газель!

Все как по команде повернули головы к раскрытым дверям. Там и вправду стоял какой-то Каюбек, и уж точно Талибский. Разодетый в шелка и парчу, посол был внушительного роста, с длинной густой бородой и гневным взором. За его спиной маячила женская фигура, закутанная в чадру с головы до ног. Одни только глаза говорили о том, что это живой человек, а не мешок с картошкой.

— А у нас что, и с «духами» дипломатические отношения установлены? — решил поправить пробелы в знаниях Илюха.

— С кем? — не поняла Соловейка.

— Ну с душманами, — в свойственной ему манере пояснил бывший браток.

— Так он бухарец, — осторожно заметила Любава.

— А что, есть разница?

— Вы видели, видели?! — влез Изя.

Причем голос черта как-то странно задрожал.

— Кого? — не понял Илюха. — Душмана этого?

— Да какого душмана? — еще больше завибрировал Изя. — Дочку его, несравненную Газель!

Любава переглянулась с Солнцевским, потом оба бросили свои взоры на несравненную и после этого вновь вернулись к озабоченному коллеге.

— Ты имеешь в виду этот кулек на ножках?

К удивлению обоих, Изя налился красной краской, запыхтел и сквозь зубы прорычал:

— Если хочешь и впредь называться моим другом, следи за своим языком!

— А че я сказал-то? — совсем стушевался Илюха. — Ну пусть будет несравненной.

— Изя, с тобой все в порядке? — осторожненько поинтересовалась Любава.

— Эх вы! — даже не заметив вопроса, продолжил гнуть свое черт. — Да неужели вы не видите, какие у нее необыкновенные глаза!

Компаньонам вновь пришлось рассматривать дочку бухарского посла. Ее папаша как раз передавал хмурому Берендею какие-то подарки, а она смиренно стояла за его спиной.

— Глаза как глаза, — хмыкнула Любава, причем Илюха был с ней совершенно согласен.

— Ничего вы не понимаете, — обреченно заметил черт. — Все, похоже, я нашел свою судьбу.

— Где? — завертел головой Солнцевский, выискивая за столами самых симпатичных молодух.

— Газелюшка моя... — с придыханием произнес Изя, буравя свою несравненную томным взглядом.

— Изя, ты что, ошалел? — не поверил своим ушам Солнцевский. — Ты же ее даже не видел! Даже Петруха вначале просил у Гюльчатай открыть личико, а уже потом женихался.

— Не романтик ты... — протянул черт. — Глаза — это зеркало души, а глаза я видел. Хотя, с другой стороны, ты прав, вдруг там вместо Гюльчатай Абдулла окажется?

С этими словами Изя выскочил из-за стола и бросился рысачить по своим источникам, чтобы собрать побольше информации про свою несравненную.

— Ох, не нравится мне это, — задумчиво протянул Илюха, глядя вслед своему другу. — Далась ему эта Газель.

— Да ладно, пусть порезвится, — пожала плечами Соловейка.

— Не скажи, Восток — дело тонкое! — голосом легендарного красноармейца Сухова заметил Илюха. — Да к тому же дочка посла.

Тут невольно он бросил свой взгляд на стол, где вольготно расположились обитатели «Иноземной слободы». В последнее время в общении с ними у него наметились некоторые сложности. Однако думать об этом как-то не хотелось, пир есть пир, и забивать голову ерундой Илюха не стал. Он лихо опрокинул чарку и отправил очередную порцию пирожков под стол, где расположился Мотя. Конечно, Змейчик уже давно заслужил место за столом, для него даже соорудили специальный подиум, но в ногах у любимого хозяина он чувствовал себя уютней.

Пиршество продолжалось. Зелено вино лилось рекой, то и дело звучали тосты, и с каждым из них лицо князя становилось все мрачнее и мрачнее. Агриппина, взявшаяся за мужа с присущей ей основательностью и категоричностью, была непреклонна.

Илюха, и так засидевшийся на одном месте, глядя на такую вопиющую несправедливость, решительно встал из-за стола.

— Ты куда? — Тут же встрепенулась проницательная Соловейка.

— Пойдем до первого столика прогуляемся. Ты с княгиней пообщаешься, а я князю благодарность объявлю за его персональную руководящую и направляющую роль в деле борьбы с иноземными захватчиками.

— Слушай, но так же нельзя! — возмутилась Любава. — Есть же этикет, только он сам может пригласить к своему столу!

— Да ладно, что за условности? — отмахнулся Солнцевский, помогая выбраться Моте. — Видишь, в каком он состоянии? Будь Агриппина чуть менее категорична, он бы давно пропустил чарочку, пришел бы в полное равновесие с самим собой и потребовал от меня подробного рассказа про наши очередные похождения.

Любава еще пыталась что-то возражать, но Илюха решительным шагом направился спасать свое начальство от глухой депрессии. Конечно, номинально «Дружина специального назначения» находилась в ведении воеводы Севастьяна, но он уже давно махнул рукой на это странное подразделение. Тем более что при каждой их встрече Изя, с присущей ему въедливостью, выбивал дополнительные ассигнования на поддержание боевого духа и прочую неподотчетную лабуду.

Мотя, с большим трудом выбравшись из-под стола (его габариты, стараниями всех членов команды, весьма увеличились в последнее время), радостно припустился впереди хозяина, но вдруг замер на полушаге.

Он увидел цель! Маленькая фигура за троном, в засаленной рясе заставила Гореныша включить свои охотничьи инстинкты, практически прижаться к полу и осторожно, чтобы не спугнуть, начать красться к ней. Захваченная в прицел личность, заметившая такое к себе внимание, почувствовала себя очень неуютно и занервничала. Это был толмач, секретарь князя и бывший воспитатель княжны Сусанны дьячок Микишка, давний недруг мини-дружины.

Он с первого взгляда невзлюбил Солнцевского и его друзей, а уж когда стараниями этой компании его «кровинушка», княжна Сусанна, вышла замуж за Вилория Галицкого и покинула своего наставника, он вообще сконцентрировался на планах справедливой, по его мнению, мести. И если взрослые члены команды старались с ним просто не связываться, то маленький Мотя, сваливая все на свой возраст, платил Микишке той же монетой.

Вот и на этот раз он не отказал себе в удовольствии немного поразвлечься.

Крался Гореныш страшно и свирепо, то и дело попыхивая паром из ноздрей. Конечно, он не собирался кусаться (да ну его, он грязный и невкусный), но пугануть противного дьячка было всегда приятно.

— Князюшко, отец родной! Да что же это делается?! — завопил Микишка. — Где это видано, чтобы честного человека прямо на пиру всякой пакостью травили?

— Граам! — хором заявили все три головы и сделали вид, что сейчас бросятся в атаку.

Уж он-то точно знал, что Илюха в последний момент схватит его за ошейник, сделает вид, что держит, и немного поругает. Они всегда так делали.

Дьячок исчез, словно его сдуло ветром: Гореныша он боялся панически.

Берендей хотел что-то сказать для приличия, но только и смог, что махнуть рукой и пригласить Илюху с Любавой за свой стол. Трезвая депрессия, похоже, была в наивысшей своей точке.

Старший и младший богатыри не заставили себя долго упрашивать и по-свойски расположились за княжеским столом. Только вот Любава предпочла общество княгини, а Солнцевский уселся радом с Берендеем и Вилорием. Мотя вообще воспринял приглашение по-своему и, кряхтя всеми тремя головами, залез под стол.