— Кто? Почему? — смутился Марсель.

— Ой, да брось! — Курьян всплеснул руками. — Всему селищу известно, что девка по тебе сохнет. Один только ты все нос воротишь. Ну, может быть, кузнец наш еще в облаках витает по глупости отцовской.

— Нет, ты ошибаешься.

— Да ну тебя! Баламошка и есть… — Оглянувшись, чтобы убедиться в том, что Муса ничего не слышит, Ку-рьян продолжил: — Маруся без тебя завянет, будь уверен. Так что не вздумай помирать здесь, понял? Я вижу, что ты упрямый, но постарайся уж как-нибудь вернуться к нам целым и невредимым. Ее хотя бы пожалей. Все, я сказал. А дальше сам решай.

Многозначительно взглянув на Марселя, он закинул торбу на плечо и, не оглядываясь, вышел из комнаты. Муса, что-то сказав своим молчаливым помощникам, вместе с ними последовал за Курьяном. Все произошло так быстро, что историку даже стало немного обидно. Однако он тут же отогнал от себя эти мысли и прислушался: судя по звукам, его спутники легко миновали стражника, дежурившего в коридоре, и вышли наружу. Закрыв глаза, Марсель, несмотря на то что всю жизнь проповедовал научный атеизм, попросил Бога, чтобы его друзьям удалось покинуть Киев невредимыми. В конце концов, не услышав ничего подозрительного, он сделал вывод, что Мусе с Курьяном позволили уехать, и немного успокоился.

Оглядев комнату, историк вздохнул с облегчением и прилег на лавку, впервые за последнее время по-настоящему расслабившись. Действительно, что могло произойти? Если бы князь хотел убить его, то он в любом случае не смог бы ничего с этим поделать. Так зачем переживать по поводу того, чего он изменить не в силах? Марсель скрестил руки за головой и закрыл глаза. В этот момент, как ни странно, его больше беспокоил не предстоящий разговор с Владимиром, а то, что сообщил ему Курьян. Его любят. Потрясающе!

Он никогда не считал себя уродом, но и красавцем не был. Особенно на фоне молодых парней, которым успела отказать Маруся, он выглядел, мягко говоря, не слишком впечатляюще. Значит, она разглядела в нем что-то, о чем он и сам не догадывался. Представив себе девушку, которая стояла посреди цветущего луга с венком на голове и смотрела на него, Марсель улыбнулся. Возможно, он рано поставил крест на своей холостой жизни, и счастье просто задержалось в пути?

Осторожно приоткрыв дверь в его комнату, волхв, которому Лада рассказала о том, как прошла встреча со лжесвященником, удивленно поднял брови: судя по всему, он недооценил этого человека — Марсель спал с самым блаженным выражением на лице, какое только можно представить. Этот факт еще больше убедил жреца в незаурядности противника, и он задумался о том, что делать дальше. Любое убийство претило ему, и волхв искренне переживал по поводу того, что пришлось лишить жизни Кирилла. Однако если тогда у него не было выбора, то теперь еще можно было обойтись без смерти. Оставалось только надеяться на благоразумие Марселя и его инстинкт самосохранения.

Остановившись рядом с дружинником, который при его приближении снова впал в бессознательное состояние, волхв погладил окладистую бороду. Как же быть? Лада была слишком молодой и неопытной, так что, несмотря на силу духа, не могла предвидеть всего. Да, в чем-то его соперник был прав: никто действительно не мог сказать, как те или иные изменения истории повлияют на ее дальнейший ход. Однако Марсель не понимал главного — пространство многомерно. Изменяя прошлое, волхв был намерен изменить только свое будущее, которое не имело ничего общего с будущим историка. Но простые люди не обладали подобными знаниями, чему было множество причин. Если бы человек знал о том, что может менять реальность, то давно уничтожил бы саму жизнь, в этом не было никаких сомнений. Не осталось бы ничего — ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. Жрецы были хранителями этой информации и делали все возможное для того, чтобы она не вышла за пределы закрытого и крайне малочисленного общества. Так что волхву предстояло сделать сложный выбор — и он понимал это.

Вздохнув, старец с грустью взглянул на посапывающего стражника и вдруг испытал что-то похожее на зависть: вот кто ничем не терзался. Разве не идеальная жизнь? Наверное, именно для сохранения подобного незнания они с Ладой и работали. Возможно, в этом и состоял смысл их существования, а жертвы, которые они приносили богам, были лишь малой платой за право видеть свет, в то время как остальные блуждают в потемках? Приняв решение, жрец резко развернулся и направился в комнату ученицы, чтобы дать ей очередные распоряжения перед предстоящей беседой с Владимиром.

Марсель проснулся от чувства, что вот-вот должно произойти нечто важное. Открыв глаза, он не сразу поднялся, а некоторое время еще лежал, пытаясь собраться с мыслями. На самом деле, все теперь представлялось простым и даже немного обыденным. Ему предстояло просветить Владимира на тему того, что происходит у него под самым носом. Дальнейшее его мало волновало. Историку всегда претили доносы, однако волхвы не оставили ему выбора. В конце концов, на войне все средства хороши — банальность этого утверждения подействовала на него неожиданно успокаивающе. Все, что от него зависит, он сделает, а там будь что будет. Князь прислушается к нему? Прекрасно. Решит принять сторону своей зазнобы? Что ж, пусть. Возможно, именно это и должно было случиться — в истории в том виде, в каком он ее знал. Не будет ни татаро-монгольского ига, ни шведов, ни французов, ни немцев. Будет что-то другое — может быть, хуже. Или лучше. Кто знает? Рвать рубаху на груди он не собирался. Осознание того, что его кто-то ждет, странным образом изменило само восприятие жизни. Если еще вчера Марсель относился к собственной судьбе с известной долей фатализма, то теперь был намерен постараться выжить. Хотя бы для того, чтобы вернуться в Триполье и спросить Марусю, правду ли сказал Курьян.

Когда вошедший слуга сообщил ему, что князь ждет его для беседы, историк был уже готов. Проговаривая про себя основные постулаты, на которые был намерен опираться в разговоре, Марсель нацепил на лицо маску и шагнул за дверь. В то же мгновение на него навалились сразу с нескольких сторон, сорвали с лица ставший привычным атрибут, сунули в рот какую-то тряпку и накинули на голову мешок. Все произошло так внезапно, что он не успел даже крикнуть. Дернувшись пару раз, пленник получил ощутимый тычок под ребра и больше не предпринимал попыток сопротивляться. Ощущение беспомощности овладело им полностью, и неудавшийся Кирилл с тоской подумал о том, что поторопился отпускать телохранителя…

Когда его поставили на ноги и повели куда-то, Марсель уже почти смирился с тем, что ему предстоит сгинуть в какой-нибудь топи, и единственное, о чем жалел, так это о том, что так и не успел увидеть Марусю. Наверное, именно поэтому, почувствовав, что его на мгновение отпустили, историк отчаянно рванулся в сторону в попытке убежать. Конечно, эта затея была изначально обречена на неудачу, учитывая то, что он ничего не видел, — стремительный забег завершился стеной, в которую Марсель со всей дури врезался под дружный гогот конвоиров. Лежа на полу и пытаясь прийти в себя, он скорее почувствовал, чем услышал, как к нему подошел кто-то.

— Живой?

Неизвестный пнул ученого по ребрам, и тот скорчился от боли. Он никогда прежде не попадал в подобные ситуации и не знал, как следовало вести себя. Так что, лишенный возможности говорить, Марсель решил, что самым безопасным для него впредь будет по возможности не двигаться и надеяться на то, что его просто вывезут куда-то и оставят. Оставалась еще слабая надежда на то, что Лада не захочет проливать кровь невинного и отошлет назад, в его будущее. Он не был уверен в том, что жрица может это сделать, но все же тешил себя мыслью о возможности подобного исхода. Поэтому историк был даже не удивлен, а скорее раздосадован, когда пнувший его человек заговорил голосом Владимира.

— Такие дела, священник. Я решил, что мне больше не о чем с тобой разговаривать.