Историк пожал плечами и с сожалением посмотрел на священника. Какой была его последняя мысль перед смертью? Может быть, он сожалел о чем-то? Или, возможно, просто испугался? Он ведь в первую очередь был человеком из плоти и крови. Марсель редко сталкивался со смертью и тем более никогда никого не убивал. И хотя его вины в преждевременной кончине Кирилла не было, он все равно чувствовал ответственность за произошедшее. По большому счету, если бы не его присутствие, посланник греческой церкви, скорее всего, просто лег бы спать, а утром продолжил бы свой путь. Его роль в истории сложно было переоценить, и Марсель чувствовал себя, как путешественник во времени, случайно раздавивший какого-нибудь древнего таракана и теперь уверенный в том, что в мире в результате его оплошности произойдут катастрофические изменения. Возможно, в чем-то он был прав. Если еще вчера его участие в историческом процессе ограничивалось скромным селищем, в котором он повелевал разве что несколькими скандальными бабами, то теперь ситуация изменилась, причем не в лучшую сторону. Марсель, несмотря на академическое образование и годы исследовательской работы, имел слишком смутное представление о том, как в действительности обстояли дела в Киевской Руси. Источники, изучением которых он занимался всю осознанную жизнь, оказались не то чтобы лживыми — нет, в них были зерна истины. Но они были слишком поверхностными, как если бы студент филологического факультета взялся своими словами объяснить принципы высшей математики. Ему приходилось постигать все заново путем проб и ошибок, и к настоящему моменту он мог похвастаться только тем, что начал адаптироваться к окружающей его действительности. И тут — такое. Можно сказать, что он перескочил сразу через несколько уровней, прошел экстерном курсы, в которых читали лекции о государственном устройстве страны, нравах, царящих в ее правящих кругах, их приоритетах и планах на будущее.

Покопавшись в памяти, Марсель сумел более или менее восстановить последовательность событий, описанных в различных исторических и полуисторических источниках. Владимир должен будет выбрать православие, однако летописцы утверждали, что он не сразу крестился, а сначала решил продемонстрировать всем силушку богатырскую, взяв после непродолжительной осады Херсон. Странный поступок, но после этого византийский император уверовал в то, что с князем стоит, по крайней мере, считаться, и согласился отдать за Владимира свою сестру Анну. Князь в ответ вернул город Византии, после чего крестился сам и крестил своих подданных в Днепре. Правда, по другим сведениям, все случилось в другой последовательности: сначала принял православие, а потом уже женился и принялся раздавать люли направо и налево всем недругам новых союзников, чем несказанно тех обрадовал. Впрочем, это было совершенно не важно — главным, по мнению Марселя, было соответствие его собственных действий тому, как должен был вести себя покойный Кирилл. Эх, если бы он знал, что все так случится, то постарался бы узнать больше… Но чего нет, того нет.

Историк постарался представить, какими могли быть скрытые мотивы священника, и в конце концов признался себе, что придется действовать вслепую и полностью полагаться на собственную находчивость и болтливость князя. Втайне он надеялся, что все уже было решено — и присутствие представителя Византии станет скорее проявлением уважения, нежели необходимостью. Это предположение в какой-то мере успокоило его, и Марсель даже задремал ненадолго, однако сон был тревожным, и он проснулся в холодном поту. Кирилл, скорее всего, никогда не заходил так далеко, чтобы спать в маске, но историк не хотел рисковать. Несмотря на то что священник утверждал, будто Муса лишь однажды видел его лицо, в это слишком сложно было поверить, и, прежде чем подставлять под удар собственную жизнь, Марсель хотел лично убедиться в правдивости его рассказа.

Подойдя к двери, он слегка приоткрыл ее и выглянул наружу. Создалось впечатление, что его охранники не двигались с того момента, когда он видел их в прошлый раз — стоя перед входом в помещение, они напоминали каменные изваяния, и, если бы не периодически поднимающиеся и опускающиеся плечи, можно было предположить, что перед ним не живые люди, а куклы, поставленные сюда для вида. Почувствовав, что за ним наблюдают, Марсель взглянул чуть дальше во двор и вздрогнул — неподалеку стоял Муса и внимательно его рассматривал. Он также был совершенно неподвижен, поэтому историк не сразу его и заметил. Марсель сделал вид, что не обратил на него внимания, и прикрыл дверь. Сердце бешено колотилось, скорее всего, путешествие будет не таким легким, как хотелось. Спланировав все с точки зрения теории, Марсель совершенно забыл о практической части, которая заключалась в том, что он попросту отчаянно трусил.

— Возьми себя в руки, Марсель Иванович, — обратился к себе доцент вслух, и впервые его собственное имя прозвучало для него как чужое.

Подойдя к покойнику, он пододвинул его ближе к стене — тело уже успело остыть и не желало принимать нужную позу. Тем не менее в конце концов удалось уложить его таким образом, чтобы создавалось впечатление, будто человек спит. Взглянув на квадрат окна, Марсель заметил, что за ставнями стало немного светлее. Он очень надеялся на то, что Курьян не подведет и не передумает в последний момент. Человеку всегда проще быть смелым, если рядом есть тот, кто может стать свидетелем его слабости. Главным образом, Курьян ему был нужен только для пущей уверенности в себе. В остальном его присутствие было даже нежелательно, и Марсель пообещал себе отослать его обратно при первой возможности. Встав посреди комнаты, он поправил одежду, проверил, надежно ли сидит маска и, опустив на лицо капюшон, вышел во двор. Все происходящее вдруг показалось ему нереальным: телохранители, уже приготовившие его лошадь; Михайло, стоящий неподалеку с тревожным выражением лица; любопытствующая соседка, заглядывавшая во двор; группа мужиков, почтительно толпящихся неподалеку — каждый словно исполнял отведенную ему роль.

Внимание Марселя привлекли приглушенные голоса, спорящие о чем-то. Точнее, один голос звучал настойчиво, в то время как другой был бесстрастным. Марсель увидел Курьяна, который что-то пытался объяснить Мусе, а тот отрицательно качал головой. Увидев фигуру начальника, мавр жестом приказал мужику замолчать и вопросительно взглянул на Марселя. Момент был ответственным, и историк постарался ничем не обнаружить смятения, которое творилось у него внутри. К счастью, ему удалось вовремя взять себя в руки, и он, с показным безразличием махнув рукой в сторону свободной лошади, коротко ответил:

— Поедет с нами.

Казалось, Муса был удивлен таким поворотом, однако вслух ничего не сказал, а только отступил в сторону, пропуская недавнего оппонента. Взглянув на него с видом победителя, Курьян гордо прошествовал мимо и, перекинув через спину лошади сумку с какими-то вещами, неуклюже забрался сам. Марселю показалось, что губы Мусы насмешливо скривились, когда он наблюдал за тем, как мужик, ерзая в седле, пытался усесться удобнее. Это было едва ли не первое проявление человечности со стороны мавра, и историк почему-то обрадовался этому, словно произошло что-то важное. Однако уже в следующий момент Муса снова превратился в бесстрастного воина и, легко запрыгнув в седло, отдал подчиненным приказ двигаться. Вспомнив о том, что, во всяком случае, на публике Кирилл забирался на лошадь и спускался с нее с помощью охраны, Марсель порадовался тому факту, что ему не придется изображать опытного наездника. Конечно, за прошедший год он научился вполне сносно держаться в седле, однако его скромные достижения не могли идти ни в какое сравнение с навыками профессионального солдата, каким священник был в прошлом. Тем не менее его осанка, по всей видимости, ни у кого не вызвала подозрений — во всяком случае, так ему показалось. Проезжая мимо Михайло, он кивнул ему, надеясь на то, что староста выполнит все данные ему поручения. Не сказав ни слова, Марсель выехал за ворота…