Инженер отступил к стене, чтобы пропустить негра. Боец подошел поближе, распространяя вокруг себя запах просяного пива. Потом он с улыбкой повернулся, его правая рука с тяжелым браслетом взлетела и обрушилась на голову Мак-Кью.

Мак-Кью как-то ухитрился уклониться от удара. Он быстро огляделся, но, похоже, на помощь рассчитывать не приходилось. Оба конца улочки манили к себе, но перед Мак-Кью пританцовывал здоровенный негр, стараясь прижать инженера к грязной стене. Мак-Кью с силой ударил негра в живот, но нубиец выдержал удар и сам в свою очередь ударил правой. Мак-Кью заблокировал удар, но ему показалось, что ручищи у этого негра словно из дуба. Атлет ударил снова. Мак-Кью попытался перехватить правую руку негра, и на мгновение ему даже удалось ее удержать. Потом нубиец вырвался и быстро рубанул противника. Браслет просвистел над ухом Мак-Кью и ударил его в правое плечо, оставив глубокую рану.

Негр двинулся вперед. Мак-Кью прижался к стене и попытался пнуть негра в пах. Нубиец уклонился и принял удар на бедро. Его правая рука уже снова была занесена для удара, а левая тянулась к противнику. Мак-Кью проклял тесную улочку и скользнул вдоль стены. Ему нужно было совсем немного — прорваться мимо чертова негра к безопасному многолюдью базара или железнодорожной станции. Но нубиец повторил его движение и снова хлестнул правой рукой, задев американца по голове.

Тут у Мак-Кью гнев взял верх над благоразумием. Кровь стала заливать ему глаза, а нубиец снова протянул левую руку, пытаясь вцепиться в противника. Мак-Кью попятился, потом внезапно метнулся вперед. Он обеими руками схватил левую руку негра, поймал его за указательный палец и резко рванул в сторону. Палец хрустнул. Нубиец, судя по виду, почувствовал скорее удивление, чем боль. Он рванулся в сторону и оставил глубокую ссадину на шее американца. Мак-Кью отступил на шар и снова приподнял ногу. Негр повернулся, защищая пах, но Мак-Кью ударил его в коленную чашечку. Нубиец оступился. Следующий удар Мак-Кью нанес вытянутыми пальцами правой руки в горло негра.

Нубиец, задыхаясь, упал. Мак-Кью дернулся было нанести удар в пах — он стал бы смертельным — но все же сдержался. Негр был совершенно беспомощен; он корчился на земле и не мог даже встать. Теперь с обоих концов улочки бежали люди. Мак-Кью услышал отдаленный полицейский свисток. Улочка заполнилась народом. Все что-то гневно кричали, а некоторые начали придвигаться поближе. Мак-Кью заметил в толпе блеск металла. Он запустил руку за пазуху и взялся за рукоятку пистолета, но не стал его извлекать. Это наверняка спровоцировало бы беспорядки. Он вытащит оружие, только если ему действительно придется стрелять. Но Мак-Кью очень надеялся, что полиция подоспеет раньше.

Поезд на Хартум отправился из Эль-Обейда в начале первого ночи 12 августа, во второй день Дха'л-Хиджа. Европейцы ехали в вагоне, по здешним меркам считавшемся первым классом. Паломникам отвели отдельный вагон, в который они и набились, как селедки в бочку. У Харита было отдельное купе. Он пригласил эль-Тикхейми разделить с ним это купе, исходя из убеждения, что лучше уж присматривать за врагом лично. Эль-Тикхейми, придерживавшийся того же мнения, проводил у Харита большую часть времени. Оба противника старались превзойти друг друга в любезности и сплетничали, словно две старухи.

Ненависть связала их крепче, чем могла бы связать дружба. Но если не считать этого, у них было очень много общего. Они происходили из одной страны, говорили на одном языке и занимались одним делом. У них имелись общие знакомые, обоим им доводилось жить в Мекке, Медине, Джидде и Сане. У них был сходный жизненный опыт и сходные взгляды на жизнь. Они одинаково не любили христиан, евреев, европейцев в целом, Израиль, Россию, Америку, Египет, Ирак, друзов, туарегов, исмаилитов и шиитов. Общие предрассудки создавали некое ощущение товарищества; Харит и эль-Тикхейми интуитивно понимали друг друга. Осторожное соперничество заставляло их относиться друг к другу внимательнейшим образом. Так они стали друзьями, отнесясь к этому с грустной иронией. Эта мимолетная дружба, возникшая из ненависти, должна была окончиться кровью. Оба знали об этом и считали это восхитительным парадоксом. Поезд катил по пустыне к городу Кости, а друзья-враги продолжали свою бесконечную беседу.

Путем огромных усилий и значительных расходов европейцам удалось найти для больного мистера Отта отдельное купе. Они не жалели сил: возня с Оттом помогала им скрасить скучное путешествие в поезде. Они постарались отыскать подходящую для больного еду. Они напомнили больному, что ему нужен полный покой и необходимо побольше спать.

Но Отт принялся капризничать. Он настаивал, чтобы европейцы остались с ним. Хотя ему и было трудно разговаривать, он все-таки сказал, что не желает оставаться один. Он хочет видеть других людей и слышать их разговоры. Исходя из этой просьбы двое-трое путешественников постоянно находились в купе Отта, читали или о чем-нибудь беседовали. Когда они оттуда выходили, Прокопулос постоянно отзывал их в сторонку и объяснял, что все это не пойдет мистеру Отту на пользу. Больной нуждается в покое, согласен он с этим или нет. Прокопулос просил, чтобы они пореже приходили к мистеру Отту в его же интересах.

Европейцам казалось, что Прокопулос прав. Но потом они вспоминали, как Отт шепотом просил составить ему компанию, и решали, что в его состоянии они бы тоже не захотели валяться в одиночестве. И, кроме того, ехать в отдельном купе было куда приятнее, чем в забитом вагоне первого класса. Потому они продолжали посещать Отта, несмотря на все просьбы и увещевания Прокопулоса.

Когда больного первый раз навестил Мак-Кью, Отт увидел, что голова и шея инженера перевязаны. Родезиец захотел узнать, что случилось.

— Какой-то пьяный придурок из местных попытался убить меня, — объяснил Мак-Кью. — Но на этот раз полиция подоспела вовремя. Вот, собственно, и все.

Кроме инженера, в купе в тот момент находился майор Харкнесс. В полицейском участке он узнал об этом происшествии чуть больше, чем счел нужным сказать американец, и майора заинтересовали некоторые моменты. За годы, проведенные в Судане, Харкнессу крайне редко приходилось слышать, чтобы опытный боец с браслетом ввязался в драку. То, что он был пьян, это еще не повод. Видимо, бойца подкупили. Но кому могла понадобиться смерть Мак-Кью?

Особый интерес у Харкнесса вызвали отдельные подробности драки. Мак-Кью сумел уклониться буквально от всех ударов или заблокировать и смягчить их. Нападающий смог нанести американцу лишь поверхностные травмы, а ведь это был мастер своего дела. Мак-Кью почти сразу перешел в наступление, сломал нубийцу указательный палец, раздробил ему коленную чашечку и едва не убил его колющим ударом в горло. Что это было? Дзюдо? Саватэ? Эти подробности затронули солдатский инстинкт Харкнесса. Вполне возможно, что Мак-Кью когда-то служил в рейнджерах. Во всяком случае, американец был превосходно натренирован.

Харкнесс попытался узнать побольше, но Мак-Кью упорно продолжал хранить молчание. Похоже, эта нелепая мистификация доставляла ему удовольствие. В конце концов Мак-Кью ушел, а вскоре за ним последовал и Харкнесс.

Дождавшись, когда Отт останется один, Прокопулос вошел и осторожно закрыл за собой дверь. Потом он повернулся к постели. Отт лежал с закрытыми глазами. Он был одет и вдобавок укрыт тремя одеялами. Грек посмотрел на желтое, восковое лицо больного. Отт дышал, но грудь едва-едва приподнималась. Прокопулос тихо приблизился к постели.

Отт мгновенно открыл глаза. Под одеялами что-то шелохнулось, и Прокопулос увидел, что ему в грудь смотрит иссиня-черное револьверное дуло.

— Что тебе здесь нужно, ворюга вшивый? — поинтересовался Отт.

— Возможно, я и вправду вор, — невозмутимо ответил Прокопулос. — Но в таком случае мы с вами коллеги.

— Возможно, — не стал спорить Отт. — Но у меня в руках оружие, и ты можешь вынудить меня пустить его в ход. Так что лучше проваливай и держись от меня подальше.