— Значит, ты отказываешься уезжать?

— Отказываюсь. Я не спал всю ночь. Если я куда и отправлюсь, так это в постель. Ты не хочешь составить компанию?

— Иди к черту!

— Ну пожалуйста, милая. Где твоя жалость к бездомному скитальцу из прошлого?

— Мне надо уходить, — ответила Мэри. — Можешь располагаться в спальне. И подумай о том, что я тебе сказала.

— Обязательно, — кивнул Блейн. — Вот только зачем мне беспокоиться, когда ты присматриваешь за мной?

— И Смит тоже, — напомнила девушка. Она быстро поцеловала его и вышла из комнаты.

Блейн позавтракал и лег спать. Проснулся он уже к вечеру. Мэри еще не вернулась, поэтому, прежде чем уйти, он написал ей записку, где указал адрес своего отеля.

В течение нескольких следующих дней он посетил почти все фирмы в Нью-Йорке, занимающиеся проектированием и строительством яхт, но безуспешно. Его бывшей фирмы — «Мэттисон и Питерс» — уже давно не существовало, а остальные не проявили к нему интереса. Наконец ему повезло. Главный конструктор фирмы «Джейкобсен Яхтс, лимитед» долго расспрашивал Блейна о давно не строящихся рыбацких баркасах, распространенных в прошлом на Багамских островах и в районе Чесапикского залива. Блейн продемонстрировал глубокое знание вопроса и знакомство с подобными классами судов, а также искусство черчения, ныне утраченное.

— Время от времени к нам обращаются с запросами относительно старинных судов, — сказал ему главный конструктор. — Я предлагаю вам следующее. Мы возьмем вас на работу в качестве рассыльного. Вы будете чертить классические типы корпусов за комиссионные, а в свободное время — овладевать современным конструированием, потому что, откровенно говоря, вы несколько подотстали в этой области. Когда выучитесь, мы повысим вас. Согласны?

Это была низкая должность, но это была работа, настоящая работа с перспективой продвижения. Это означало, что Блейн наконец обрел свое место в мире 2110 года.

— Я согласен, — произнес он, — и очень вам благодарен.

Этим же вечером, празднуя успех, он отправился в сенсорный магазин, чтобы купить плейер и несколько записей. «Наконец-то, — решил Блейн, — я имею право на маленькую роскошь».

Сенсорные записи были так же неотделимы от 2110 года, так как популярны и вездесущи, как телевизоры во времена Блейна. Самые сложные и крупные записи использовались для театральных представлений, а их вариации применялись для рекламы и пропаганды. Они были наиболее распространенной и самой мощной формой «грез наяву», причем на любой вкус.

Однако у сенсорных записей были громогласные противники, выражавшие сожаление по поводу зловещей тенденции к полной пассивности зрителей. Критиков беспокоила излишняя легкость, с которой человек мог усваивать любую сенсорную запись; многие домохозяйки постоянно ходили с невидящими взглядами, превращаясь в неких наркоманов, все время находящихся в мире ярких сенсорных образов.

При чтении или у телевизора, напоминали критики сенсорных программ, человек участвовал в действии, происходящем на страницах книги или на экране, тогда как сенсорные записи просто поглощают вас — яркие, ослепительные, незаметно обволакивающие грезы, оставляющие разрушительное шизофреническое впечатление, что они лучше и приятнее жизни. Это недопустимо, говорили критики, даже если так оно и есть. Сенсорные записи опасны, предупреждали они. Справедливости ради следует заметить, что в сенсорном изображении было запечатлено и несколько настоящих актерских работ (ведь нельзя не принимать во внимание Веррехо, Джонстона, Телькена, да и Миккельсон подает большие надежды). Однако подавляющее большинство сенсорных записей не отличалось высоким качеством. К тому же — разрушительное воздействие на психику, развращение общественных вкусов, движение в сторону полной пассивности…

Уже в грядущем поколении, громогласно заявляли критики, люди потеряют способность к чтению, мышлению или принятию решений!

Аргумент был действительно весомый. Однако Блейн, имеющий за плечами перспективу продолжительностью в сто пятьдесят два года, помнил, что аналогичные споры велись в связи с появлением и распространением радио, кино, комиксов, телевидения и дешевых книг в бумажных обложках. Даже любимые всеми романы подвергались когда-то жестокой критике за отклонение от классических принципов чистой поэзии. Всякое нововведение, казалось, вело сначала к уничтожению культуры, а затем превращалось в ее главный элемент, воплощение добрых старых дней, дух Золотого века, находящийся под угрозой уничтожения со стороны очередного нововведения.

Сенсорные записи, нравится это или нет, уже вошли в обиход. Блейн решил отдать им должное.

Осмотрев различные модели, Блейн остановился на недорогом плейере марки «Бендикс». Затем с помощью продавца он выбрал три записи, пользовавшиеся спросом, и отправился в кабину для прослушивания. Там он прикрепил ко лбу электроды и включил первую запись.

Это было историческое повествование, в высшей степени романтический пересказ «Песни о Роланде», выполненный в низкоинтенсивной технике стороннего наблюдателя, что давало возможность воспроизвести масштабные сцены битвы и массовые сцены. Повествование началось.

…Блейн оказался в Ронсевалльском ущелье, в то жаркое роковое утро августа 778 года, вместе с арьергардом отряда Роланда, наблюдая, как главные силы армии Карла Великого медленно удаляются в сторону Франции. Усталые ветераны, сутулясь, сидят в своих седлах с высокими луками, скрипит кожа, звенят шпоры, ударяясь о бронзовые стремена. В воздухе пахнет смолой и потом, едва ощущается запах дыма со стороны сожженной Памплоны, смазанной маслом стали и сухой летней травы…

Блейн решил купить запись. Следующая запись воспроизводила сцены стремительной погони на Венере, полной напряжения, в которой слушатель полностью отождествлялся с преследуемым, ни в чем не виноватым человеком. Наконец, последняя запись представляла собой версию романа «Война и мир» с переменной интенсивностью воспроизведения и отдельными сценами, где слушатель отождествлялся с героями.

Когда Блейн расплачивался за покупки, продавец подмигнул и спросил:

— Вас интересуют по-настоящему крутые записи?

— Может быть, — осторожно ответил Блейн.

— У меня есть великолепные групповые записи, — сообщил продавец, — с абсолютным отождествлением и полным переключением сознания. Не интересует? Подлинная запись — волосы становятся дыбом. Человек умирает в зыбучих песках. Убийцы сделали эту запись специально для любителей такого жанра.

— В следующий раз, — произнес Блейн и направился к выходу.

— Кроме того, — сказал вдогонку продавец, — имеется специальная запись, сделанная законным образом, но не пущенная в продажу. Несколько экземпляров тайно распространяются среди ценителей. Человек из прошлого заново рождается в нашем времени. Гарантированная подлинность.

— Неужели?

— Уверяю вас, запись уникальна. Эмоции передаются чисто, как звон колокола, тонко, словно лезвие бритвы. Лишь настоящий коллекционер может оценить ее по достоинству. Уверен, что эта запись станет классической.

— Хотелось бы прослушать, — мрачно произнес Блейн.

Он взял запись, не отмеченную никакой этикеткой, и прошел в кабину. Через десять минут он вернулся, заметно потрясенный, и купил ее за баснословную цену. Ему казалось, что он покупает частицу самого себя.

Продавец и техники из корпорации «Рекс» оказались правы. Запись действительно станет классической, и коллекционеры будут охотиться за ней.

К сожалению, там были стерты все имена, чтобы полиция не смогла определить источник. Блейн стал знаменитостью — но совершенно анонимной.

Блейн каждый день ходил на работу, подметал пол, выбрасывал мусор из корзин, писал адреса на конвертах и за отдельную плату изредка проектировал старинные корпуса яхт. Вечерами он овладевал сложным искусством конструирования парусных яхт двадцать второго века. Через некоторое время ему начали поручать иные задания: он писал рекламные объявления. В этой области Блейн продемонстрировал немалые способности и продвинулся по службе — стал младшим конструктором. Теперь почти все контакты между «Джейкобсен Яхтс, лимитед» и различными фирмами, строящими яхты по проектам компании, осуществлялись через Блейна.