Европейцы были постоянными противниками Харита, и он получал огромное удовольствие, провозя группы паломников под самым носом у этих надутых червяков, пытающихся ему помешать. Харит презирал европейцев, но признавал, что и они бывают полезны. Именно европейцы, закрывая глаза на внутренние дела Саудовской Аравии, покупали арабскую нефть, а саудовская знать на эти деньги покупала «Кадиллаки» и рабов. Конечно, рабовладение существовало бы и без европейцев, но в гораздо меньших размерах — раньше Аравия была небогатой страной. Так что это именно европейцы позволили неплохо зарабатывать Хариту, эль-Тикхейми и доброй сотне мелких работорговцев, промышляющих на пространстве от Атбары до Джибути и от мыса Горн до Дар-эс-Салама и Занзибара.

Поздно вечером грузовики были заправлены и готовы к путешествию. Европейцы тоже готовы были отправиться в путь на нанятом автобусе. Два отряда французских солдат должны были сопровождать путешественников до Абеше. И наконец объявился Прокопулос.

Хариту хватило одного взгляда, чтобы понять, что грек потерпел неудачу. Но тем не менее он внимательно выслушал рассказ Прокопулоса о вечере в «Метрополе». Харит решил, что он сам постарается по пути встретиться с европейцами и посмотреть, что удастся выяснить. Что же касается грека…

— Что же касается меня, — произнес Прокопулос, — то тут следует уладить некоторые вопросы. Прежде всего я хочу вернуть деньги, которые ты мне заплатил за поход в «Метрополь». Четыре доллара я потратил на выпивку, и это я сделал, находясь у тебя на службе. Но остальных денег я не заслужил и прошу тебя взять их обратно.

После некоторых возражений Харит принял деньги и выжидательно посмотрел на грека. Ему было крайне любопытно, зачем Прокопулос это сделал и что за этим последует.

— Скажи мне откровенно, Муетафа ибн-Харит, — попросил Прокопулос, — стоили ли мои сведения тех денег, которые ты за них заплатил?

— Цена была велика, — медленно произнес Харит, — но сведения того стоили.

— А когда я не смог добыть обещанные сведения, разве я не вернул тебе деньги?

— Вернул.

— Тогда послушай, о чем я хочу тебя попросить, — сказал Прокопулос. — Я уверен, что смогу вычислить Дэйна. Мне нужно лишь подольше побыть среди этих европейцев, подольше понаблюдать, как ведут себя эти люди, и вычеркнуть некоторых из списка подозреваемых. Одного вечера на это мало. Никто не смог бы этого сделать за один-единственный вечер. Но если я поеду вместе с тобой и с европейцами до Хартума…

— За мой счет, — язвительно проронил Харит.

— Ничего подобного! — возмутился Прокопулос. — За мой счет, за мои собственные деньги, исключительно из любви и почтения к тебе.

— Это очень великодушно с твоей стороны, — сказал Харит. — Твое предложение великолепно, господин Прокопулос.

— Я хочу принести пользу нам обоим, — пояснил Прокопулос. — Моя гордость уязвлена, и потому я не хочу бросать это дело, не окончив его. Оно так глубоко задело меня, что я предлагаю — нет, настаиваю — отправиться в эту поездку за свой счет. Если мне не удастся обнаружить Дэйна, я не попрошу у тебя ни гроша. Это будет ниже моего достоинства.

— А если удастся? — поинтересовался Харит.

— В таком случае, — сказал Прокопулос, — я надеюсь, что ты захочешь оплатить мои дорожные расходы. Этого будет требовать твоя честь, потому что я отправился в путь, чтобы оказать тебе услугу.

— Совершенно верно.

— Что же касается всего прочего, я целиком полагаюсь на твою прославленную щедрость. Если я добьюсь успеха и ты захочешь вознаградить меня, то это будет только справедливо. Пусть это будет семьсот долларов, или шестьсот, или даже пятьсот — я не стану ни спорить, ни жаловаться. Твоя честь находится в твоих руках, Мустафа ибн-Харит, и никто в мире не сохранит ее лучше, чем ты сам.

Харит рассеянно кивнул. Он был занят подсчетами. Пятьсот долларов — это сто семьдесят четыре египетских фунта. Слишком большие деньги, чтобы отдавать их этой греческой собаке. Впрочем, все-таки придется их заплатить. Этого требовала его честь — если, конечно, платить все-таки придется…

— Твое великодушное предложение глубоко тронуло меня, — сказал Харит. — Я с радостью оплатил бы твои расходы, но не могу — это оскорбило бы тебя. Но в случае успеха я непременно заплачу тебе, и вознаграждение будет щедрым.

Прокопулос почтительно поклонился:

— Иного я и не ожидал от великого Мустафы ибн-Харита из племени рифаа.

Харит поклонился в ответ и поинтересовался:

— Можешь ли ты получить место в автобусе европейцев?

— Я уже сделал это, — ответил Прокопулос, — в искренней надежде, что ты не откажешься от моих дальнейших услуг.

Они снова поклонились друг другу и обменялись комплиментами. Прокопулос собрался было уходить, но Харит остановил его вопросом:

— Скажи, слыхал ли ты когда-нибудь о человеке по имени Салех Мохаммед эль-Тикхейми?

— Я слышал о нем, — медленно произнес Прокопулос.

— Ты знаешь, где он находится?

— До меня доходили слухи, что он сейчас не то в Тибести, не то в Боркоу.

— А ты знаешь, зачем эль-Тикхейми прибыл в эти места?

— Я кое-что слышал, — по-прежнему осторожно сказал Прокопулос.

— Что ты думаешь об эль-Тикхейми?

— Я никогда с ним не встречался. Мне известно лишь то, о чем толкуют на рынке. Люди говорят, что это человек опасный, умеющий вести льстивые речи, жестокий и нечестивый и что становиться ему поперек дороги рискованно.

— Они говорят правду, — сказал Харит. — Я рад увидеть, что репутация эль-Тикхейми пристала к своему хозяину так же крепко, как запах падали — к стервятнику. Не хочешь ли ты помочь мне расправиться с этим человеком, господин Прокопулос?

— Говорят, что он очень опасен.

— Он — плохой мусульманин. Для любого истинно верующего это должно быть достаточной причиной.

— Да-да, конечно.

— А тот человек, который в должный момент поможет мне справиться с эль-Тикхейми — поможет не словами, а делом — такой человек может считать себя хозяином моего кошелька. — Харит помедлил, чтобы дать греку время заглотнуть наживку, после чего уточнил: — Если уж я готов заплатить пятьсот долларов тому, что поможет мне обнаружить американского агента, то тому, кто поможет справиться с этим мерзким псом эль-Тикхейми, я заплачу не меньше.

— От твоей щедрости у меня захватывает дух! — с горячностью произнес Прокопулос. — Тебе известно, что я хотел бы помогать тебе во всех твоих делах. Я от всего сердца желаю служить тебе.

Харит поблагодарил грека, и Прокопулос ушел, чтобы поспать несколько часов перед отъездом.

Оставшись один, Харит улыбнулся и налил себе чашечку кофе.

Господин Прокопулос, шагавший по темным улочкам Форт-Лами, тоже улыбался.

Сержант суданской полиции был человеком рослым и крепко сбитым. Висящий у него над головой вентилятор вяло гонял волны удушливо жаркого воздуха. Перед столом сержанта, опустив голову и потупив взгляд, стоял иностранец по имени Одэ. Он приходил сюда не то в десятый, не то в двенадцатый раз, и его вид уже начал вызывать у сержанта смешанное чувство гнева и бессилия.

— Нет ли новостей? — спросил Одэ.

— Нет, вообще никаких, — буркнул сержант. Он был добрым человеком, но старался спрятать свою доброту за громким голосом и грубыми манерами.

— Наверняка что-нибудь известно о караванах паломников, — сказал Одэ.

Сержант нетерпеливо тряхнул головой и подумал: неужели все нигерийцы так же упрямы, как этот? Одэ был для него совершенно чужим человеком. Его даже понять было трудно — он говорил по-арабски совершенно не так, как суданцы.

— Может, были какие-нибудь доклады из портов? — продолжал настаивать на своем Одэ.

— Я же тебе сказал — никаких новостей! — рявкнул сержант. — Если бы мне было что-нибудь известно о Мустафе ибн-Харите, я бы обязательно тебе сказал. Но никаких новостей нет. — Сержант посмотрел на Одэ. Парень стоял, все так же склонив голову и потупив глаза. Такая поза действительно приличествовала просителю, но Одэ как-то ухитрялся напускать на себя такой вид, словно он наклоняет голову лишь затем, чтобы отыскать упавшую на пол вещь. Сержант подумал, что этот парень просто невыносим.