— Нет, сэр. Это не по поводу счета. Хотя вопрос о нем по-прежнему весьма актуален.

— Тогда чего же вы хотите?

— В отель было доставлено послание. Для вас, сэр. — Он вручил Максу фирменный конверт Агентства по Борьбе с Наркотиками. Макс взял конверт, и служащий удалился.

Вскрыв конверт, Макс вытащил единственный листок бумаги, просмотрел его, потом прочитал внимательнее и фыркнул.

— В чем дело? — поинтересовался Хоб.

— Прочти сам, — он передал бумагу Хобу.

— Вслух, если вы не возражаете, — попросил Фошон.

— «Дорогой Макс, — зачитал Хоб, — к тому времени, когда ты получишь это послание, я буду на полпути в Рим. Я заключила контракт с „Ментено“ на демонстрацию осенней коллекции Ариосто. Извини, дорогой, но все случившееся весьма огорчительно, и думаю, нам лучше пока что каждому идти своей дорогой. Спасибо за все. Аврора».

— Угу, — произнес Хоб.

— Я тоже, — подхватил Фошон.

— Ага, и меня туда же, — подытожил Макс. Взял листок у Хоба, посмотрел на обороте — просто на случай, если там что-нибудь написано, затем положил на кофейный столик и снова уселся на диван.

— Поток новостей не иссякает, — прокомментировал Фошон.

— Любопытно, что дальше? — откликнулся Хоб.

Будто по подсказке, раздался стук в дверь. Все трое переглянулись.

— Я уже побаиваюсь продолжения, — изрек Макс.

Стук повторился.

— Входите, — крикнул Макс.

Дверь распахнулась. Официант вкатил сервировочный столик с кофе на четверых, круассанами, тостами и единственной розой в тонком бокале. Наполнив три чашки, он удалился.

— Комический антракт, — пробормотал Макс. — Кофе, инспектор?

— Будьте любезны, — согласился Фошон.

Некоторое время они в молчании прихлебывали кофе. В это время на улице поднялся страшный шум. Клаксоны и сирены. Они игнорировали шум, дожидаясь развития событий. И оно произошло. Зазвонил телефон.

— Вероятно, сообщают, что объявлена война, — предположил Макс.

— Ты не собираешься ответить? — спросил Хоб.

— Пожалуй, можно.

Макс снял трубку.

— Макс Розен. — Послушав пару секунд, поднял глаза. — Инспектор, вас.

Встав, Фошон пересек комнату и взял трубку.

— Фошон. — Послушал секунд пятнадцать, время от времени хмыкая, чтобы показать, что не теряет нити. Затем сказал: — Ладно, Эдуар, скоро буду. — Он повесил трубку и вернулся к своему кофе.

На некоторое время воцарилось молчание. Потом Фошон проронил:

— Вы не собираетесь спросить меня, что там еще такое?

— Это не наше дело, — отозвался Хоб. — Как по-твоему, Макс?

— Думаю, ты прав. Это дело парижской полиции. Мы-то тут при чем?

— Очень хорошо. Я вам скажу, — произнес Фошон. — Звонил мой подчиненный Эдуар. Я приставил его наблюдать за апартаментами мистера Вазари.

— А зачем? — осведомился Хоб.

— Поведение мистера Эмилио Вазари показалось мне несколько настораживающим.

— Вам нужна прямая реплика? — промолвил Хоб. — Ладно, я дам вам прямую реплику. Что ваш подчиненный Эдуар сказал вам только что?

— Извините, это дело полиции. Нет, прошу прощения, я пошутил. Глупая шутка, в свете того, что случилось.

Они молча ждали. Наконец Фошон продолжил:

— Эдуар проследил из своей машины, как Эмилио вышел из такси и пошел в свои апартаменты, выходящие окнами на фасад второго этажа. Эдуар прекрасно видел взрыв. Им вышибло окна. Мистер Вазари мертв. Вот уж день сплошных сюрпризов.

— Подорвался? — переспросил Хоб.

Фошон кивнул.

— Вы хотите сказать, что кто-то установил бомбу в его апартаментах?

— Смахивает на то.

— Что ж, — проронил Макс. — Он был довольно неприемлемым человеком. Не то что я хотел бы, чтоб он отправился на тот свет. Тут чувствуется рука Халила, разве не так?

— Почему бы и нет, — согласился Фошон. — Судя по всему, он наш по всем остальным статьям. — Он допил кофе и встал. — Мне надо идти, чтобы посмотреть все, что я могу посмотреть. Хоб, вас подвезти?

— Пожалуй, к ближайшей станции метро, — Хоб встал. — А что это за шум на улице?

С улицы доносилось громогласное пение труб и вопли возбужденной толпы.

— Это всего лишь праздник, — объяснил Фошон.

— Какой праздник?

— Конечно, День Бастилии.

— День взятия Бастилии, — повторил Хоб и на мгновение задумался. — Значит, сегодня четырнадцатое июля.

— День Бастилии приходится именно на четырнадцатое, — подтвердил Фошон.

Хоб подскочил, будто его током ударили.

— Что стряслось? — спросил Макс.

— Я завтра должен быть на Ибице! — вскричал Хоб.

— Это и есть день знаменитого traspaso? — поинтересовался Фошон.

— Да! Мне надо вырваться! Инспектор, прошу прощения…

Вы только попробуйте попасть во Францию или вырваться из нее где-нибудь в районе Дня взятия Бастилии. Хоб попросил Фошона высадить его у стоянки такси, откуда доехал до своих апартаментов на бульваре Массена. Бросил пару вещей в подвернувшуюся сумку, схватил паспорт и поспешил к своему турагенту на проспект д'Итали. Агент Хасан сказал, что сегодня попасть на Ибицу невозможно; невозможно даже на этой неделе, потому что все билеты раскуплены на месяцы вперед. Разве Хоб не знает, что Ибица — самое популярное место отдыха в Европе, а в День взятия Бастилии начинается великая миграция из Парижа?

Хоб попытался прибегнуть к древнему решению всех дорожных проблем: деньгам. Пообещал Хасану четыреста долларов, которые Макс только что дал ему, — размахивая веером из купюр перед носом агента, — моля доставить его на Ибицу или хотя бы куда-нибудь поближе. Вопрос жизни и смерти. Хасан подозревал, что это скорее вопрос непреодолимого порыва, но все-таки сел на телефон, беседуя, споря, увещевая, обманывая, угрожая, очаровывая, умоляя — словом, пускаясь на все уловки, идущие в ход ради успеха, если в дело замешаны деньги. Наконец, пообещав своему другу из агентства Кука двести долларов (вдобавок к четыремстам своим), он добыл Хобу билет на чартерный рейс до Барселоны, а имя его было внесено в список очередников, ожидающих свободного места на вечерний рейс до Ибицы.

В аэропорту Орли разыгрывалось что-то вроде западной версии падения Шанхая. Хоб пробился сквозь сомкнутые ряды отпускников, прорвался в начало очереди, отыскал клерка, слыхом не слыхавшего о его брони, и отказывался тронуться с места, пока клерк не обсудил этот вопрос со своим начальством и броня не была найдена. И, наконец, поднялся на борт самолета. За два с половиной часа полета до Барселоны у Хоба было время оценить свое финансовое положение. Итак, он взял полторы тысячи долларов на расходы в апартаментах Макса, две тысячи дала Аврора, дважды платил Макс — один раз двести пятьдесят долларов, а другой — четыреста. Итого 4150 долларов. Отдал Найджелу пятьдесят, а позднее Найджелу и Жан-Клоду по сто долларов каждому. Сам потратил в Париже около сотни. Затем четыреста долларов ушли к агенту Хасану, а еще двести — к другу Хасана из агентства Кука и почти две сотни на билет до Барселоны. В общей сложности тысяча сто пятьдесят, после чего на руках остается около трех тысяч долларов. Недостаточно, чтобы оплатить traspaso, но, быть может, удастся уговорить адвокатов допустить частичное погашение с частичной отсрочкой платежа или выпросить отсрочку хотя бы на месяц… Надежда жалкая, но не складывать же лапки заранее!

В Барселонском аэропорту царило обычное летнее сумасшествие. Тут удача покинула Хоба. Рейс, на который его поставили первоочередником, отменили из-за неисправности двигателя. Ближайший рейс, на который его могли посадить, вылетал только через четыре дня.

Но Хоб все-таки заказал билет. Пятнадцатиминутный полет стоил меньше сотни долларов. Затем Хоб пустился бродить по аэропорту, изможденный и небритый, стараясь что-нибудь придумать. И когда проходил мимо ряда служебных дверей, его взгляд вдруг уперся в надпись на одной из них: «Каталонский воздушный сервис. Заказные полеты».

Да! Он переступил порог.