— Что будем делать теперь? — прервал его раздумья Хэрольд.

— Сначала я узнаю, где находится Луэйн. А потом ты его убьешь.

— Так просто?

— Дай бог, чтобы так и случилось.

— Ну, как твой новый клиент? — спросила Тереза, когда Альбани вернулся из тренировочного центра.

Она взяла за правило интересоваться делами мужа, когда тот вечером возвращался домой, чтобы дать ему возможность немного похвастаться и приглушить угрызения совести, что он постоянно ставит под удар их жизни. Этой женской мудрости научила ее мать.

— Очень собранный человек, — ответил Альбани. — И твердо знает, чего хочет добиться.

— А как он стреляет?

Альбани слегка напрягся.

— У него острый глаз и рука не дрожит, когда он нажимает на спусковой крючок. Хотя опыта у него никакого. За полгода он стал бы лучшим стрелком в городе.

— У него быстрая реакция?

— Пока не очень. Но через некоторое время…

— Майк, — с растущей тревогой сказала Тереза, — но ведь у него нет времени. Он должен охотиться сейчас.

Альбани кивнул, подошел к холодильнику, взял банку пива и, сопя, направился в гостиную. Тереза поняла, что он от нее что-то утаивает.

Отложив вязание, она сказала:

— Ты нашел еще одного клиента-неудачника. Да или нет, Микеланджело?

— Совсем нет, Тереза. Парень просто создан для этого.

— Для чего?

— Каждый для чего-то рождается, — сказал Альбани. — Есть прирожденные художники и прирожденные автомеханики. Прирожденные лесорубы и прирожденные пловцы. Прирожденные Наводчики, как я. Вот что я имею в виду, когда говорю, что он для этого создан.

— Рожден быть Охотником?

— Даже больше, Тереза. Я больше чем уверен, что Хэрольд — прирожденный убийца.

— А разве не все Охотники — убийцы? — удивилась Тереза.

— Разумеется, всем им приходится убивать. Однако от этого они не становятся убийцами. Настоящими убийцами. Большинство из них играют, как дети, даже если у них настоящие пули. Пиф-паф — и ты мертвый. А вот Хэрольд… Нет, он не играет. Он серьезный молодой убийца и далеко пойдет. И это не только мое мнение. Чан наблюдал, как он стреляет. И увидел в нем потенциал, который еще никто, кроме нас двоих, не заметил.

— Что ж, рада слышать, что у него есть хоть какой-то шанс. Ты его Наводчик, поэтому…

— Все, кроме нас с Чаном, считают его просто идиотом.

— Могу себе представить, — согласилась Тереза.

— Букмекеры ставят на него один против двадцати. Ты когда-нибудь слышала о чем-нибудь подобном?

Тереза встревожилась. Она почувствовала, что сейчас узнает что-то плохое.

— Тут такой шанс! Я все поставил на Хэрольда, тем более что Чан со мной согласен.

Тереза встала, вязание упало на пол.

— Поставил? Но, Майк, у нас нет денег. Только не говори, что букмекеры стали давать в кредит.

На лице Альбани промелькнула тревога.

— Конечно, нет. Я заложил наш дом.

— Не может быть! Ведь это все, что у нас осталось!

— Слушай, что я за Наводчик, если не могу поставить на собственного клиента? Я все равно не смог бы выполнить «Обязательств при азартных играх», не нарушив «Акт финансовой безрассудности».

— Майк, тебе не следовало закладывать дом. Если Хэрольд проиграет, это означает рабство для нас обоих. Ты ведь знаешь, правительство не разрешает спать на улицах.

— Но Хэрольд победит. Я уверен. Я никогда еще не был так уверен. Поэтому, как говорится, я и сжег за собой все мосты.

— Майк, было бы лучше, если бы ты сначала посоветовался со мной.

Альбани тяжело вздохнул.

— Дело в том, Тереза, что я еще побился об заклад на десять тысяч долларов с букмекером Толстым Фредди, заложив тебя в качестве движимого имущества. Хотя, разумеется, ты ему никогда не достанешься. Потому что Хэрольд…

— Я не ослышалась? — спросила Тереза, не двигаясь с места. — Ты на самом деле подписал Толстому Фредди на меня закладную, чтобы пойти на спор ради этого идиота — твоего клиента?

— Именно так я и поступил. Если Хэрольд проиграет, меня ждет рабство и, возможно, работа в свинарнике. А ты останешься у Толстого Фредди, что не так уж и плохо, если как следует подумать. Только не говори, что я о тебе не забочусь.

— О Альбани! — простонала Тереза.

— Не волнуйся, он победит.

Тереза взяла себя в руки. И внезапно решила, что сделает. Если Хэрольд проиграет, она убьет своего мужа, освободив его таким образом от рабства и недостойной грязной работы в свинарнике. А Толстый Фредди не такой уж и противный, если не принимать во внимание выражение его лица. Кроме того, говорят, он хорошо обеспечивает своих содержанок.

— Хорошо, — сказала она. — Тебе лучше знать. Надеюсь, все выйдет по-твоему.

И пошла на кухню готовить ужин.

— Иначе и быть не может, — сказал Альбани, в который раз поздравляя себя, что выбрал такую умную жену.

Любая другая женщина ругала бы его на чем свет стоит, что он заложил ее ради какого-то неизвестного и неопытного Охотника. Только не Тереза.

На кухне Тереза готовила ужин — бифоиды под острым псевдотоматным соусом, любимое блюдо Альбани. Как странно, думала она, что скоро ей, возможно, придется готовить для Толстого Фредди. По словам одной ее подруги, Толстый Фредди ненавидел бифоиды в любом виде. Ему нравились отбивные из искусственной телятины или свинины. Если Хэрольд не выиграет, ей, может быть, уже никогда не придется готовить бифоиды. Странная штука жизнь.

С ногами усевшись на подоконник, Нора смотрела на улицу. Она выглядела просто великолепно — свет подчеркивал красоту ее правильных черт, волосы блестели.

— Хэрольд, — произнесла она, — а как называлась та коммуна?

— Какая?

— Та, про которую ты мне рассказывал. Туда еще собирался Малыш-кошкодав.

— А-а. По-моему, Ла-Испанидад. Возле озера Окичоби.

— Там хорошо? Что он про нее тебе рассказывал?

— По его словам, неплохо. А почему ты спрашиваешь?

— Как ты думаешь, а мы могли бы жить в таком месте?

Хэрольд рассмеялся.

— Коммуна — это всего лишь другое название фермы. С меня такой работы достаточно.

— Но ведь там все будет по-другому. Там все работают вместе, всем делятся друг с другом.

— И поют испанские песни? Черт возьми, Нора, как ни посмотри, а это все равно сельскохозяйственная работа.

— А ты с ней покончил навсегда?

— Мне нравится здесь. К городской жизни не так уж трудно привыкнуть. А ты что, Нора, собралась в испанскую коммуну во Флориде?

Она покачала головой и слезла с подоконника.

— Я просто решила немного пофантазировать. Мне на Эсмеральде тоже нравится. Особенно теперь, после твоего приезда.

— Очень приятно слышать от тебя такие слова, — сказал Хэрольд.

Джекинс с дядей Эзрой обедали в отдельном кабинете Охотничьего клуба. Они ели натуральные, а не искусственные продукты, которые во всем мире производились фабриками съедобных концентратов. Нельзя сказать, что Джекинс любила натуральную еду — в университете она жила только на одних зербургерах, лишенных каких-либо калорий и углеводов. Но она знала, что натуральные продукты — дороги, поэтому и решила заставить себя к ним привыкнуть. В университете ее учили, что вкус к дорогим вещам можно выработать, надо лишь как следует постараться.

Они сидели на крыше самого высокого в Эсмеральде двадцатиэтажного здания, откуда открывалась прекрасная панорама всего острова.

На стене перед ними висел огромный экран. Транслировали «Охотничье шоу». В кадре появился залитый кровью перекресток, где толпа зевак рассматривала бесформенное тело. Оно до сих пор лежало в луже крови, которая время от времени становилась ярко-зеленой, потому что на цвета мониторов влияли атмосферные помехи. Зазвучал голос за кадром: «Привет, говорит Гордон Филакис. Я сделаю обзор основных охотничьих событий дня. Сегодня утром Лютеру Фабиусу Кингу из Берлинсбурга, Западная Германия, было засчитано чистое Убийство Биффа Эдмондсона из Калгари, Канада. Если меня слушает кто-нибудь из родственников или знакомых Биффа, сообщаю — он погиб отлично, как того и добивался. Эл Мактэггорт из Бойсе, штат Айдахо, который имеет на своем счету три Убийства, победил Эрнана Ибаньеса, бывшего пятикратного победителя из Буэнос-Айреса. Кроме того, Эл Смит из Лансинга, штат Мичиган, только что подстрелил Эдварда Грига из Оаху, Гавайи, но был оштрафован на десять очков, потому что его автомат, сломавшись, ранил нескольких прохожих. Эл, если у тебя так и дальше пойдет, никогда тебе не стать Охотником года…