— Ох, Сэмми, — проворковала Мими, прихлебывая коктейль «Рой Роджерс». — Те существа были чудовищны, совершенно чудовищны. Как только Артур мог впустить их к себе в дом?

— Постарайтесь понять — за их необычным поведением скрываются серьезные причины.

— Как это?

— Чудовищно — это единственное определение, которое современный человек может подобрать для божественного.

— Да неужели?

Сэмми подтвердил предыдущие слова кивком и продолжил:

— Наш век — не время для кротких персонажей из давнишних религий. Они сегодня не котируются. Боги, настоящие боги, — создания из кошмара.

— Не могу в такое поверить.

— Вы видели их собственными глазами.

— Да, видела, — согласилась Мими. — Ох, Сэмми, но ведь они ужасны!

— Такова новая реальность, — ответил Сэмми с самодовольством того, кто поставил себя в самый центр этой новой реальности. Мими на минуту примолкла. В ресторане гудели голоса, смутно жужжала музыка. Люди развлекались, сидя за столиками с напитками. Мими тоже хотела бы развлечься, но ни разу в жизни не разобралась, как именно. В ней воевали противоречивые эмоции: она боялась того, чего хотела, и хотела того, чего боялась. По натуре она была серьезной — а ей хотелось быть веселой, беспечной, даже беспутной. Артур представлялся ей неплохим компромиссом — такой же рассудительный, как она, никоим образом не легкомысленный. Однако его профессия, мифология, была странной, загадочной, возможно, даже опасной, — так Мими думала в начале знакомства. На нее произвели впечатление старые книги, собранные Артуром амулеты и талисманы — от них исходило невыразимое обаяние древности, и это ее возбуждало. Более того — хоть она не призналась бы в том даже Салли Джин, своей лучшей подруге, — она ощущала сексуальный трепет.

«Наверное, я дрянная девчонка, — думала она не без гордости, — если чувствую то, что чувствую». Но от правды не скроешься, а ей время от времени мерещилось — не постоянно, скорее короткими неподконтрольными вспышками, — что она сама стала служительницей некоего древнего запретного культа. Она воображала себя в кругу лохматых почитателей, стоящей у ревущего костра, обнаженной до пояса, с глубокими тенями под небольшими, но хорошо очерченными грудями, со струящимися по плечам темными змеистыми волосами, со сверкающими глазами… Бьют барабаны, завывают плаксивые флейты, почитатели впадают в умопомрачение, их руки тянутся к ней — и она тут же отсекает эти руки напрочь. Какая чепуха! Какое дурное, но возбуждающее видение! Ей пришлось преодолеть себя, чтобы вновь сосредоточиться на том, что говорил Сэмми, — тем более что он говорил небезынтересное.

— Времена древних культов возвращаются, Мими, — вещал Сэмми. — Все ведущие религии исчерпали себя, им конец. Они неплодотворны. А мы способны создавать. Мы заполучили настоящих богов, Мими! Быть может, они не обаятельны, зато они настоящие, они способны творить! И они вознаграждают тех, кто им служит…

— Тех, кто служит? — вяло переспросила Мими. — Не понимаю, на что вы намекаете.

Она ждала ответа, ощущая тот же непрошеный прилив сексуального возбуждения.

— Люди, многие люди будут служить им жертвоприношениями и танцами. Поклонников будет становиться больше и больше по мере того, как боги будут проявлять себя все активнее.

— Воображаю, как это будет выглядеть, — сказала Мими уклончиво.

— Вы же видели «Десять заповедей»? Картину крутят каждый год на Рождество.

— Видела, конечно. Чарлтон Хестон лезет на гору за священными свитками.

— Это не то, про что я подумал. Помните сцену, когда дети Израиля поклоняются золотому тельцу?

— О да. Шокирует.

— Возможно. Но и возбуждает, не правда ли?

Кадры из фильма вспыхнули в памяти, и Мими воскликнула:

— Я бы никогда на такое не согласилась!

— Вы могли бы быть жрицей во главе церемонии.

Она уставилась на него не мигая. Неужели он прочел ее мысли? Или в подобных фантазиях нет, в сущности, ничего необычного?

— Я? — удивилась она с неуверенным смешком. — По-вашему, я способна на это?

— Сами знаете, что да. Я видел вас танцующей, Мими. У вас удивительное чувство ритма. Лицо, фигура — все при вас. Вы могли бы стать великолепной жрицей.

Она запнулась, прежде чем продолжить мысль:

— Но эти языческие жрицы творили ужасные вещи!

Сэмми также ответил не сразу, тщательно подбирая слова:

— Если боги живут во плоти и если они впрямь чего-то хотят, так чему тут ужасаться? — Она смотрела на него во все глаза, щеки ее пылали. — И суть в том, что мы едва-едва сделали первые шаги. Все только зарождается, и сегодня возможны любые нововведения.

— Вы сказали «мы». Кто — мы?

— Я участник этого предприятия с самого начала. И вы тоже могли бы стать участницей, Мими. Если захотите.

— Не предлагаете же вы мне… Или вы всерьез?

Сэмми пригляделся к ней пристально. У нее дрожали пальцы. Она всегда догадывалась, что он проявляет к ней интерес, но младший маклер, кожа да кости, — ей-то что за выгода? Теперь он, однако, переменился, словно зарядился энергией этих странных богов.

Положив на столик двадцатидолларовую бумажку, Сэмми встал и подал ей руку.

— Здесь слишком шумно. Пойдем куда-нибудь, где можно поговорить без помех. Вам уготовано блестящее будущее, Мими. Вы можете стать для НОВТРЕЗАБа воистину незаменимой.

Она послушно пошла за ним к машине и даже не спросила, куда они едут. Накатило чувство, что перед ней раскрываются новые горизонты. Это пугало — но и завораживало, и даже очень.

Сделаем отступление, которое, как вскоре выяснится, будет иметь для нашего повествования огромное значение.

В то время, как с Артуром случилось то, что случилось, во Вселенной все шло себе спокойненько своим чередом. И вдруг она ощутила острую боль, обязанную своим возникновением сигналу, который Артур подал, сам того не ведая.

Какому сигналу? — спросите вы. Знайте, что когда смертные вступают в контакт с Божьим царством, Вселенная откликается на это маловероятное событие самым обычным из всех возможных способов — болью. Боль есть признак предполагаемого нарушения установленного хода вещей и их последовательности.

Вселенная усвоила, что к таким сигналам надо прислушиваться. И в порядке самозащиты создала существо, призванное озаботиться возникшей проблемой. Она создала Астураса, бога высшей категории, с единственной задачей — выяснить, в чем дело, что не так, и как-нибудь выправить положение.

На всякий случай Вселенная создала еще дюжину божеств — вторую линию защиты. Если у Астураса что-либо не заладится, тогда настанет очередь этих двенадцати.

Рождение Астураса свершилось в пространстве, отнюдь не совпадающем с Божьим царством. У этого пространства даже нет определенного имени, хотя некоторые называют его измерением многих вероятностей.

В измерении многих вероятностей для Астураса были заготовлены ферма с домом, земельный участок, стадо коров и жена, красавица Летайа, которая не только предназначалась ему, но и родилась одновременно с ним, чтоб они никоим образом не разминулись.

Однако самомнения жена Астурасу не прибавила. Он был рожден с точным знанием того, для чего рожден. И в силу такого знания почти не имел времени ни на ферму, ни на коров, ни на жену. Он должен был исполнить роль, для которой рожден, — спасти Вселенную от разрушения, начало которому положил Артур, вступив в контакт с Божьим царством.

Это если в общих чертах. Но надлежало еще и решить, что предпринять конкретно.

Волей-неволей пришлось подумать. Сказав Летайе, чтобы не ждала к ужину, он отправился в минарет, воздвигнутый над одним из углов дома как место для медитаций. Здесь он расположился на любимой подушке, уставился в одну точку и принялся мыслить. Напряженная мозговая деятельность вскоре подсказала ему решение, как свести на нет угрозу для Вселенной, возникшую вследствие действий Артура.