— Ах, — вздохнул Аззи, — я, видно, выбрал неподходящий час для визита. У вас и без меня полно хлопот, а я пришел по одному важному делу…

— Не волнуйся, дорогой, — улыбнулась ему Лахесис. — А уж о том, чтобы покинуть нас в ближайшие несколько часов, даже не мечтай. Это чайное ситечко — прелестнейшая вещица, и чай у нас закипел как раз вовремя… Итак, с чем ты к нам пожаловал?

И Аззи рассказал ей все, что знал, о новой Тысячелетней Войне, о весьма двусмысленных фразах в договоре, главным составителем которого, как это ни странно, являлся архангел Михаил.

— Ты не доверяешь Михаилу, — сказала Лахесис, — и в этом ты абсолютно прав. Ты же знаешь, когда дело касалось вечной борьбы двух ваших систем, он вел себя, словно одержимый. Его горячая, почти фанатическая приверженность идеалам Добра еще возросла за последнее время. Мне кажется, он не остановится ни перед чем, только бы выиграть эту Войну и доказать свою правоту. Боюсь только, своими неосторожными поступками он навлечет на свою голову большие неприятности… Между тем, эта самая оговорка насчет свободы воли может дать ему возможность повернуть дело и так, и этак. Свобода воли — вещь слишком неопределенная, и истолковывают ее по — разному. Сделаешь ее предметом тяжбы — не жди от суда единодушного и скорого решения. Возможно, он заранее кое — что рассчитал, и хочет использовать эту неоднозначную формулировку в своих целях — неважно, будет ли участвовать в задуманном эксперименте подлинный Фауст или его двойник… Желала бы я знать, как сможет Ананке судить мотивы поступков того, кто будет находиться под страшным давлением со всех сторон? Думаю, ей придется оценивать его действия скорее по их результатам, чем по изначальным намерениям. Если это так, то Михаилу нужен человек, действия которого можно было бы предсказать заранее.

— Но зачем понадобилось выводить из игры настоящего доктора Фауста?

— В том — то и заключается вся трудность эксперимента с Фаустом, что его поступки практически непредсказуемы. Это непростой человек; по — видимому, он сильно отличается от остальных смертных. Легенды о докторе Фаусте, которые дошли до нас, позволяют сделать о его характере самые противоречивые и парадоксальные выводы. Некоторые считают его хвастуном и шарлатаном, но, с другой стороны, нельзя не признать, что он один из лучших магов на всей Земле, и к тому же глубокий мыслитель и философ. Михаил прекрасно знал, что Мефистофель не будет возражать против того, чтобы Фауст стал соучастником спора меж двумя великими силами. Однако предсказать действия настоящего Фауста Михаилу будет крайне трудно. Мак Трефа — гораздо более удобный кандидат: недоучившийся студент — богослов — однако, уже успевший кое — что повидать на своем веку; человек, переживший тяжелые времена, за которым наверняка числится не одно дурное дело, но, тем не менее, уважающий буржуазную мораль своего времени. Так, должно быть, подумали специалисты из Аналитического Центра, служащие Светлым силам, когда они тайком прощупывали этого малого по заданию архангела Михаила.

— Вы хотите сказать, что Михаил втянул Мака в это дело? — спросил Аззи. — Подал ему идею ударить доктора Фауста дубиной по голове и забраться в его дом, зная наверняка, что туда в тот же час направится Мефистофель, который примет мошенника за знаменитого ученого?

— Не совсем так… Только не вздумай ссылаться на меня, если кто — нибудь случайно спросит у тебя про источник информации, но я слышала кое — что об этой истории. Многие ангелы считают ее удачной шуткой Михаила, благодаря которой Небесам удастся посрамить самонадеянного Мефистофеля. Конечно, сам Михаил не занимается такой грязной работой. Для этого есть Ангел Гавриил, весьма ловкий исполнитель самых деликатных поручений Высших Сил Света. Он явился Маку, когда тот сидел в таверне, и склонил его на этот бесчестный поступок, уверяя, что он зачтется в пользу Мака как Доброе Деяние. К чести Мака надо сказать, что он согласился не сразу. Он ответил ангелу, что даже самая благая в мире цель не может оправдать убийство. Охваченный благочестивым негодованием Гавриил возвел глаза к небу и прочел Маку целую проповедь. Он отнюдь не имел в виду убийство! Ничего страшного с доктором Фаустом не произойдет! Нужно только оглушить его ударом по голове (но так, чтобы, упаси Боже, не покалечить почтенного алхимика) и вытащить кошелек из его кармана, затем проникнуть в дом и взять еще несколько мелких вещиц. «Это смахивает на грабеж», — сказал Мак, пристально глядя на златокудрого ангела в белоснежных одеждах. «В некотором смысле», — ответил Гавриил, отводя глаза. — «Но если отдать десятую часть добычи на благотворительные цели, этот грех вам простится».

Полюбовавшись серебряным чайным ситечком, Лахесис отложила его в сторону:

— Вот все, что я слышала по этому поводу.

— Очень, очень интересные новости, — задумчиво произнес рыжий демон, внимательно выслушавший ее рассказ. — Не знаю, как и благодарить вас за них.

— Я поделилась с тобою информацией во имя Общего Блага, — сказала Лахесис. — Мы, Мойры, не участвуем в войнах меж Светом и Тьмой, соблюдая нейтралитет. Но чувство долга обязывает нас разоблачать обман и мошенничество везде, где мы их видим — независимо от того, кто и с какой целью их совершает. Может случиться так, что я вынуждена буду кому — нибудь рассказать про тебя и про твои дела. Надеюсь, ты не рассердишься на меня за это.

— Конечно, нет, — ответил Аззи. — Тот, кто оставляет улики против себя, заслуживает поражения. Таков закон. Однако мне пора, прощайте, матушка!

— Что ты собираешься делать с этой информацией? — спросила Лахесис.

— Пока еще не знаю, — ответил Аззи. — Сперва, конечно, я придержу ее, наслаждаясь обладанием столь ценными сведениями. Затем подумаю, можно ли ее использовать в своих целях.

И, отвесив прощальный поклон, он растаял в воздухе.

— Где мы находимся? — спросила Маргарита. Она оправила свое платье и пыталась привести в порядок волосы, растрепавшиеся во время их головокружительного полета.

Вынырнув из бескрайней голубизны, они приземлились у подножья холма, на вершине которого стояло прекрасное здание из белого мрамора с высокими колоннами. Прямо перед ними раскинулась базарная площадь. Смуглые, малорослые мужчины покупали и продавали ковры, гобелены, плащи, домашнюю утварь и другое добро. За площадью виднелись черные, коричневые и серовато — бурые островерхие палатки, — издалека могло показаться, что там раскинули свой лагерь бедуины.

— Так где же мы все — таки находимся? — повторила Маргарита.

— В Афинах, — ответил ей Фауст. — Вон то высокое белое здание на холме — Парфенон[288].

— А эти люди? — Маргарита махнула рукой в сторону рынка.

— По — моему, это торговцы.

Маргарита вздохнула:

— И это та самая Греция, о которой в нашей приходской школе рассказывали столько разных историй? Если бы ты не сказал мне, я бы сама ни за что не догадалась.

— Ты, конечно, имеешь в виду Древнюю Грецию, прекрасную страну с высочайшей культурой. А мы пока еще находимся в нашем времени. За тысячу с лишним лет здесь многое изменилось. Но Парфенон стоит на вершине холма, как и много веков тому назад. Его стройные дорические колонны гордо вырисовываются на фоне небесной синевы, словно бессмертные стражи всего, что есть в мире подлинно ценного, непреходящего, вечно прекрасного.

— Ну, хорошо, — сказала девушка. — Но зачем мы прилетели сюда? Я думала, мы отправимся прямо на берег Стикса…

— Река Стикс течет в Греции.

— Что?.. Здесь, в Афинах?

— Нет. Где — то в Греции… Я решил, что сначала лучше отправиться сюда и расспросить обо всем афинян.

Маргарита покачала головой:

— Меня беспокоит вот что: в школе нам говорили, что этой реки на самом деле никогда не существовало на свете. Как же ты собираешься спрашивать дорогу?

Фауст улыбнулся ей так, как взрослый человек улыбается ребенку, задавшему глупый вопрос: