Я вспомнил, что уже давно не ел, и решил сделать привал, чтоб пошарить в рюкзаке. Я не предполагал, что запасся чем-то съедобным, но как знать, бывает и так, что в мешок суют что-то — недоеденный сандвич, корку сыра, коробку крекеров, а сейчас все это было бы куда как кстати!

Я поставил рюкзак на пригорок и присел возле на корточки. Темнело. Скоро наступит вечер.

У меня не было представления о том, где я нахожусь или куда иду. Я знал, разумеется, в общем и целом, что это один из фокусов, которые вытворяют на Фокисе, — одна из их знаменитых иллюзий; ведь это такое место, где ни одна вещь не похожа на то, чем она представляется. Но такое знание в настоящий момент мне мало чем могло помочь, поскольку, вообще-то говоря, оно подходило для любой ситуации, а отличить истину от иллюзии чрезвычайно трудно даже задним умом, когда в этом уже нет жизненной необходимости. Я обругал мысленно Лу за то, что он бросил меня, потому что сейчас именно так расценивал его исчезновение. Поломка вряд ли могла так долго препятствовать его появлению здесь.

В рюкзаке я нашел пакетик орехов, преподнесенный мне бесплатно на эскалаторе и который я тогда не съел. Я принялся жевать орехи, но тут же сообразил, что скоро мне обязательно понадобится вода — такими сухими они были. Вода — обыкновенное чудо, о котором вспоминаешь только тогда, когда ее нет. Мой случай. Я встал и огляделся со смутной надеждой найти какую-нибудь западинку, где, как мне говорили, может скапливаться дождевая вода. Устало уложил рюкзак и просунул руки в его лямки. И в этот момент услышал голос, но не мог разобрать, что он мне говорит.

— Кто это? — окликнул я.

— Проводник, — ответил голос.

Я стал вертеться, пытаясь определить направление, откуда шел звук. Казалось, говорящий совсем рядом, но я не видел ничего, кроме густого серо-зеленого леса и сгущающихся к ночи теней.

— Выйди и покажись мне, — позвал я.

Какое-то время ответа не было. Затем я услышал легкий треск в кустарнике справа от меня и быстро повернулся. Там стояло животное, которое, склонив голову, пыталось получше рассмотреть меня. Я подумал, что это какой-то вид оленей — мышино-серого цвета, с настороженными ушами, шевелившимися при порывах крепчавшего ветра, будто стараясь расслышать, что он им говорит.

— Вы избрали неудачную дорогу, — сказал олень.

— Я? Да я тут ничего не выбирал!

— Я тут не для того, чтобы спорить с вами, — отрезал олень. — Но мой опыт утверждает, что каждый, кто здесь появляется, делает это по собственному выбору.

— Ну, в общем смысле это так, пожалуй, — отозвался я, — но я предполагаю также, что ты не совсем животное.

— Может, и нет, — ответил олень. — Но разве это так важно?

— Настоящее животное не говорит, во всяком случае обычно.

— Нет. Но и люди не входят в картины, во всяком случае обычно, как вы утверждаете. Разве вы не замечали, что обычные правила имеют значение, лишь когда вы спокойно рассуждаете, после того как событие уже произошло и когда у вас появилась возможность комфортабельной генерализации; когда же событие еще только предстоит, то оно в первую очередь неуловимо исключительно и специфично.

— В том, что ты говоришь, что-то есть, — сказал я. — Но я тут не для того, чтобы вести с тобой нелепые философские дискуссии. Ты меня можешь вывести отсюда?

— Возможно, — ответил олень. — А куда вы хотите попасть?

— Я намеревался попасть на Центральный Фокиса, — ответил я. — Меня там ждут друзья.

— Значит, вас ожидают?

— Ну… не совсем так. У меня не было времени известить их о своих планах, поскольку моя отправка из пункта ноль была весьма поспешной. Связь между точкой в Солнечной системе и этим миром затруднена, и я решил сэкономить время и прибыть сюда лично. И тогда легче послать себя самого, чем уведомляющий документ.

— Это справедливо, — заметил олень. — Но тогда вам придется переносить неудобства, связанные с тем, что вы являетесь как бы уведомлением о своем грядущем прибытии.

— Что еще за неудобства?

— Об уведомлении частенько забывают. Но я вижу, у вас нет желания обсуждать подобные вопросы. Следуйте за мной, и мы посмотрим, что можно для вас сделать.

Олень зацокал копытцами к подлеску; я последовал за ним. Сумерки сгущались быстро. Стволы деревьев стали трудноразличимы. В глотке у меня совсем пересохло, и спустя несколько минут я сказал:

— Нет ли тут поблизости чего-нибудь, что можно было бы выпить?

— О, конечно, тут есть что пить, хоть я и не думаю, что лично порекомендовал бы это.

— Но мне нужна вода!

— Ну в этом случае вам, конечно, надо попить. Идите сюда.

Мы сошли на чуть заметную тропку и стали спускаться вниз по довольно пологому склону. Во мраке посверкивали светляки, их блеск был прекрасен. Лес притих. Через некоторое время мы вышли к крохотному темному прудику, лежавшему в лощинке у подножия огромных деревьев. Я подошел к урезу воды, наклонился и зачерпнул воды в сложенные чашечкой ладони. Выпив, я ощутил, что хочу пить еще сильнее, а потом еще сильнее. Олень, пока я пил, стоял неподвижно, и мне показалось, что во взгляде его есть нечто осуждающее.

— Может, я делаю что-то неправильное? — спросил я. — Но ведь вода свободна для всех?

— О, разумеется, она свободна, — отозвался олень. — Вот в том-то и беда! Она остается свободной и внутри, такой же свободной, как была снаружи.

Слова оленя не имели никакого смысла. И тем не менее я вдруг ощутил воду в своем желудке и тут же наклонился, чтоб выпить еще. Сжал пальцы лодочкой и поднял воду к лицу. Мне показалось, что держу в ладони прозрачный шар. Воду пришлось не пить, а есть. Я тут же прекратил пить и быстро отступил от берега. Олень наблюдал за мной с интересом. Я чувствовал, что в моем животе происходят странные вещи. Возникло ощущение внутреннего расширения. Как будто то малое количество воды, которое я проглотил (наверняка не больше пинты), начало расти. Я ощущал присутствие воды в себе, но она не становилась частью моего организма, а отдельной, свободной, как говорил олень.

— Что происходит? — спросил я. — Что ты со мной сделал?

— Этому существует множество объяснений, — ответил олень. — Я дал вам только то, чего вы с такой жадностью добивались. Остальное — дело ваше… и ее.

Я не понимал, что он имеет в виду. Нет, знал, но не хотел понимать. Что-то должно было случиться, а я снова не был к этому готов. Объем воды в желудке продолжал увеличиваться. Это была не вода, а кислота. И она растворяла меня, превращая в себя.

— Помоги же мне! — вскричал я.

— Боюсь, я уже сделал это, — ответил олень.

А вода стала во мне подниматься все выше; я превращался в бумажного человечка, быстро растворяющегося в самом себе. Этот образ был мне не совсем понятен, но от этого не становился менее реальным. Вода поднималась, и я рухнул на лесную почву, с хлюпаньем стекая по склону. Я был водой, удерживаемой пленкой поверхностного натяжения. Это мне представлялось дикой несправедливостью — я имею в виду все перемены, свалившиеся на меня. Что же такое случилось со старым, добрым, стабильным миром? А может быть, та стабильность всегда была мифом, сновидением о порядке в совершенно невероятном мире?

Я ощущал, как растворяюсь в себе самом. Чувствовал, что пленка натяжения лопается и я водой стекаю по лесному склону обратно в маленький пруд. Я ощущал присутствие оленя, который сначала наблюдал за мной, а потом повернулся и стал уходить. В посадке его головы, в блеске больших сияющих карих глаз была печаль. Я подумал, что он горюет обо мне. Бог свидетель, тут мы с ним были близки, ибо я тоже очень жалел себя.

Но разве вода способна испытывать сожаление? Этот вопрос на мгновение привлек мое внимание, а затем интерес к нему пропал. Я полностью превращался в жидкость. Я понял, что я — всего лишь лужица воды. Вряд ли будет преувеличением сказать, что она напоила меня досыта. Сейчас я уже полностью стал ею, но что будет со мной дальше?

— …Мой любимый живет на луне, скоро женится он на мне…