— Ого, — тихо проговорил Алан.

— Да, — сказал Притчард. — «Ого» как оно есть. Я молчал об этом долгие годы, шериф Пэнгборн. Вам мой рассказ как-то поможет?

— Не знаю, — честно ответил Алан. — Возможно. Доктор Притчард, может быть, вы не все ему вырезали… в смысле, если там что-то осталось, оно могло снова начать расти.

— Вы говорили, он прошел неврологическое обследование. Ему делали томографию?

— Да.

— И рентгенограмму черепа, разумеется.

— Да.

— И если не было выявлено никаких патологий, это значит, что их там нет. Со своей стороны я могу вас заверить, что мы удалили все.

— Спасибо, доктор Притчард. — Алану было трудно выговаривать слова; губы онемели, и он их почти не ощущал.

— Вы же расскажете мне, что случилось, обстоятельно и подробно, когда все разрешится, шериф? Я был с вами откровенен и, кажется, заслужил небольшую ответную любезность. Я страшно любопытный.

— Расскажу, если смогу.

— Большего я не прошу. Ну что ж, возвращайтесь к своей работе, а я вернусь к своему отдыху.

— Надеюсь, вы с женой хорошо проводите время.

Притчард вздохнул.

— В моем возрасте приходится прилагать все больше и больше усилий, чтобы проводить время хотя бы приемлемо, шериф. Раньше мы любили походы, но, думаю, на следующий год останемся дома.

— Я очень вам благодарен, что вы нашли время перезвонить. Спасибо еще раз.

— Не за что. Я скучаю по своей работе, шериф Пэнгборн. Не по таинствам хирургии — ремесло, оно и есть ремесло, — а по великой загадке и тайне. Тайне разума. Вот что меня всегда волновало.

— Могу себе представить, — согласился Алан, но подумал, что был бы счастлив, если бы в его жизни на данный момент было поменьше загадок и тайн. — Я свяжусь с вами, когда и если все… прояснится.

— Спасибо, шериф. — Он помедлил и спросил: — Для вас это действительно важно, да?

— Да. Для меня это важно.

— Мальчик, которого я помню, был очень славным. Сильно напуганным, но славным. Что он за человек?

— Думаю, он неплохой человек, — ответил Алан. — Может, немного холодный, слегка отстраненный, но все равно неплохой. — Он умолк на мгновение, а потом повторил: — Я так думаю.

— Спасибо. Ладно, больше не буду вас отвлекать. До свидания, шериф Пэнгборн.

На линии раздался щелчок. Алан медленно положил трубку на место, откинулся на спинку стула, сложил гибкие руки и запустил по пятну света на стене очередную тень — большую черную птицу. В голове вертелась фраза из «Волшебника страны Оз»: «Я верю в привидения, я верю в привидения, я верю, верю, верю в привидения!» Так говорил Трусливый Лев, верно?

Вопрос в том, во что верил он сам.

Было проще назвать все то, во что он не верил. Он не верил, что Тэд Бомонт кого-то убил. Не верил, что Тэд написал ту загадочную фразу на стене.

Тогда как она там оказалась?

Все очень просто. Старый доктор Притчард прилетел на восток из Форт-Ларами, убил Фредерика Клоусона, написал «ВОРОБЬИ СНОВА ЛЕТАЮТ» у него на стене, потом из Вашингтона прилетел в Нью-Йорк, открыл замок в квартире Мириам Каули своим любимым скальпелем, а потом зарезал и ее тоже. Потому что соскучился по таинствам хирургии.

Нет, конечно же, нет. Но Притчард был не единственным, кто знал о — как он это назвал? — о сенсорном предвестнике Тэда. Да, этого не было в статье в «Пипл», но…

Ты забываешь об отпечатках пальцев и образцах голоса. Ты забываешь о твердой уверенности Тэда и Лиз в том, что Джордж Старк реален и что он готов убивать, лишь бы ОСТАТЬСЯ реальным. И теперь ты упорно отказываешься осмыслить тот факт, что и сам начинаешь в это верить. Ты говорил им, какой это бред — верить не просто в мстительного призрака, а в призрака человека, никогда не существовавшего на самом деле. Но возможно, писатели ВЫЗЫВАЮТ призраков; наряду с художниками и актерами они единственные общепризнанные медиумы в нашем обществе. Они придумывают миры, которых не было прежде, населяют их несуществующими людьми и приглашают нас присоединиться к их вымыслам и фантазиям. И мы с радостью принимаем их приглашение. Да. Мы ПЛАТИМ за это.

Алан сцепил руки в замок, оттопырил мизинцы и отправил в круг света на стене птичку поменьше. Воробья.

Ты не знаешь, как объяснить нападение стаи воробьев на Бергенфилдскую окружную больницу, случившееся почти тридцать лет назад. Ты не знаешь, как объяснить одинаковые отпечатки пальцев и образцы голоса у двух разных людей, но теперь тебе известно, что Тэд Бомонт делил материнскую утробу с кем-то еще. С кем-то другим.

Хью Притчард упомянул о раннем начале полового созревания.

Алан Пэнгборн вдруг подумал, что, может быть, рост чужеродной ткани совпал по времени с чем-то еще.

Возможно, она начала расти в то же самое время, когда Тэд Бомонт начал писать.

Селектор на столе запищал, напугав Алана. Это опять была Шейла.

— Алан, тут Фаззи Мартин на первой линии. Хочет с тобой поговорить.

— Фаззи? Какого дьявола ему надо?

— Не знаю. Он мне не докладывал.

— Господи, — застонал Алан. — Только этого мне сейчас не хватало.

Фаззи владел большим участком земли у городского шоссе № 2, примерно в четырех милях от озера Касл. Когда-то владение Мартинов было вполне процветающей молочной фермой — в те далекие времена, когда Фаззи называли его настоящим именем, данным ему при крещении, Альберт, и когда он еще не заспиртовал свои мозги в виски. Дети выросли и разъехались, жена, устав с ним бороться, ушла от него десять лет назад, и теперь Фаззи остался один как перст на двадцати семи акрах полей, каковые медленно, но верно дичали, возвращаясь в свое первозданное состояние. На западной стороне участка, где городское шоссе № 2 огибало поля и сворачивало к озеру, стоял дом и огромный сарай. Раньше в этом сарае располагался хлев на сорок коров, но теперь крыша просела, краска на стенах облупилась, а большинство окон было заколочено фанерой. Последние года четыре и сам Алан, и Тревор Хартленд, начальник пожарной команды Касл-Рока, ждали, когда случится неизбежное, и либо дом Мартина, либо сарай (либо и то и другое сразу) сгорят дотла.

— Хочешь, я ему скажу, что тебя нет на месте? — спросила Шейла. — Клат вот только вернулся… Могу переключить на него.

На секунду Алан и вправду задумался над ее предложением, но потом тяжко вздохнул и покачал головой.

— Я поговорю с ним, Шейла. Спасибо. — Он взял трубку и прижал ее к уху плечом.

— Шеф Пэнгборн?

— Шериф Пэнгборн, да.

— Это Фаззи Мартин, со Второго шоссе. Похоже, у нас тут проблемы, шеф.

— Да? — Алан придвинул поближе к себе второй телефон. Это была прямая линия, соединявшая его с другими муниципальными службами в здании. Палец прикоснулся к квадратной кнопке с цифрой «4». Чтобы связаться с Тревором Хартлендом, достаточно будет снять трубку и надавить кнопку. — Какие проблемы?

— Да утонуть мне в дерьме, если я знаю, шеф. Я бы назвал это Великим угоном, если б знал, чья это тачка. Но я не знаю. Никогда в жизни ее не видел. И все ж она выкатилась из моего собственного сарая. — Фаззи говорил с очень сильным, прямо-таки карикатурным мэнским акцентом, отчего даже самые простые слова вроде «сарая» звучали почти как приступы глупого смеха: сарайа.

Алан отодвинул внутренний телефон на обычное место. Бог хранит дураков и пьяниц — в этом он убедился за годы работы в полиции. Так что, похоже, сарай и дом на участке Мартина до сих пор стоят в целости и сохранности, несмотря на привычку Фаззи повсюду разбрасывать непогашенные окурки, когда он напьется. Теперь надо только сидеть и слушать, как он излагает, что там приключилось, подумал Алан. А потом можно будет понять — или хотя бы попытаться понять, — случилось ли это на самом деле или только в мозгах у Фаззи… ну если от них еще что-то осталось.

Он заметил, что его руки запустили в полет по стене еще одного воробья, и заставил их лечь на стол.