Сегодня первая язва появилась у него на лице, на правом виске.

Они не болели. Чесались — да. Но не более того… во всяком случае, в том, что касается ощущений. Но они быстро распространялись. Его правая рука теперь была воспаленно-красной и зудела от локтя до середины предплечья. Он один раз попробовал ее почесать и сразу понял, что лучше не надо. Плоть разъехалась под его пальцами с тошнотворной легкостью. Из бороздок, оставленных ногтями, потекла кровь с желтым гноем, причем раны испускали запах. Противный запах. И все-таки это была не инфекция. Он мог бы поклясться, что не инфекция. Больше похоже на влажную гниль.

Глядя на него сейчас, всякий — даже профессиональный медик — заподозрил бы скоротечную меланому, вызванную, вероятно, высокоинтенсивным облучением.

Однако язвы не особо его беспокоили. Он предполагал, что они будут множиться и прирастать, расползаться по телу, и смыкаться друг с другом, и в конечном итоге съедят его заживо… если он им позволит. А поскольку он этого не позволит, то нечего и волноваться. Но нельзя оставаться неприметным в толпе, если лицо у тебя превращается в извергающийся вулкан. Значит, надо прибегнуть к услугам косметики.

С помощью губки он аккуратно нанес на лицо тональный крем, растирая от скул к вискам, пока окончательно не замазал тускло-красную язву у внешнего края правой брови и еще одну, новую, которая лишь начала проступать из-под кожи над левой скулой. Старк уже понял, что мужчина со слоем штукатурки на лице похож именно на мужчину со слоем штукатурки на лице. Иными словами, либо на телеактера из «мыльной оперы», либо на гостя «Шоу Фила Донахью». Уж всяко лучше, чем язвы, к тому же загар немного смягчал впечатление неестественности. В тени или при искусственном освещении слой тонального крема был почти незаметен. Во всяком случае, Старк на это надеялся. Была и другая причина держаться подальше от прямых солнечных лучей. Он подозревал, что солнечный свет ускоряет губительную химическую реакцию, происходящую в его организме. Как будто он превращался в вампира. Но это нормально; в каком-то смысле он всегда был вампиром. К тому же я человек ночной, сова на все сто. И так было всегда. Такой уж я по натуре.

Старк усмехнулся, обнажив зубы, словно клыки.

Он закрыл флакончик с тональным кремом и взялся за пудру. Я сам чувствую, как от меня воняет, подумал он, и очень скоро это почувствуют и другие… густое зловоние, как от кастрюли с протухшим мясным рагу, целый день простоявшим на солнце. Это плохо, друзья и подружки. Очень плохо.

— Ты будешь писать, Тэд, — произнес он вслух, глядя на себя в зеркало. — Но при удачном раскладе тебе не придется писать слишком долго.

Он усмехнулся еще шире, обнажив передние зубы, мертвые и почерневшие.

— Я быстро учусь.

На следующий день, в половине одиннадцатого, владелец канцелярского магазина на Хьюстон-стрит продал три коробки бероловских карандашей «Черный красавец» высокому широкоплечему мужику в клетчатой рубашке, джинсах и больших темных очках. Лицо мужика было покрыто коркой тонального крема — продавец решил, что это, должно быть, следы бурной ночи, проведенной в кобеляже по гей-барам. А судя по тому, как парень благоухал, можно было подумать, что он не просто полил себя одеколоном, а в нем искупался. Однако одеколон не забивал запах грязного тела. Очень грязного тела. Продавец даже подумал — всего на миг, — не отпустить ли по этому поводу шуточку, но решил, что лучше не надо. Да, от парня разило помойкой, но с виду он был силен. К тому же их контакт был, по счастью, недолгим. В конце концов, этот накрашенный гомосек покупал всего лишь карандаши, а не «роллс-ройс-корниш».

Больных лучше не трогать.

Старк ненадолго заскочил в «малогабаритку» в Ист-Виллидже, чтобы упаковать свои немногочисленные пожитки в рюкзак, который он прикупил в армейской лавке в первый день пребывания в червивом Большом Яблоке. Если бы не бутылка скотча, оставшаяся в квартире, он бы скорее всего и не стал возвращаться.

На истертых ступенях, ведущих к двери в подъезд, валялись крошечные трупики трех воробьев, но Старк прошел мимо них и не заметил.

Он ушел с авеню Би пешком… но пешком шел недолго. Он давно понял, что полный решимости человек всегда найдет, на чем ехать, если ему действительно надо ехать.

День, когда истекла неделя, данная Тэду Бомонту, был больше похож на конец июля, чем на середину июня. Тэд проехал восемнадцать миль до Университета штата Мэн под тускло-желтым небом, кондиционер в «субурбане» работал на полную мощность, несмотря на изрядный расход бензина. Следом за ним ехал темно-коричневый «плимут». Он никогда не подъезжал ближе, чем на два автомобильных корпуса, но и не отставал больше, чем на пять. Он редко когда позволял другим автомобилям вклиниться в этот промежуток между собой и «субурбаном»; а если кто-то влезал между ними на перекрестке или в школьной зоне в Веази, коричневый «плимут» тут же шел на обгон… Если же этот маневр не удавался сразу, один из охранников Тэда снимал чехол с синего спецсигнала на приборной доске. Пары вспышек обычно хватало.

Тэд вел машину правой рукой, пользуясь левой только тогда, когда без этого было никак не обойтись. С рукой было уже получше, но она все равно адски болела, если неосторожно ее напрячь или согнуть, и Тэд постоянно ловил себя на том, что считает последние минуты последнего часа перед тем, как уже можно будет принять очередную таблетку перкодана.

Лиз не хотела, чтобы он сегодня ездил в университет, и полицейские, приставленные охранять Бомонтов, тоже не были в восторге от этой мысли. Ну, с полицейскими все понятно: они не хотели разбивать бригаду охраны. С Лиз все было сложнее. Она говорила о его руке; если держаться за руль, рана может открыться, сказала она. Но в глазах у нее было другое. В глазах был Джордж Старк.

«За каким чертом тебе тащиться сегодня в университет?» — спросила она, и к этому вопросу ему пришлось подготовиться заранее, потому что семестр закончился, а летних курсов у Тэда не было. В конце концов он остановился на дополнительном курсе.

Шестьдесят студентов записались на дополнительный курс по писательскому мастерству. В два раза больше, чем в прошлом семестре, но (элементарно, Ватсон) в прошлом семестре никто на свете, включая студентов факультета английского языка в Университете штата Мэн, не знал, что старый зануда Тэд Бомонт — это еще и крутой Джордж Старк.

Так что он сказал Лиз, что хочет уже сейчас просмотреть заявки и отобрать из шестидесяти желающих ровно пятнадцать — максимальное количество учеников, которых он может взять (и все равно это, наверное, человек на четырнадцать превышает количество тех, кого он сможет реально чему-нибудь научить) на дополнительный курс по писательскому мастерству.

Она, конечно, спросила, почему нельзя отложить это дело хотя бы до июля, и напомнила (разумеется), что в прошлом году он тянул с этим до середины августа. Он снова посетовал на большое число желающих и благонравно добавил, что не хочет превращать прошлогоднюю лень в привычку.

В конце концов она перестала его отговаривать — не потому, что его аргументы ее убедили, подумал Тэд, а потому, что она поняла: он, хоть ты тресни, намерен ехать. К тому же они оба знали, что рано или поздно им придется начать выходить из дома — сидеть взаперти, пока не поймают или не убьют Джорджа Старка, — это явно не самый привлекательный вариант. Но в ее глазах все равно стоял страх.

Тэд поцеловал жену и близнецов и быстро уехал. У Лиз был такой вид, словно она сейчас заплачет, а если она заплачет при нем, пока он еще не уехал, он точно останется дома.

Дело было, конечно, не в дополнительном курсе.

Сегодня истекал крайний срок.