— Должен видеть, — пробормотал Тэд.

Он написал: Он должен знать меня. Должен меня видеть. Если те книги действительно написал ОН, значит, он меня знает уже давно. И его собственное знание, его собственное видение тоже растет. Вся эта записывающая и отслеживающая аппаратура не обманула хитрого лиса Джорджа, верно? Да, разумеется, не обманула. Потому что хитрый лис Джордж знал, что ее здесь поставят. Тот, кто почти десять лет писал криминальные романы, не может не знать о таких вещах. Это одна из причин, по которой его этим не проведешь. Но другая причина еще интереснее, правда? Когда он захотел поговорить со мной так, чтобы нас никто не подслушал, он точно знал, где я буду и как до меня дозвониться, верно?

Да. Старк позвонил Тэду домой, когда хотел, чтобы его подслушали, а когда не хотел, позвонил в «Дейвз-маркет». Но почему он хотел, чтобы его подслушали в первом случае? Потому что ему надо было сообщить полицейским — которые, как он знал, слушают разговор, — что он не Джордж Старк и знает об этом… и что он покончил с убийствами и не приедет за Тэдом и его семьей. Но была и другая причина. Он хотел, чтобы Тэд увидел образцы голоса, которые, как ему было известно, обязательно будут сделаны. Он знал, что полиция не поверит в эту улику, какой бы неопровержимой она ни казалась… но Тэд поверит.

Хороший вопрос, да? Из той же серии, что и вопросы, как у двух разных людей могут быть одинаковые отпечатки пальцев и образцы голоса и как у двух разных малышей появляются одинаковые синяки… особенно если ударился только один из упомянутых малышей.

Однако Тэд знал, что подобное уже случалось и подтверждалось документально, во всяком случае, когда речь шла о близнецах; а в случаях с однояйцевыми близнецами все было еще удивительнее и загадочнее. Около года назад Тэд читал об этом статью в журнале. Читал очень внимательно, потому что у него самого были близнецы.

В статье говорилось о случае с однояйцевыми близнецами, жившими в разных частях света. Когда один из них сломал левую ногу, у другого начались жуткие боли в левой ноге, причем он даже не знал, что с его братом случилась такая беда. Был еще случай с сестрами-близнецами, которые придумали свой собственный язык — язык, понятный лишь им двоим. Эти девочки так и не выучили английский, несмотря на одинаково высокий коэффициент умственного развития у обеих. Зачем им английский? Они понимали друг друга… а больше им не был нужен никто. И еще в статье говорилось о двух близнецах, разлученных сразу после рождения. Они встретились уже взрослыми и обнаружили, что оба женились в один и тот же год и даже в один и тот же день на женщинах с одинаковым именем и поразительно схожей внешностью. Больше того, обе пары назвали своих первенцев Робертами. Оба Роберта родились в один и тот же год и в один и тот же месяц.

Половинка на половинку.

Крест-накрест.

Один в один.

— У Айка и Майка, как водится, мысли сходятся, — пробормотал Тэд и обвел последнюю написанную им строчку:

Ниже добавил:

Тэд перевернул страницу и отложил ручку в сторону. Его бил озноб, сердце бешено колотилось в груди. Он протянул дрожащую руку и вытащил из банки один из бероловских карандашей. Ему показалось, что карандаш был горячим — он неприятно жег пальцы.

Пора за работу.

Тэд Бомонт склонился над чистой страницей, секунду помедлил и написал большими печатными буквами: «ВОРОБЬИ СНОВА ЛЕТАЮТ».

И что, интересно, он хотел сделать с этим карандашом?

Это Тэд тоже знал. Он хотел попытаться найти ответ на последний вопрос, настолько очевидный, что даже не стал его записывать: сможет ли он сознательно войти в транс, сможет ли он заставить воробьев летать?

Задумка заключалась в том, чтобы установить психологический контакт посредством автоматического письма, о котором Тэд только читал, но ни разу не видел в деле. Человек, пытающийся связаться с духом умершего (или живого), свободно держит в руке карандаш или ручку, приставив ее к чистому листу бумаги, и ждет, когда вышеозначенный дух начнет водить его рукой и выписывать слова. Тэд читал, что к автоматическому письму, которое можно осуществлять и с помощью доски для спиритических сеансов, часто относятся как к шутейной забаве или даже салонной игре, но это очень опасная штука, потому что такое письмо может открыть разум пишущего, так что им завладеет чужая воля.

Когда Тэд об этом читал, он вообще не задумывался, верить или не верить; это никак не затрагивало его жизнь, он был так же далек от общения с духами, как от поклонения языческим идолам или мысли, что трепанация черепа помогает от головных болей. Теперь же ему казалось, что в этом была своя беспощадная логика. Но ему придется вызвать воробьев.

Он задумался о воробьях. Попытался вызвать в сознании образ всех этих птиц, тысяч и тысяч птиц, сидящих на крышах и телефонных проводах под безмятежным весенним небом в ожидании телепатической команды на взлет.

И образ пришел… но какой-то картонный и нереальный, вроде как мысленный рисунок, в котором нет жизни. Так часто бывало, когда Тэд начинал новую книгу, — сухие, бесплодные упражнения. Нет, даже хуже. Начало новой работы всегда отдавало похабщиной, как будто целуешь взасос хладный труп.

Но Тэд давно понял, что если не бросить в самом начале, если продолжать вымучивать слова, в какой-то момент на страницу врывается нечто иное, нечто одновременно прекрасное и пугающее. Слова, как отдельные единицы, постепенно исчезали. Персонажи, прежде ходульные и безжизненные, понемногу оживали, словно он продержал их всю ночь в тесном чулане и им нужно размяться, прежде чем приступать к своему сложному танцу. Что-то происходило у него в мозгу; он почти чувствовал, как меняется рисунок электрических волн, как суетливая рябь превращается в мягкие колебания сновидений.

И вот теперь Тэд сидел, склонившись над дневником и держа карандаш наготове, и пытался войти в это самое состояние. Но время шло, и ничего не происходило, и он все больше и больше чувствовал себя дураком.

Ему вспомнилась фраза из старого мультика «Приключения Рокки и Бульвинкля». Она вертелась в голове и никак не отставала: «Эне-мене-чили-бене, духи будут говорить!» Что, интересно, он скажет Лиз, если она вдруг войдет и спросит, что он здесь делает, сидя в полночь перед чистым листом с карандашом в руке? Неужели пытается нарисовать кролика на спичечном коробке, чтобы получить грант на обучение в Школе изящных искусств в Нью-Хейвене? Черт, у него даже нет спичечного коробка.

Он уже протянул руку, чтобы вернуть карандаш в банку, но вдруг застыл. Он слегка повернулся в кресле, так что теперь смотрел в окно слева от письменного стола.

На подоконнике сидела птица и смотрела на Тэда черными блестящими глазами-пуговками.

Это был воробей.

Пока Тэд смотрел на него, на подоконник сел еще один воробей.

И еще.

— Боже мой, — проговорил он слабым, дрожащим голосом. Никогда в жизни он так не пугался… и его снова куда-то тянуло. Точно так же, как во время разговора со Старком по телефону, только теперь это пугающее ощущение было сильнее, гораздо сильнее.

Еще один воробей приземлился на подоконник, растолкав трех других, и Тэд увидел еще воробьев: они сидели на крыше гаража, где Бомонты держали газонокосилку и машину Лиз. Старинный флюгер на коньке крыши был буквально облеплен птицами и покачивался под их весом.

— Боже мой, — повторил Тэд и услышал свой собственный голос, словно издалека. Голос, исполненный ужаса и потрясенного удивления. — Боже, они настоящие… воробьи настоящие.