Сукин сын считал себя вправе ему отказать? Но по какому такому праву? Потому что он первым явился в реальный мир? Потому что Старку неведомо, как, почему и когда он сам появился в реальном мире? Чушь собачья. С точки зрения Джорджа Старка, старшинство в данном случае не имело вообще никакого значения. Он не считал своим долгом лечь и безропотно умереть, чего, кажется, ждал от него Тэд Бомонт. У него был долг перед собой — просто выжить. Но это еще не все.

Ему надо было подумать о своих верных поклонниках, разве нет?

Вы посмотрите на этот дом. Просто взгляните. Просторный дом в колониальном стиле Новой Англии, которому, может быть, не хватает лишь одного крыла, чтобы перейти в разряд особняков. Большая лужайка с садовыми оросителями, которые крутятся беспрестанно и сохраняют траву зеленой и свежей. Деревянный забор из штакетника вдоль одной стороны подъездной дорожки — Старк подумал, что такие заборы, наверное, и называются «живописными». Крытый проход между домом и гаражом — крытый проход, мать честная! И внутри дом оформлен в столь же изысканном (или его называют элегантным?) колониальном стиле, что и снаружи: длинный дубовый стол в столовой, красивые комоды в комнатах наверху, изящные стулья, приятные глазу, но все-таки не настолько «музейные», чтобы на них было страшно присесть. Стены не оклеены обоями, а покрашены и расписаны по трафарету вручную. Старк все это видел в снах Тэда, о которых тот даже не подозревал, когда писал книги под именем Джорджа Старка.

Ему вдруг захотелось спалить дотла этот очаровательный белый домик. Поджечь его спичкой — или, может быть, миниатюрной газовой горелкой, что лежит у него в кармане, — и пусть сгорит до основания. Но не раньше, чем он побывает внутри. Не раньше, чем он переломает всю мебель, насрет на ковер в гостиной и размажет дерьмо по любовно расписанным стенам. Не раньше, чем он возьмет топор и превратит эти распрекрасные комоды в гору щепок.

Какое право имел Бомонт на детей? На красивую женщину? Какое право имел Тэд Бомонт жить в мире, залитом солнечным светом, и быть счастливым, когда его темный брат — который сделал его богатым и знаменитым и без которого он прозябал бы сейчас в нищете и безвестности — умирал в темноте, как больная дворняга на улице?

Разумеется, никакого. Вообще никакого. Просто Бомонт всегда верил, что у него есть это право, и даже сейчас, несмотря ни на что, продолжал верить. Но как раз эта вера — а вовсе не Джордж Старк из Оксфорда, штата Миссисипи — и была выдумкой.

— Пора преподать тебе первый урок, дружище, — пробормотал Старк, обращаясь к деревьям. Он нащупал зажимы, удерживавшие бинт на лбу, отцепил их и сунул в карман. Потом принялся разматывать бинт, и с каждым новым витком марлевая полоса становилась все более влажной. Чем ближе к его странной плоти, тем мокрее. — Этот урок ты никогда не забудешь. Можешь, мать твою, не сомневаться.

По сути, это была вариация трюка с белой тростью, которой он одурачил копов в Нью-Йорке. Но Старк не боялся повторов; он был убежден, что удачный прием можно — и нужно — использовать до тех пор, пока тот себя не исчерпает. Впрочем, с копами проблем не будет, если он только вконец не расклеился; они дежурят здесь больше недели и наверняка уже склоняются к мысли, что тот псих говорил правду, когда объявил, что берет яйца в горсть и отваливает домой. Единственным непредсказуемым фактором была Лиз — если она случайно выглянет в окно, пока он будет резать свиней, это может усложнить дело. Но сейчас полдень; близнецы, наверное, спят, и Лиз тоже вздремнула или как раз собирается лечь вздремнуть. Как бы там ни обернулось, Старк был уверен, что все пройдет гладко.

На самом деле он в этом ни капельки не сомневался.

Любовь найдет способ.

Чаттертон приподнял ногу и затушил сигарету о подошву — потом он положил окурок в пепельницу в машине; полицейские штата Мэн не сорят во дворах у налогоплательщиков, — а когда выпрямился, то увидел, как по подъездной дорожке идет, шатаясь, какой-то мужик с ободранным до мяса лицом. Одной рукой он слабо махнул Чаттертону и Джеку Эддингсу, как бы прося о помощи; вторая рука, заведенная за спину, кажется, была сломана.

Чаттертона едва не хватил удар.

— Джек! — крикнул он. Эддингс обернулся, и у него отвисла челюсть.

— …помогите… — прохрипел человек с лицом без кожи. Чаттертон и Эддингс бросились к нему.

Если бы они остались в живых, то, наверное, сказали бы сослуживцам, что подумали, будто тот парень пострадал в автомобильной аварии, или его обожгло при взрыве газового баллона, или он угодил лицом прямо в один из тех сельскохозяйственных агрегатов, которые время от времени сходят с ума и крошат хозяев в капусту своими ножами, лопастями и смертоносно вращающимися спицами.

Они что угодно могли бы сказать сослуживцам, но, если по правде, ничего такого они не подумали. Они вообще ни о чем не думали в тот момент. Все мысли стерлись от ужаса. Левая половина лица у того человека, казалось, кипела, как будто после того, как с нее содрали кожу, кто-то плеснул на сырое мясо чистой карболовой кислотой. Какая-то вязкая, совершенно кошмарная жидкость стекала по буграм вздувшейся плоти и заполняла черные трещины между ними, иной раз выливаясь наружу.

Они не думали ни о чем; они просто отреагировали.

В том-то и прелесть трюка с белой тростью.

— …помогите…

Старк сделал вид, что у него заплелись ноги, и начал падать вперед. Крикнув что-то невнятное своему напарнику, Чаттертон бросился к раненому, чтобы поддержать его и не дать упасть. Правой рукой Старк обхватил полицейского за шею и выбросил из-за спины левую руку. В этой руке был сюрприз. Опасная бритва с перламутровой рукояткой. Открытое лезвие лихорадочно сверкнуло в душном, влажном воздухе. Старк опустил руку, и лезвие бритвы вонзилось в правый глаз Чаттертона. Тот завопил дурным голосом и схватился рукой за лицо. Старк запустил пятерню ему в волосы, откинул его голову назад и перерезал горло от уха до уха. Кровь брызнула алым фонтаном. Все заняло ровно четыре секунды.

— Что? — спросил Эддингс тихим и до жути спокойным голосом. Он стоял как вкопанный в двух шагах за спиной Старка и Чаттертона. — Что?

Его руки безвольно свисали, и правая ладонь почти задевала рукоять револьвера в кобуре на поясе, но Старку было достаточно одного быстрого взгляда, чтобы убедиться, что доблестный страж порядка сейчас мало что соображает и способен схватиться за револьвер не больше, чем с ходу назвать численность населения Мозамбика. Эддингс стоял с выпученными глазами, но совершенно не понимал, на что смотрит и кто истекает кровью. Нет, не так, мысленно поправился Старк. Он думает, что это я. Он был рядом и видел, как я перерезал глотку его напарнику, но он считает, что это я истекаю кровью, потому что у меня нет половины лица, хотя, если по правде, то совсем не поэтому… это я истекаю кровью, это должен быть я, потому что они с напарником — полицейские. Они в главных ролях в этом фильме.

— На, подержи. — Он толкнул на Эддингса тело умирающего Чаттертона.

Эддингс пронзительно вскрикнул и попробовал отступить, но опоздал. Том Чаттертон был крепким парнем, и его тяжеленная туша отшвырнула Эддингса назад, прямо на полицейскую машину. Горячая струя крови хлынула на его запрокинутое кверху лицо, как вода из лопнувшей трубы. Эддингс закричал и принялся бить кулаками по телу Чаттертона, пытаясь сбросить его с себя. Чаттертон медленно перекатился на бок и вслепую зашарил руками, в агонии цепляясь за машину. Левая рука ударилась о капот, оставив на нем кровавый отпечаток ладони. Правая слабо схватилась за антенну и отломала ее. Он упал на дорожку, держа антенну перед единственным оставшимся глазом, словно ученый с неким опытным образцом, слишком редким и ценным, чтобы бросить его даже под страхом смерти.

Краем глаза Эддингс заметил, что человек без кожи решительно надвигается на него, и попытался отпрянуть. Но уперся спиной в машину.