Слова складывались в голове Тэда болезненно медленно.
Машина… никогда… не задумывался о том…
Долгая пауза, а потом — на одном дыхании:
…как себя чувствуют астматики, но если бы его спросили теперь…
Еще одна пауза, чуть короче.
…он бы вспомнил заказ Скоретти.
Старк перечитал, что написал, и взглянул на Тэда, словно не верил своим глазам.
Тэд кивнул:
— Очень неплохо, Джордж.
Он потрогал пальцем уголок рта, где вдруг ужалило болью, и нащупал свежую язву, открывшуюся на коже. Посмотрел на Старка и увидел, что точно такая же язва исчезла из уголка его рта.
Это происходит. Происходит на самом деле.
— Давай, Джордж, — сказал он. — Задай жару.
Но Старк уже снова склонился над своим блокнотом, и теперь он писал гораздо быстрее.
2
Старк писал почти полчаса. Наконец он вздохнул и с довольным видом отложил карандаш.
— Как хорошо, — тихо и торжествующе проговорил он. — Лучше и не бывает.
Тэд взял блокнот и принялся читать, но в отличие от Старка он читал все. То, что он искал, начало появляться на третьей странице из девяти исписанных Старком.
Машина услышал какой-то скрежет и весь напрягся, его руки еще крепче стиснули «хеклера и воробья», но потом до него дошло, что происходит. Гости — человек двести, — собравшиеся за длинными столами под полосатым сине-желтым навесом, отодвигали складные воробьи по дощатому настилу, сделанному для того, чтобы уберечь лужайку от женских туфель на высоких воробьях. Гости устроили воробьиному торту овацию стоя.
Он не знает, подумал Тэд. Он вновь и вновь пишет слово «воробьи» и даже не подозревает об этом.
Он слышал, как воробьи шебуршатся на крыше, а близнецы, перед тем как заснуть, несколько раз поглядывали наверх, и он знал, что они тоже это заметили.
А Джордж нет.
Для Джорджа никаких воробьев не существовало.
Тэд вернулся к чтению. Слово встречалось все чаще и чаще, а в последнем абзаце уже начала проглядывать и целая фраза.
Позже Машина узнал, что воробьи летали, и единственными из тех, кто еще слушался его приказов и оставался его верными воробьями, были Джек Рэнгли и Лестер Роллик. Все остальные воробьи, с которыми он летал десять лет, теперь снюхались с его врагами. Воробьи. И они полетели еще до того, как Машина успел крикнуть в свою рацию.
— Ну как? — спросил Старк, когда Тэд отложил блокнот. — Как тебе?
— Очень неплохо, — ответил Тэд. — Но ты и сам это знал, разве нет?
— Знал… но хотел услышать это от тебя, дружище.
— Да и выглядишь ты получше.
И это была правда. Пока Джордж пребывал в яростном, жестоком мире Алексиса Машины, он стал исцеляться.
Язвы исчезали. Растрескавшаяся гниющая кожа вновь начала розоветь; края новой кожи срастались, закрывая заживающие язвы, а кое-где уже закрыли их полностью. Вновь показались брови, которые раньше скрывало месиво гниющей плоти. Струйки гноя, пропитавшие воротник рубашки Старка отвратительной мокрой желтизной, уже высыхали.
Тэд притронулся к язве, начавшей раскрываться на его левом виске, потом рассмотрел свои пальцы. Они были влажными. Он опять поднял руку и потрогал свой лоб. Кожа была гладкой. Маленький белый шрам, память об операции, которую он перенес в том году, когда началась его настоящая жизнь, исчез.
Один конец качелей поднимается вверх, а другой должен опуститься вниз. Просто еще один закон природы, мой мальчик. Просто еще один закон природы.
Интересно, снаружи уже стемнело? Тэд думал, что да — уже стемнело или вот-вот стемнеет. Он взглянул на часы, но это не помогло. Они остановились на без четверти пять. Впрочем, время не имеет значения. То, что он собирался сделать, надо делать уже совсем скоро.
Старк затушил сигарету в переполненной пепельнице.
— Хочешь продолжить или сделаем перерыв?
— А почему бы тебе не продолжить? — спросил Тэд. — Думаю, ты сумеешь.
— Да, — сказал Старк. На Тэда он не смотрел. Он не видел ничего, кроме слов, слов и слов. Он провел рукой по своим светлым волосам, к которым уже возвращался их прежний блеск. — Я тоже думаю, что сумею. На самом деле я это знаю.
Старк снова начал писать. Он на миг поднял взгляд, когда Тэд встал и пошел за точилкой, но потом снова уткнулся в блокнот. Тэд заточил карандаш так, что стержень стал острым, как иголка. Возвращаясь к столу, он достал из кармана птичий манок, который дал ему Роули. Зажав манок в кулаке, Тэд уселся за стол и уставился на свой блокнот.
Вот оно; время пришло. Он знал это так же доподлинно и так же точно, как знал на ощупь свое собственное лицо. Вопрос только в том, хватит ли ему духу исполнить задуманное.
В глубине души он не хотел делать этого; он все еще рвался писать книгу. Но он с удивлением понял, что это желание уже не настолько сильно, как в самом начале, когда Лиз с Аланом вышли из кабинета, и он думал, что знает почему. Происходило разделение. Что-то вроде бесстыдной пародии на рождение. Это была уже не его книга. Алексис Машина перешел к тому, кому он принадлежал изначально.
По-прежнему крепко сжимая в левой руке птичий манок, Тэд склонился над своим блокнотом.
Я — провожатый, — написал он.
Неугомонное шебуршение птиц наверху вдруг затихло.
Я — тот, кто знает, — написал он.
Весь мир как будто застыл, прислушиваясь.
Я — тот, кому принадлежат воробьи.
Он остановился и взглянул на своих спящих детей.
Еще три слова, подумал он. Всего три слова.
И он понял, что хочет написать их больше, чем все слова, написанные им за всю жизнь.
Он хотел сочинять истории… но больше этих историй, больше чудесных картинок, которые ему иногда показывал третий глаз, он хотел быть свободным.
Еще три слова.
Он поднес левую руку ко рту и зажал в губах птичий манок, как сигару.
Не смотри на меня, Джордж. Не смотри на меня сейчас, не выглядывай из того мира, который ты создаешь. Не сейчас. Боже милостивый, не дай ему выглянуть в реальный мир.
На чистой странице своего блокнота он написал слово «ПСИХОПОМПЫ» — твердой рукой, заглавными буквами. Обвел его в кружок. Потом прочертил стрелку вниз, а под ней написал: «ВОРОБЬИ ЛЕТАЮТ».
Снаружи поднялся ветер — только это был не ветер, а шелест миллионов перьев. И он же зазвучал в голове Тэда. Внезапно его третий глаз широко распахнулся, так широко, как никогда прежде, и Тэд увидел Бергенфилд, штат Нью-Джерси, — пустые дома, пустынные улицы и бледное весеннее небо. Он увидел воробьев, повсюду. Их было много, чудовищно много. Мир, в котором он вырос, превратился в огромный вольер для птиц.
Только это был не Бергенфилд.
Это был Эндсвиль.
Старк прекратил писать. Его глаза распахнулись во внезапной, запоздалой тревоге.
Тэд сделал глубокий вдох и дунул. Птичий манок, который дал ему Роули Делессепс, издал странный пронзительный свист.
— Тэд? Что ты делаешь? Что ты делаешь?
Старк попытался вырвать у Тэда манок. Но прежде чем он успел к нему прикоснуться, раздался громкий хлопок, и манок раскололся во рту у Тэда, поранив ему губы. Этот звук разбудил близнецов. Уэнди расплакалась.
Шелест крыльев снаружи превратился в рев.
Воробьи летели.
3
Услышав плач Уэнди, Лиз бросилась к лестнице. Алан на мгновение замешкался у окна, завороженный тем, что происходило на улице. Земля, деревья, озеро, небо — все исчезло за плотной живой завесой из воробьев. Они взлетели все разом и затмили собой все окно, сверху донизу.
Когда первые птицы принялись биться в армированное стекло, Алан очнулся.
— Лиз! — закричал он. — Лиз, ложись!
