Старк взмахнул бритвой снизу вверх, разрезав промежность форменных бежевых брюк Эддингса, раскроив пополам мошонку — и вытащил лезвие плавным, скользящим движением. Яйца Эддингса вдруг разошлись в стороны и повисли, прижавшись к внутренним сторонам бедер, как два тяжелых узла на концах раскрутившегося шнура на портьере. Вокруг ширинки разлилось алое пятно. В первый миг Эддингсу показалось, что к его паху прижали целую пригоршню льда… а потом низ живота взорвался болью, горячей, острой и яростной.

Он завопил во весь голос.

Старк молниеносно рванул бритву вверх, к горлу Эддингса, но тот ухитрился закрыться рукой, и первый удар лишь разрезал ему ладонь. Эддингс попытался перекатиться влево, при этом правая сторона шеи осталась незащищенной.

Лезвие бритвы вновь мелькнуло бледно-серебристой молнией в жарком полуденном мареве, и на этот раз удар достиг цели. Эддингс рухнул на колени, зажав руками промежность. Его бежевые брюки сделались ярко-красными почти до колен. Голова безвольно поникла. Сейчас он напоминал жертву в кровавом языческом ритуале.

— Приятного дня, ублюдок, — произнес Старк будничным тоном. Он наклонился, схватил Эддингса за волосы и резким рывком отклонил его голову назад, обнажая шею для последнего удара.

Он открыл заднюю дверцу полицейской машины, поднял Эддингса, ухватив его за ворот форменной рубашки и пояс окровавленных брюк, и забросил его внутрь, как куль с зерном. Потом проделал то же самое и с Чаттертоном. Последний весил, наверное, около двухсот тридцати фунтов, вместе со всем снаряжением на ремне, включая револьвер 45-го калибра, но Старк обращался с ним так, словно тот был мешком, набитым пухом и перьями. Он захлопнул дверцу и выжидающе взглянул на дом.

В доме было тихо. Тишину нарушал только стрекот сверчков в высокой траве у подъездной дорожки и влажный шелест — тш-тш-тш! — садовых оросителей на лужайке. Потом к ним прибавился грохот подъезжавшего грузовика, автоцистерны «Оринко». Грузовик мчался на север со скоростью под шестьдесят. На мгновение его тормозные огни зажглись красным. Старк напрягся и чуть пригнулся, прячась за полицейской машиной. Но грузовик прогрохотал мимо и скрылся за ближайшим холмом, вновь набирая скорость. Старк издал короткий смешок. Водитель грузовика увидел припаркованную у дома Бомонтов полицейскую машину, взглянул на спидометр и решил, что копы устроили здесь пост контроля скорости. Обычное дело. Однако водителю не стоило беспокоиться; этот пост закрылся навсегда.

На подъездной дорожке остались изрядные лужи крови, но на ярко-черном асфальте ее можно было принять за воду… если не подходить слишком близко. Так что все нормально. А если и не нормально, сойдет и так.

Старк сложил бритву и, держа ее в липкой от крови руке, подошел к двери. Он не обратил внимания ни на трупики воробьев у крыльца, ни на стайки птиц, что сидели на крыше дома и на яблоне у гаража и молча следили за ними.

Через пару минут Лиз Бомонт, еще до конца не проснувшаяся после дневного сна, спустилась вниз открыть дверь на звонок.

Она не закричала. Крик уже рвался наружу, но ободранное лицо, возникшее перед ней, когда она открыла дверь, заперло его глубоко внутри, заморозило его, отменило, задавило на корню, похоронило его заживо. В отличие от Тэда Лиз ни разу не снился Джордж Старк — или она просто не помнила этих снов, но они все-таки были, таились в глубинах ее подсознания, потому что это лицо, расплывшееся в ухмылке, несмотря на весь ужас, казалось почти знакомым. И его появление было почти ожидаемым.

— Тетя, купите слона, — сказал Старк из-за сетчатой двери. Он ухмыльнулся, обнажив зубы. Почти все — черные, мертвые. Из-за темных очков его глаза были похожи на две черные дыры. Гнойная жижа стекала со щек и подбородка и капала на стеганый жилет.

Спохватившись, Лиз попыталась закрыть дверь. Рукой в перчатке Старк пробил сетку и удержал дверь на месте. Лиз отшатнулась, пытаясь закричать. Но опять не смогла. Крик оставался запертым в горле.

Старк вошел в дом и закрыл дверь.

Лиз смотрела, как он медленно приближается к ней. Он походил на полуразложившееся пугало, которое каким-то образом ожило. Страшнее всего была усмешка, потому что левая половина его верхней губы не просто сгнила и отвалилась — ее как будто сжевали. Лиз были видны серо-черные зубы и дырки на тех местах, где еще совсем недавно тоже были зубы.

Его руки, затянутые в перчатки, протянулись к ней.

— Здравствуй, Бет, — процедил он сквозь эту кошмарную ухмылку. — Извини за вторжение, но я был тут поблизости и решил заглянуть в гости. Меня зовут Джордж Старк. Рад с тобой познакомиться. Ты даже не представляешь, как сильно рад.

Он притронулся пальцем к ее подбородку… погладил его. Плоть под черной перчаткой была зыбкой, мягкой, как губка. Лиз подумала о близнецах, спящих наверху, и стряхнула с себя оцепенение. Она развернулась и бросилась в кухню. В голове все смешалось, но в глубине этого ревущего хаоса она буквально воочию видела, как хватает один из разделочных ножей, отрывает его от магнитного держателя на стене и вонзает в эту омерзительную пародию на человеческое лицо.

Она слышала Старка. Он мчался за ней, быстрый, как ветер.

Его рука скользнула по ее блузке, но не смогла ухватить.

Дверь в кухню была открыта, а чтобы она не закрывалась, ее держала деревянная подпорка. Лиз на бегу пнула подпорку, прекрасно зная, что если она промахнется или выбьет деревяшку не до конца, второго шанса не будет. Она ударила со всей силы, и пальцы, защищенные лишь мягкой тапочкой, отозвались вспышкой боли. Подпорка перелетела на другой конец кухни, скользя по полу, натертому до зеркального блеска — в прямом смысле слова. В нем действительно отражалась вся кухня, перевернутая вверх ногами. Лиз почувствовала, что Старк снова тянется к ней, пытаясь схватить. Не оборачиваясь, она махнула рукой назад и захлопнула за собой дверь. Раздался глухой стук: Старк налетел на дверь. Лиз услышала, как он вскрикнул. Но это был крик удивления и ярости, а не боли. Она потянулась к ножам, и… Старк схватил ее сзади за волосы и за блузку. Дернул назад и развернул лицом к себе. Раздался треск рвущейся ткани, и в голове Лиз бешено закружилась мысль: Если он меня изнасилует… Господи, если он меня изнасилует, я сойду с ума…

Она принялась молотить кулаками по его кошмарному лицу, свернула ему очки набок, а потом сбросила их совсем. Кусок плоти под его левым глазом провис и отвалился, как мертвый рот, обнажив налитый кровью шар глазного яблока.

А он смеялся.

Он схватил ее руки и заставил опустить их вниз. Ей удалось высвободить одну руку, поднять ее вверх и расцарапать ему лицо. Ее пальцы оставили глубокие борозды, которые сразу же засочились кровью и вязким гноем. Рука не встретила сопротивления; впечатление было такое, что она раздирает кусок гнилого мяса. Теперь Лиз издавала хотя бы какие-то звуки — ей хотелось кричать, вытолкнуть из себя страх и ужас, пока они ее не задушили, но получались лишь хриплые, слабые всхлипы.

Он поймал ее свободную руку, рванул ее вниз, завел обе руки ей за спину и обхватил оба запястья одной рукой. Она была мягкой, как губка, но держала крепко — не вырвешься. Другую руку он положил ей на грудь. Лиз передернуло от омерзения. Она закрыла глаза и попыталась отстраниться.

— Не надо, — сказал Старк. Он уже не ухмылялся нарочно, но левая половина рта ухмылялась сама по себе, застывшая в страшной гнилой гримасе. — Не дергайся, Бет. Для твоего же блага. Меня заводит, когда ты пытаешься сопротивляться. А меня лучше не заводить. Уж поверь мне на слово. Думаю, нам с тобой следует сохранять платонические отношения. Во всяком случае, на данном этапе.

Он сдавил ее грудь сильнее, и под рыхлой гниющей плотью чувствовалась беспощадная сила — словно арматура из сочлененных стальных стержней, заключенных в мягкий пластик.