— Даже если их позвал Тэд, — сказала Лиз, — он может и не использовать их против Старка. В нем есть что-то безумное, Алан. И всегда было. Он… ему это нравится.

Алан ничего не ответил, хотя тоже об этом знал. Он это чувствовал.

— Это как дурной сон, — сказала она. — Мне бы хотелось проснуться. И чтобы все стало как прежде. Не так, как было до Клоусона; а так, как было до Старка.

Алан кивнул.

Она повернулась к нему:

— И что теперь делать?

— Теперь самое сложное, — ответил он. — Ждать.

Казалось, этот вечер вообще никогда не закончится. Небо медленно чернело, истекая светом, пока солнце садилось за горы на западной стороне озера, протянувшиеся до самого Нью-Хэмпшира, где они сливались с Президентским хребтом.

Последние стайки воробьев подлетели к дому и присоединились к общей стае. Алан и Лиз чувствовали их над головой, на крыше — целый курган из воробьев, — но молчали. И ждали.

Когда они перемещались по комнате, их головы сами собой поворачивались, словно антенны радаров, ловящие сигнал. Они прислушивались к тому, что происходит в кабинете, но оттуда не доносилось ни звука, и это было страшнее всего. Лиз не слышала даже лепета и бормотания близнецов. Она надеялась, что они заснули, но никак не могла заглушить внутренний голос, который упрямо твердил, что Старк убил их обоих — и Тэда тоже.

Бесшумно.

Своей острой бритвой.

Она убеждала себя, что если бы что-то такое случилось, воробьи сразу узнали бы и наверняка что-то сделали. Это слегка помогало, но именно что слегка. Воробьи были огромным, сводящим с ума неизвестным, окружившим дом. Бог знает, что они сделают… и когда.

Сумерки постепенно сгущались, сдаваясь ночной темноте.

Алан вдруг резко проговорил:

— Если это затянется, они поменяются местами, да? Тэд заболеет… а Старк начнет выздоравливать.

Лиз так испугалась, что едва не уронила чашку с кофе, которую держала в руке.

— Да. Думаю, да.

Где-то на озере закричала гагара — это был одинокий, исполненный боли крик. Алан подумал о двух парах близнецов наверху: одни, наверное, спали, а другие сошлись в некоей страшной битве в слившейся воедино тусклой мгле их общего воображения.

Птицы снаружи лишь наблюдали и ждали в сгущавшихся сумерках.

Качели качаются, подумал Алан. Сторона Тэда поднимается вверх, сторона Старка опускается вниз. Там наверху, за дверью, открывающей два прохода, начались перемены.

Скоро все кончится, подумала Лиз. Так или иначе.

И тут же, словно причиной тому была эта самая мысль, она услышала, как снаружи поднялся ветер — странный, шелестящий ветер. Но поверхность озера оставалась ровной и гладкой, как стекло.

Лиз поднялась, широко распахнула глаза и схватилась руками за горло, глядя на улицу сквозь стеклянную стену. Алан, попыталась позвать она, но голос пропал. Впрочем, это теперь уже не имело смысла.

Сверху донесся странный и жуткий свистящий звук, будто кто-то дунул в неисправную флейту. Старк резко выкрикнул:

— Тэд? Что ты делаешь? Что ты делаешь?

Послышался короткий хлопок, похожий на выстрел из игрушечного пистолета с пистонами. Секундой позже расплакалась Уэнди.

А снаружи, в сгущавшемся сумраке, миллионы воробьев били крыльями, готовясь взлететь.

Когда Лиз закрыла за собой дверь, оставив мужчин одних, Тэд открыл свой блокнот и секунду просто смотрел на чистую страницу. Потом взял один из заточенных бероловских карандашей.

— Я начну с торта, — сказал он Старку.

— Да. — На лице Старка отразилось что-то похожее на нетерпеливое рвение. — Это правильно.

Тэд поднес карандаш к чистой странице. Это мгновение — перед началом первой фразы — всегда самое лучшее. Как будто ты приступаешь к хирургической операции, в конце которой пациент почти всегда умирает, но ты все равно оперируешь. Потому что не можешь иначе. Потому что ты создан для этого. Только для этого.

Просто помни, подумал он. Помни, что ты делаешь.

Но какая-то часть его существа — та часть, которая и вправду хотела написать «Стальную Машину», — запротестовала.

Тэд склонился над блокнотом и принялся заполнять пустое пространство.

Он писал почти сорок минут, набирая скорость по мере продвижения, его мозг постепенно наполнялся картинками и звуками свадебного банкета, который закончится с таким грохотом.

Наконец он отложил карандаш. Который совсем затупился.

— Дай сигарету, — сказал он.

Старк приподнял брови.

— Да, — сказал Тэд.

На столе лежала пачка «Пэлл-Мэлл». Старк вытряхнул одну сигарету, и Тэд ее взял. После стольких лет перерыва ощущение на губах было странным… сигарета казалась какой-то уж слишком большой. Но это было приятное ощущение. Правильное.

Старк чиркнул спичкой и поднес ее Тэду. Тот прикурил и глубоко затянулся. Дым беспощадно ударил в легкие — именно так, как надо. У Тэда сразу же закружилась голова, но ему это даже понравилось.

Теперь мне надо выпить, подумал он. Это первое, что я сделаю, когда все закончится. Если останусь в живых и не свалюсь с ног.

— Я думал, ты бросил, — сказал Старк.

Тэд кивнул:

— Я тоже так думал. Ну что сказать, Джордж? Я ошибался. — Он опять глубоко затянулся и выпустил дым из ноздрей. Потом пододвинул свой блокнот Старку. — Твоя очередь.

Старк склонился над блокнотом и прочитал последний абзац, написанный Тэдом; читать все ему было не нужно. Они оба знали, как развивался сюжет.

Старк тоже закурил «Пэлл-Мэлл», взял один из своих карандашей, открыл свой блокнот… и вдруг замер. Он посмотрел на Тэда, и это был искренний взгляд.

— Мне страшно, дружище.

Тэда накрыло волной сочувствия — несмотря на все, что он знал о Старке. Тебе страшно, подумал он. Конечно, страшно. Не боятся только совсем новички — те, кто лишь начинает. Проходят годы, и слова на бумаге не становятся темнее… но белое пространство уж точно становится все белее. Тебе страшно? Ну да. Надо быть совсем сумасшедшим, чтобы не бояться.

— Понимаю, — сказал он. — Но ты знаешь, в чем суть. Единственный способ что-нибудь сделать — это взять и сделать.

Старк кивнул и склонился над своим блокнотом. Он еще дважды перечитал последний написанный Тэдом абзац… а потом начал писать.