— Ты не хочешь помочь? — сердито воскликнула она, указав на два огромных пакета и сумку-холодильник.

— Конечно, хочу, Бет.

Старк взял сумку. Другую руку — левую — он оставил свободной.

Они прошли через боковой дворик, пересекли узкую полосу лесопосадок между двумя участками, вышли во двор Кларков и направились к их подъездной дорожке. Старк подгонял Лиз, и она почти задыхалась, когда они остановились у закрытых ворот гаража. Старк предлагал понести одного из близнецов, но она отказалась.

Он поставил сумку на землю, вытащил из заднего кармана бумажник, достал из него узкую металлическую полоску с заостренным концом и вставил ее в замок на гаражных воротах. Повернул сначала вправо, прислушался и повернул полоску влево. Раздался щелчок, и Старк улыбнулся.

— Отлично, — сказал он. — Даже с простенькими замками на гаражных воротах иной раз приходится повозиться. Большие пружины. Трудно сдвигаются. А эта разношена, как манда старой шлюхи под конец рабочей ночи. Нам везет. — Он повернул ручку и дернул вверх. Ворота поднялись.

В гараже было жарко и душно, как в стогу сена, а внутри «вольво» Кларков и того жарче. Старк наклонился над приборной доской, открыв затылок и шею перед Лиз, сидевшей на переднем сиденье. Ее пальцы сжались. На то, чтобы достать ножницы, уйдет не больше секунды, но это все равно слишком долго. Лиз уже видела, как Старк реагирует на неожиданности. Ее нисколечко не удивляло, что он обладает реакцией дикого зверя. Он и есть дикий зверь.

Он вытащил из-под приборной панели пучок проводов и достал из переднего кармана опасную бритву, перепачканную в крови. Лиз поежилась и дважды сглотнула слюну, борясь с тошнотой, подступавшей к горлу. Старк открыл бритву, вновь склонил голову, счистил изоляцию с двух проводов и соединил оголенные концы. Сверкнула голубая искра, и через секунду мотор завелся.

— Ну вот и славно! — воскликнул Старк. — Ну что, едем кататься?

Близнецы захихикали в один голос и замахали ему ручками. Старк радостно помахал в ответ. Пока он выезжал задним ходом из гаража, Лиз украдкой запустила руку под Уэнди, сидевшую у нее на коленях, и прикоснулась к слегка выпиравшим под юбкой кольцам ножниц. Не сейчас, нет. Но скоро. Она не собиралась дожидаться Тэда. Ее слишком тревожила мысль о том, что это темное существо может тем временем сделать с ее детьми.

Или с ней самой.

Как только что-то его отвлечет, она собиралась вытащить ножницы из тайника и всадить их ему в глотку.

Просто представь, что это книга, которую ты пишешь, подумал он, выезжая из университетского городка и сворачивая налево, на Колледж-авеню. Представь, что ты персонаж этой книги.

Это была волшебная мысль. Его рассудок переполняла ревущая паника — вроде мысленного торнадо, в котором фрагменты возможного плана действий неслись, как куски развороченного бурей пейзажа. Но от мысли, что можно хотя бы попробовать притвориться, будто все это — лишь безобидная выдумка, и он может управлять не только собой, но и другими героями этой истории (например, Харрисоном и Манчестером) точно так же, как он управлял персонажами на бумаге, сидя в тиши и безопасности своего кабинета, под яркими лампами над головой, со стаканом холодной пепси или чашкой горячего чаю… от этой мысли буран, бушевавший в его голове, разом стих. Или, вернее, умчался прочь и унес с собой все посторонние мысли, так что остались только фрагменты плана… фрагменты, которые, как ему представлялось, он мог собрать воедино без особых трудов. Он обнаружил, что у него есть идея, которая даже может сработать.

И лучше бы ей сработать, подумал Тэд. Потому что в противном случае тебя упекут за решетку, а Лиз и дети скорее всего умрут.

Но что насчет воробьев? Какова их роль в этой истории?

Он не знал. Роули сказал, что они — психопомпы, провожатые живых мертвецов, и в данном случае это подходит, так? Да. В каком-то смысле. Потому что хитрый лис Джордж снова жив, но в то же время и мертв… мертвец, разлагающийся на ходу. Так что воробьи здесь к месту… но не совсем. Если они проводили Джорджа обратно из

(страны мертвых)

того места, где он был раньше, почему Джордж о них ничего не знает? Почему он не помнит, как написал эту фразу — «ВОРОБЬИ СНОВА ЛЕТАЮТ» — кровью на стенах в двух квартирах?

— Потому что ее написал я, — пробормотал Тэд, и его мысли вернулись к тем записям в дневнике, которые он сделал у себя в кабинете, на грани транса.

Внезапно ему показалось, что он почти знает ответы на все вопросы — ужасные, немыслимые ответы. Он услышал долгий, дрожащий звук, вырвавшийся у него изо рта. Это был стон.

— Я не хотел! — выкрикнул он.

Но было ли это правдой? Вот если по-честному? Разве какая-то частичка его души не любила простой, буйный нрав Джорджа Старка? Разве какая-то частичка его души не восхищалась Джорджем, человеком, который никогда ни обо что не спотыкался и ни на что не натыкался, который никогда не выглядел идиотом или слабаком, который не боялся чертей, запертых в ящике со спиртным? Человеком, не обремененным женой и детьми, с которыми надо считаться, или любовью, которая свяжет его и ограничит его свободу? Человеком, который никогда не возился с говенными студенческими курсовыми и не парился по поводу собраний бюджетной комиссии? Человеком, у которого всегда были острые, прямые ответы на самые трудные жизненные вопросы?

Человеком, не боявшимся темноты, потому что владел тьмой?

— Да, но он СВОЛОЧЬ! — выкрикнул Тэд в жаркой кабине своего экономичного, сделанного в США, полноприводного автомобиля.

Верно — и как раз этим он тебя и привлекает, разве нет?

Возможно, он, Тэд Бомонт, на самом деле не создавал Старка… но ведь возможно и то, что какая-то истосковавшаяся частичка его души позволила Старку воссоздаться?

Ответ не пришел. Он хотел прийти; Тэд чувствовал, как что-то брезжит на краешке сознания. Но далеко — не дотянуться. Тэд вдруг испугался, что это он сам — какая-то частичка его души, всегда любившая Старка, — удерживает ответ на расстоянии. Какая-то частичка его души, которая не хочет, чтобы Старк умирал.

Я — тот, кто знает. Тот, кому принадлежат воробьи. Я — провожатый.