Слепой шел, выставив руки перед собой. Левая была пуста, а в правой он сжимал грязную белую трость с резиновой ручкой от велосипеда. Обе руки были в запекшейся крови. Темно-бордовые пятна высохшей крови красовались на куртке и на рубашке слепого. Если бы двое копов, назначенных охранять Филлис Майерз, и вправду были бдительны и осторожны, все это показалось бы им очень странным и подозрительным. Слепой кричал, что с ним что-то случилось, и, судя по его виду, с ним действительно что-то случилось, причем что-то явно не самое приятное, однако кровь на его коже и одежде уже успела покоричневеть. Это давало все основания предположить, что кровь пролилась уже довольно давно, и офицеров, которым предписано быть в высшей степени осторожными и особо бдительными, это должно было насторожить. Возможно, даже включить сирену в их мозгах.

Хотя, может, и нет. Все произошло слишком быстро, а когда что-то случается слишком быстро, уже не важно, осторожен ты или беспечен — приходится просто плыть по течению.

Вот они стоят у двери этой Майерз, счастливые, как ребятишки, у которых отменили уроки, потому что в котельной накрылся бойлер; а уже в следующий миг перед ними возник этот окровавленный слепой, размахивающий своей грязной белой тростью. Не было времени на раздумья и уж тем более на дедукцию.

— По-ли-и-иция! — завопил слепой еще до того, как двери лифта открылись полностью. — Консьерж сказал, что полиция на двадцать шестом! По-ли-и-иция! Вы здесь?

Вот он уже идет по коридору, махая тростью из стороны в сторону. ХРЯСТЬ! — она ударяется о стену слева. ХРЯСТЬ! — о стену справа. И те, кто уже заснул на этом чертовом этаже, очень скоро проснутся.

Даже не взглянув друга на друга, Бдительность и Осторожность рванулись навстречу слепому.

— По-ли-и-иция! По-ли-и…

— Сэр! — гаркнул Бдительность. — Стойте! Вы сейчас упадете…

Слепой дернул головой в сторону, откуда слышался голос, но не остановился. Он шел вперед, бешено размахивая и свободной рукой, и тростью. Он был похож на Леонарда Бернстайна, который пытается дирижировать оркестром Нью-Йоркской филармонии, выкурив пару косяков дури.

— По-ли-и-иция! Они убили мою собаку! Убили Дейзи! ПО-ЛИ-И-ИЦИЯ!

— Сэр…

Осторожность потянулся к слепому, едва стоявшему на ногах. Едва стоявший на ногах слепой запустил руку во внутренний карман куртки и достал оттуда не два пригласительных на гала-концерт Общества слепых, а револьвер 45-го калибра. Нацелив его на Осторожность, слепой выстрелил дважды. В тесном замкнутом пространстве выстрелы прозвучали оглушительно и монотонно. Все затянуло сизым дымом. Осторожность получил пули почти в упор. Он рухнул на пол, его грудь провалилась в себя, словно смятая корзина. Края дыр на рубашке обуглились и медленно тлели.

Бдительность уставился на слепого, нацелившего на него револьвер.

— Господи, пожалуйста, не надо, — проговорил Бдительность слабым голосом, как будто ему дали под дых. Слепой выстрелил еще два раза. Еще одно облако сизого дыма повисло в воздухе. Для слепого этот парень стрелял просто мастерски. Бдительность отлетел назад, прочь от облака дыма, упал на спину, дернулся в последней судороге и затих.

В Ладлоу, за пятьсот миль оттуда, Тэд Бомонт беспокойно перевернулся на другой бок.

— Сизый дым, — пробормотал он во сне. — Сизый дым.

За окном спальни девять воробьев уселись на телефонный провод. Потом к ним присоединились еще с полдюжины. Птицы сидели, тихие и никем не замеченные, прямо над наблюдателями в полицейской патрульной машине.

— Больше они мне не понадобятся, — сказал Тэд во сне. Одной рукой он неловко провел у себя перед лицом, а другой сделал жест, будто что-то отбрасывал.

— Тэд? — спросила Лиз, садясь на кровати. — Тэд, с тобой все нормально?

Он пробормотал что-то нечленораздельное.

Лиз посмотрела на свои руки. Они были покрыты гусиной кожей.

— Тэд? Опять птицы? Ты опять слышишь птиц?

Тэд ничего не ответил. За окном воробьи разом снялись с провода и улетели во тьму, хотя их время летать еще не пришло.

Ни Лиз, ни двое полицейских в патрульной машине их не заметили.

Он отшвырнул трость и темные очки. В коридоре едко пахло порохом. Старк стрелял из «кольта», заряженного разрывными пулями. Две из них прошили копов насквозь и оставили в стене дыры величиной с тарелку. Он подошел к двери Филлис Майерз, готовясь к тому, что придется ее выманивать. Но она уже стояла за дверью, и как только Старк ее услышал, то сразу понял, что с ней все будет просто.

— Что происходит?! — крикнула она. — Что случилось?

— Мы его уложили, миссис Майерз, — радостно проговорил Старк. — Если хотите сфотографировать, давайте быстрее, только запомните: я вам этого не разрешал.

Она лишь чуть-чуть приоткрыла дверь, не снимая цепочку, но и этого было достаточно. Как только в щели показался ее широко распахнутый карий глаз, Старк всадил в него пулю.

Закрыть ей глаза — вернее, единственный оставшийся глаз — было невозможно, поэтому Старк развернулся и пошел к лифтам. Он не мешкал, но и не торопился. Дверь одной из квартир приоткрылась — сегодня прямо день открытых дверей, — и Старк навел револьвер на высунувшееся в коридор изумленное кроличье личико. Дверь мгновенно захлопнулась.

Он нажал кнопку вызова лифта. Двери кабины, в которой он поднялся сюда после того, как вырубил уже второго за сегодняшний вечер консьержа (тростью, украденной у слепого на Шестидесятой улице), тут же открылись, как он и ожидал — в такой поздний час ни один из трех лифтов не был востребован жильцами. Старк швырнул револьвер через плечо. Тот упал на ковер с глухим стуком.

— Вот тут все прошло как по писаному, — сказал Старк, вошел в лифт и спустился вниз.

Когда зазвонил телефон, за окном гостиной Рика Каули уже светало. Рику было пятьдесят, но сейчас он казался старше. Изможденный, нетрезвый, с красными глазами. Его рука, взявшая трубку, заметно дрожала. Он плохо соображал, где находится, и его усталый, измученный разум упрямо твердил, что все это — сон, дурной сон. Неужели меньше трех часов назад он действительно ездил в морг опознавать изувеченное тело бывшей жены, в морг на Первой авеню, буквально в квартале от маленького, но шикарного французского ресторанчика, где обслуживают только хороших знакомых? Неужели у него за дверью и вправду дежурит полиция, потому что тот, кто убил Мири, может попытаться убить и его тоже? Неужели все это происходит на самом деле? Конечно, нет.

Это всего лишь сон… и телефон — может быть, вовсе не телефон, а будильник рядом с кроватью. Обычно Рик ненавидел будильник… и не раз швырял эту гадскую штуку о стену. Но сегодня утром он его расцелует. Вот прямо взасос.

Но это был не сон. Он поднес трубку к уху:

— Алло?

— Это я, — сказал голос в трубке, прямо в ухо Рику. — Тот, кто перерезал горло твоей бывшей.

И вот тут Рик очнулся. Все надежды, что это сон, разом рассеялись. Такой голос лучше бы слышать только во сне… а еще лучше не слышать вообще. Никогда. Потому что как раз во сне такой голос и не услышишь.

— Кто вы? — Его собственный слабый, дрожащий голос показался Рику чужим.

— Спроси у Тэда Бомонта, кто я, — отозвался мужчина на том конце линии. — Он знает все. Передай ему, что я назвал тебя ходячим мертвецом. И что я еще не закончил с фаршем из дураков.

В трубке раздался щелчок, за которым последовало мгновение тишины, а затем послышался безучастный гудок свободной линии.

Рик положил телефон себе на колени, посмотрел на него и вдруг разрыдался.

В девять утра Рик позвонил в офис и сказал Фриде, что они с Джоном могут идти домой. Сегодня агентство работать не будет. И завтра тоже, и всю эту неделю. Фрида спросила, в чем дело, и Рик с удивлением поймал себя на том, что чуть было не солгал ей в ответ, словно его поймали с поличным за каким-то постыдным и уголовно наказуемым деянием — скажем, за совращением малолетних — и не может заставить себя в этом признаться, пока не пройдет первое потрясение.