Проезд продолжал открываться. Перед машиной всегда было около двенадцати футов свободной дороги, и как только он проезжал это расстояние, впереди открывались следующие двенадцать футов. Днище «фольксвагена» проходило над птицами, теснившимися между двумя колеями, но, похоже, ничего страшного с ними не происходило; во всяком случае, в зеркале заднего вида Тэд не замечал ни одного мертвого воробья. Однако убедиться в этом было сложно, потому что воробьи мгновенно закрывали дорогу за ним, восстанавливая целостность плотного ковра из перьев.

Он чувствовал их запах — легкий, «рассыпчатый» запах, проникающий в грудь мелкой костяной мукой. Однажды, еще мальчишкой, он сунул лицо в мешок с сухим кроличьим пометом и глубоко вдохнул. Этот запах был похож на тот. Не противный, не грязный, но совершенно невыносимый. И совершенно чужой. Ему вдруг стало тревожно от мысли, что эта гигантская масса птиц выбирает из воздуха весь кислород и что он задохнется, так и не добравшись до дома.

Теперь он стал различать легкое чик-чирик, доносившееся сверху, и представлял себе, как воробьи садятся на крышу «фольксвагена» и каким-то образом общаются друг с другом и направляют своих сородичей, подсказывая, когда надо убраться с дороги и открыть колею, а когда уже можно вернуться назад.

Он добрался до вершины первого холма и взглянул вниз, на долину, заполненную воробьями. Воробьи были повсюду, они заполняли собой весь пейзаж, превращая его в некий кошмарный птичий мир, недоступный человеческому воображению — и человеческому пониманию.

Тэд почувствовал, что теряет сознание, и со всей силы хлопнул себя по щеке. По сравнению с ревом мотора звук получился почти неслышным — хлоп! — но по поверхности моря из птиц прошла заметная рябь… рябь, похожая на дрожь.

Я не могу ехать дальше. Просто не могу.

Ты должен. Ты — тот, кто знает. Тот, кому принадлежат воробьи. Ты — провожатый.

И к тому же куда еще ехать? Он вспомнил, что говорил Роули: Будь осторожен, Тадеус. Очень осторожен. Никто не может повелевать посланниками с того света. А даже если и может, то очень недолго. Допустим, он попытается развернуться и поехать обратно к шоссе? Птицы открыли дорогу вперед… но Тэд сомневался, что они откроют дорогу назад. Почему-то он был уверен, что назад уже не повернуть. То есть попробовать можно, но последствия могут быть совершенно немыслимыми.

Тэд поехал вниз по склону… и воробьи освободили ему дорогу.

Остаток пути стерся из его памяти; как только поездка закончилась, все погрузилось в блаженное забытье. Тэд помнил только, что всю дорогу твердил себе: Это всего лишь ВОРОБЬИ… не тигры, не крокодилы, не пираньи… Это всего лишь ВОРОБЬИ!

Да, всего лишь воробьи, но когда их так много, когда они повсюду — теснятся на каждой ветке, на каждом дереве, — рассудок отказывался это воспринимать. Рассудку становилось больно.

Примерно через полмили после холма Лейк-лейн сделала крутой поворот, и слева открылся вид на Школьный луг… вот только Школьного луга не было. Весь Школьный луг почернел от воробьев.

Рассудку делалось больно.

Сколько же их? Сколько миллионов? Или все-таки миллиардов?

Еще одна ветка треснула и обломилась в лесу, издав звук, похожий на раскат грома вдали. Тэд проехал мимо дома Уильямсов, но теперь их коттедж был похож на живой холм, сложенный из воробьев. Тэд даже не заподозрил, что во дворе Уильямсов стояла машина Алана Пэнгборна; он видел лишь холмик из перьев.

Он проехал мимо дома Саддлеров. Мимо дома Массенбергов. Мимо дома Пейнов. Остальных он не знал или не мог вспомнить, как их зовут. А потом, за четыреста ярдов до его собственного дома, воробьи резко закончились. Мир словно разделился надвое: вот тут еще сплошь воробьи, а на шесть дюймов дальше — ни одного. Как будто кто-то провел еще одну линию по линейке, ровно поперек дороги. Птицы расступились в стороны, открывая проезд, который теперь выходил на свободную дорогу.

Тэд выехал на открытый участок, резко затормозил, распахнул дверцу, нагнулся — и его вырвало прямо на дорогу. Он застонал и вытер рукой пот со лба. Впереди по обеим сторонам дороги виднелся самый обычный лес, слева между стволами деревьев проглядывали ярко-голубые отблески озера.

Тэд оглянулся и увидел у себя за спиной черный, безмолвный, застывший в ожидании мир.

Психопомпы, подумал он. И да поможет мне Бог, если что-то пойдет не так. Если Он вообще властен над этими птицами. Помоги, Боже, всем нам.

Он захлопнул дверцу и закрыл глаза.

Возьми себя в руки, Тэд. Ты прошел через все это не для того, чтобы теперь все испортить. Возьми себя в руки. Забудь о воробьях.

Как их забыть?! — взвыла еще одна часть сознания, растерянная, напуганная, балансирующая на грани безумия. — Я не могу их забыть! Не могу!

Но он сможет. И он забудет.

Воробьи ждали. Он тоже подождет. Надо просто дождаться нужного времени. Он доверится собственной интуиции и поймет, когда это время настанет. Он сможет. Если не ради себя, то ради Лиз и близнецов.

Представь, что это история. Просто история, которую ты сочиняешь. И в этой истории нет никаких воробьев.

— Ладно, — пробормотал он. — Ладно, я постараюсь.

Он снова поехал вперед, напевая себе под нос «Джона Уэзли Хардинга».

Тэд заглушил двигатель «фольксвагена» — тот отключился, издав напоследок победный хлопок, — медленно выбрался из крошечной машины и потянулся. Джордж Старк, теперь державший на руках Уэнди, вышел на крыльцо навстречу Тэду.

Старк тоже потянулся.

Лиз, стоявшая рядом с Аланом, почувствовала, как крик рвется даже не из горла, а напрямую из головы. Больше всего на свете ей хотелось сейчас не смотреть на этих двоих мужчин, но она не могла отвести взгляд.

Как будто их было не двое. Как будто это один человек потягивался перед зеркалом.

Они были совсем не похожи — даже если не принимать во внимание быстрый распад тканей Старка. Тэд — худощавый и смуглый, Старк — широкоплечий и белокожий, несмотря на загар (то немногое, что от него еще оставалось). И все равно они были как зеркальное отражение друг друга. Сходство казалось особенно жутким как раз потому, что испуганный, протестующий взгляд не мог выделить ни одной схожей черты. Оно было скрыто глубоко между строк, но настолько реально, что буквально вопило о себе: те же движения ног, напряженные пальцы, впивающиеся в бедра, морщинки у глаз.

Они расслабились в одну и ту же секунду.

— Привет, Тэд, — сказал Старк чуть ли не робко.

— Привет, Джордж, — ровным голосом отозвался Тэд. — Как семья?

— Все в порядке, спасибо. Так ты согласен? Ты готов?

— Да.

У них за спиной, в направлении к шоссе № 5, треснула ветка. Взгляд Старка метнулся в ту сторону.

— Что это было?

— Ветка сломалась, — ответил Тэд. — Года четыре назад здесь был торнадо, Джордж. Он погубил много деревьев. Сухостой падает до сих пор. Ты сам знаешь.

Старк кивнул.

— Как сам, дружище?

— Нормально.

— А то вид у тебя неважный. — Взгляд Старка метался по лицу Тэда. Тэд чувствовал, что он пытается проникнуть внутрь, в его мысли.

— У тебя тоже видок не цветущий.

Старк рассмеялся, но это был невеселый смех.

— Да, пожалуй.

— Ты их не тронешь? — спросил Тэд. — Если я сделаю то, что ты хочешь, ты действительно их отпустишь?

— Да.

— Дай мне слово.

— Хорошо, — согласился Старк. — Даю слово. Слово южанина, а такими словами не разбрасываются.

Его фальшивый, почти карикатурный провинциальный акцент исчез без следа. Теперь он говорил с простым и пугающим достоинством. Двое мужчин смотрели друг на друга в свете предвечернего солнца, таком ярком и золотом, что он казался почти нереальным.

— Хорошо, — сказал Тэд, нарушив затянувшееся молчание, и подумал: Он не знает. Он и вправду не знает. Воробьи… они все еще скрыты от него. Эта тайна — моя. — Хорошо. Договорились.