Тэд вернулся в дальний конец коридора.

– Что они делают? – спросила Лиз.

– Не знаю, – ответил Тэд, – но мне кажется, полицейские штата пытаются уговорить Пэнгборна, чтобы он мне сказал, почему так уверен, что это я убил Гомера Гамиша. Ну или хотя бы что-то из этого почему.

– Бедный Гомер, – пробормотала она. – Это как дурной сон.

Тэд взял у нее Уильяма и снова сказал, чтобы она не волновалась.

Через пару минут полицейские вернулись. Лицо Пэнгборна было мрачнее тучи. Тэд предположил, что двое патрульных все-таки втолковали шерифу то, что он и сам уже знал, но отказывался признать: писатель не дергался и не юлил, то есть не проявлял никаких внешних признаков, обычно ассоциирующихся с виной.

– Хорошо, – сказал Пэнгборн. Он пытается справиться с неприязнью, подумал Тэд, и у него получается. Не то чтобы совсем хорошо, но неплохо. Очень даже неплохо, если учесть, что перед ним – главный подозреваемый в убийстве однорукого старика. – Эти джентльмены хотели бы, чтобы я задал вам по крайней мере один вопрос, мистер Бомонт, и я задам этот вопрос. Где вы находились и чем занимались с одиннадцати вечера тридцать первого мая до четырех утра первого июня?

Бомонты переглянулись. Тэд буквально физически ощутил, как у него отлегло от сердца. Не то чтобы совсем отлегло, но камень, давивший на него всем весом, слегка покачнулся. Как будто державшие его канаты разом оборвались. Теперь нужен только хороший толчок.

– Точно в тот день? – пробормотал он, обращаясь к жене. Ему казалось, что да. Но это было слишком хорошо, чтобы быть правдой.

– Я уверена, да. Тридцать первого, вы говорите? – Лиз повернулась к Пэнгборну, сияя надеждой.

Пэнгборн подозрительно посмотрел на нее.

– Да, мэм. Но, боюсь, одного вашего голословного утверждения будет никак не достаточно…

Лиз не слушала его. Она считала, загибая пальцы, и вдруг просияла.

– Вторник! Тридцать первое – это вторник! – Она обернулась к мужу. – Да, точно! Слава Богу!

Пэнгборн озадаченно нахмурился, и вид у него стал еще подозрительнее. Патрульные переглянулись и опять повернулись к Лиз.

– Может быть, вы и нас просветите, миссис Бомонт? – спросил один из них.

– У нас были гости. Во вторник вечером, тридцать первого! – объявила Лиз, бросив на Пэнгборна торжествующий взгляд, исполненный яростной неприязни. – Тут был полный дом гостей! Да, Тэд?

– Да, конечно.

– Хорошее алиби в подобных делах уже само по себе дает повод для подозрений, – произнес Пэнгборн, но было заметно, что он слегка выбит из колеи.

– Какой вы тупой и упертый баран! – воскликнула Лиз. Теперь ее щеки горели ярким румянцем. Страх уходил, уступая место ярости. Она повернулась к патрульным. – Если у моего мужа нет алиби на это убийство, которое, как вы говорите, он совершил, вы заберете его в участок! Если алиби есть, он заявляет, что это, возможно, и есть подтверждение его вины! Вы что, боитесь немного пошевелить мозгами? Почему вы пришли сюда?

– Тише, Лиз, успокойся, – тихо проговорил Тэд. – Если они пришли, значит, на то есть причины. Если бы шериф Пэнгборн действовал только по подозрению, думаю, он пришел бы один.

Пэнгборн мрачно взглянул на него и вздохнул.

– Расскажите нам об этом вечере, мистер Бомонт.

– Это был вечер в честь Тома Кэрролла, – начал Тэд. – Том проработал в университете, на факультете английского языка, девятнадцать лет, а последние пять был заведующим кафедрой. Он вышел на пенсию двадцать седьмого мая, когда официально закончился учебный год. На факультете его все любили, а мы, старая гвардия, называли его Томом Гонзо из-за его страстного увлечения очерками Хантера Томпсона. Вот мы и решили устроить прощальную вечеринку для него и его жены.

– Во сколько закончилась вечеринка?

Тэд расплылся в улыбке.

– Конечно, раньше четырех утра, но все равно очень поздно. Когда собирается большая компания преподавателей при почти бесконечных запасах спиртного, тут все выходные пролетят – не заметишь. Гости начали собираться к восьми, а последними ушли… кто, солнце?

– Роули Делессепс и эта ужасная женщина с исторического факультета, с которой он крутит амуры еще с допотопных времен, – сказала Лиз. – Которая вечно трубит своим громовым голосом: «Зовите меня просто Билли. Меня все так зовут».

– Да. – Тэд опять улыбнулся. – Злая ведьма из Восточной страны.

Взгляд Пэнгборна говорил красноречивее всяких слов: Все это враки, и мы все это знаем.

– И в котором часу ушли ваши друзья?

Тэда аж передернуло.

– Друзья? Роули – да. Эта женщина – категорически нет.

– В два часа ночи, – сказала Лиз.

Тэд кивнул.

– Было как минимум два часа ночи, когда мы их выпроводили восвояси. Можно сказать, просто вынесли на руках. Как вы, наверное, поняли, скорее в аду выпадет снег, чем я вступлю в фан-клуб Вильгельмины Беркс, но я бы уговорил их остаться на ночь, если бы ему надо было проехать больше трех миль или если было бы еще не так поздно. Но в такой час на дорогах во вторник – прошу прощения, уже в среду – нет ни единой живой души. Разве что только олени проводят рейды по окрестным садам. – Тэд резко умолк. От нахлынувшего чувства облегчения он уже начал нести чушь.

Настала секундная тишина. Патрульные смотрели в пол. У Пэнгборна было такое лицо… Тэд не мог разобрать, что оно выражало, потому что в жизни не видел ничего подобного. Это была не досада, хотя досада там тоже проглядывала.

Что за хрень здесь происходит?

– Да, весьма убедительно, мистер Бомонт, – наконец проговорил Пэнгборн, – но это еще ничего не доказывает. У нас есть только ваши слова и слова вашей жены о том, когда выходили последние гости. Причем время вы называете лишь приблизительно. Если те двое были в изрядном подпитии, когда уходили, вряд ли они в состоянии подтвердить ваши слова. Хотя если этот Делессепс и вправду ваш друг, он может сказать… ну, кто знает.

И все равно было заметно, что Алан Пэнгборн сбавлял обороты. Тэд это видел и думал – нет, не думал, а знал, – что патрульные тоже видят. Однако Пэнгборн еще не собирался сдаваться. Страх, который Тэд испытал в самом начале, и заместившая его ярость сменялись теперь живым интересом и любопытством. Тэд еще никогда не видел, чтобы на лице человека боролись на равных замешательство и уверенность в своей правоте. Сам факт вечеринки – а шериф не мог не признать за факт то, что очень легко проверить, – подорвал его уверенность… но все-таки не убедил. И патрульных, как понял Тэд, не убедил тоже. С той лишь разницей, что патрульные не кипели от злости. Они не знали Гомера Гамиша, и у них в этом деле не было личного интереса. Алан Пэнгборн знал, и интерес у него был.

Я тоже знал его, подумал Тэд. Так что, может быть, у меня тоже есть свой интерес. В смысле, помимо того, чтобы спасти свою шкуру.

– Послушайте, – сказал он очень спокойно, глядя прямо в глаза Пэнгборну и стараясь не отвечать неприязнью на неприязнь, – давайте вернемся к реальности, как говорят мои студенты. Вы спросили, сможем ли мы убедительно подтвердить, где мы были…

– Где вы были, мистер Бомонт, – поправил Пэнгборн.

– Хорошо, где был я. Пять весьма трудных часов. Тех часов, когда большинство людей крепко спят. Благодаря только счастливой случайности мы… я, если угодно… могу дать отчет, по крайней мере за три из этих пяти часов. Может быть, Роули и его ведьмоподобная дама ушли в два часа. Может быть, в половину второго или в два пятнадцать. В любом случае было поздно. Это они подтвердят, и даже если бы Роули и мог соврать, чтобы сварганить мне алиби, то уж любезная Беркс – никогда в жизни. Думаю, если бы Билли Беркс увидела, как я тону в реке, она бы вылила мне на голову ведро воды.

Лиз потянулась забрать у него Уильяма, который начал беспокойно вертеться, и при этом улыбнулась Тэду какой-то странной улыбкой, больше похожей на гримасу. Сначала Тэд не понял, что значит эта улыбка, но потом до него дошло. Да, конечно. Это выражение, сварганить алиби. Так иногда говорил Алексис Машина, главный злодей из романов Джорджа Старка. Это действительно было странно; раньше Тэд никогда не употреблял в речи старкизмы. С другой стороны, его никогда еще не обвиняли в убийстве, а убийства – это как раз территория Джорджа Старка.