– Тогда что это? – робко спросила Шейла.
Притчард повернулся обратно к снимку на негатоскопе.
– Что это? – проговорил он с нажимом и вновь постучал пальцем по области, обведенной желтым кружком. – Внезапные приступы головных болей вкупе с ранее не наблюдавшимися судорожными припадками дают основание предположить, что у вашего сына опухоль мозга. Вероятно, еще небольшая и, будем надеяться, доброкачественная.
Глен Бомонт уставился на врача с каменным лицом, а его жена заплакала в носовой платок. Она плакала без единого звука. За годы супружества она в совершенстве овладела искусством беззвучного плача. Кулаки Глена били стремительно, очень больно и почти никогда не оставляли следов, так что после двенадцати лет молчаливых страданий она, наверное, и не смогла бы разрыдаться в голос, даже если бы захотела.
– Так вы, значит, будете резать ему мозги? – спросил Глен с присущими ему тактом и деликатностью.
– Я бы не стал называть это так, мистер Бомонт, но да, я считаю, что в данном случае требуется диагностическая операция, – ответил Притчард и подумал: Если Бог все-таки существует, и если Он в самом деле создал нас по Своему образу и подобию, то мне даже не хочется думать о том, почему, черт возьми, в мире так много уродов вроде вот этого Бомонта и почему от этих уродов зависят судьбы стольких людей.
Глен молчал несколько секунд, глядя в пол и задумчиво хмурясь. Наконец он поднял голову и задал вопрос, который беспокоил его больше всего:
– Скажите, док, только честно… во сколько оно обойдется?
Медсестра увидела это первой.
Ее пронзительный вопль разорвал тишину операционной, где последние пятнадцать минут звучали лишь тихие распоряжения доктора Притчарда, глухое шипение аппаратуры жизнеобеспечения и, время от времени, резкий визг хирургической пилы.
Медсестра отшатнулась, налетела на каталку, где были аккуратно разложены все инструменты, и перевернула ее. Каталка рухнула на кафельный пол с гулким грохотом, за которым последовал звон падающих инструментов.
– Хилари! – крикнула старшая сестра. Она так возмутилась, что, позабыв обо всем, сделала шаг в сторону убегавшей медсестры в развевавшемся зеленом халате.
Доктор Альбертсон, ассистировавший на операции, легонько пнул старшую сестру по ноге.
– Не забывайте, пожалуйста, где вы находитесь.
– Да, доктор. – Она опять повернулась к столу и даже не взглянула на дверь операционной, когда та с грохотом распахнулась и Хилари вылетела в коридор, продолжая вопить, словно пожарная сирена.
– Инструменты – в стерилизатор, – сказал доктор Альбертсон. – Быстро.
– Да, доктор.
Она принялась собирать инструменты, тяжело дыша, явно в смятении, но держа себя в руках.
Доктор Притчард, похоже, вообще ничего не заметил. Он сосредоточенно всматривался в окошко, вырезанное в черепе Тэда Бомонта.
– Невероятно, – пробормотал он. – Просто невероятно. О таком только в книгах писать. Если бы я не видел своими глазами…
Шипение стерилизатора вернуло его к действительности. Он как будто очнулся и повернулся к доктору Альбертсону.
– Надо откачать кровь, – резко проговорил он и взглянул на сестру. – Ну и что вы там застряли? Кроссворд, что ли, решаете? Давайте сюда инструменты!
Она подошла, неся инструменты в новой кювете.
– Начинайте откачивать, Лестер, – приказал Притчард Альбертсону. – Прямо сейчас. А потом я покажу вам такое, чего вы нигде не увидите. Разве только на ярмарочном шоу уродов.
Альбертсон подкатил к столу откачивающий насос, едва не задев старшую сестру, которая отскочила назад, но инструменты все-таки удержала.
Притчард повернулся к анестезиологу:
– Следим за давлением, дружище. Ваша задача – держать давление.
– У него сто пять на шестьдесят восемь, доктор. Как у космонавта.
– Хорошо. Его мать говорит, что у нас тут лежит второй Уильям Шекспир, так что держите давление, как сейчас. Приступайте, Лестер… только нормально качайте. Не надо его щекотать этой штукой!
Альбертсон включил насос и принялся откачивать кровь под успокаивающий ровный гул контрольной аппаратуры. А потом ему вдруг стало нечем дышать. Как будто кто-то ударил его под дых.
– О Господи. Господи Боже. Иисус милосердный. – Он на мгновение отшатнулся… а потом наклонился поближе. Над хирургической маской его глаза за толстыми стеклами очков широко раскрылись и вспыхнули любопытством. – Что это?
– Думаю, вы сами видите, что это, – сказал Притчард. – Просто к этому надо привыкнуть. Я о таком только читал. И даже не думал, что когда-нибудь увижу своими глазами.
По цвету мозг Тэда Бомонта напоминал внешнюю кромку раковины рапана: серый с едва различимым розовым оттенком.
Из гладкой поверхности твердой мозговой оболочки торчал слепой, недоразвитый человеческий глаз. Мозг слабо пульсировал. Глаз пульсировал вместе с ним. Словно пытался им всем подмигнуть. Именно это – как бы подмигивающий глаз – и напугало операционную сестру.
– Господи Боже, что это? – повторил Альбертсон.
– Уже ничего, – ответил Притчард. – Когда-то оно, вероятно, было живым человеческим существом. А теперь это ничто. Разве что некоторое затруднение. Но с этой трудностью мы сможем справиться.
Доктор Лоринг, анестезиолог, спросил:
– Можно взглянуть, доктор Притчард?
– Давление в норме?
– Да.
– Смотрите. Будет о чем рассказать внукам. Но только быстро.
Пока Лоринг смотрел, Притчард повернулся к Альбертсону.
– Мне понадобится пила, – сказа он. – Надо немного расширить отверстие. А потом прозондируем. Не знаю, смогу ли я вычистить все, что там есть, но что смогу, я вычищу.
Лестер Альбертсон, который теперь замещал старшую операционную сестру, подал Притчарду свежепростерилизованный зонд, когда тот потребовал инструмент. Мурлыкая себе под нос песню из сериала «Бонанца», Притчард обрабатывал рану быстро, почти играючи, лишь изредка бросая взгляд в зеркальце на конце зонда. Он действовал в основном на ощупь. Позже Альбертсон говорил, что никогда в жизни не видел столь потрясающего проявления хирургического наития.
Вдобавок к глазу они нашли часть ноздри, три ногтя и два зуба. В одном из зубов была маленькая кариозная полость. Глаз продолжал пульсировать и пытаться подмигивать вплоть до той самой секунды, когда Притчард сперва проколол его тонким скальпелем, а потом удалил. Вся операция, от предварительного зондирования до окончательного удаления, заняла всего-навсего двадцать семь минут. Пять комков плоти с влажным хлюпаньем упали в стальную кювету, стоявшую на столике рядом с выбритой головой Тэда.
– Думаю, там уже чисто, – наконец объявил Притчард. – Похоже, вся чужеродная ткань соединялась рудиментарным нервным узлом. Если там и остались другие куски, мы скорее всего их убили.
– Но… как такое возможно? Ребенок же до сих пор жив. Я имею в виду, это же части его самого, разве нет? – спросил озадаченный Лоринг.
Притчард указал на кювету.
– Мы нашли глаз, пару зубов и ногтей у него в голове, и вы полагаете, что это части его самого? У него что, не хватает ногтей? Давайте проверим?
– Но даже рак – это всего лишь часть организма…
– Это был не рак, – терпеливо проговорил Притчард. Пока он объяснял, в чем тут дело, его руки продолжали свою работу. – Когда мать рожает единственного ребенка, это не значит, что он был один изначально. Вполне возможно, друг мой, что этот ребенок начинал свое существование как близнец. И такое бывает достаточно часто, примерно в двух случаях из десяти. Что происходит с другим плодом? Сильный поглощает слабого.
– Поглощает? Вы хотите сказать, он его пожирает? – Лоринг слегка позеленел. – То есть мы сейчас говорим о внутриутробном каннибализме?
– Называйте как вам угодно; такое случается довольно часто. Если когда-нибудь у нас появится этот ультразвуковой аппарат, о котором пока только болтают на медконференциях, тогда мы, наверное, сможем точно узнать, как часто. Но как бы часто или нечасто это ни происходило, то, что мы видели с вами сегодня, вообще редкий случай. Часть близнеца этого мальчика осталась непоглощенной и оказалась в конечном итоге в его префронтальной коре. А могла бы попасть и в кишечник, и в селезенку, и в позвоночник, куда угодно. Среди врачей что-то подобное наблюдают, как правило, только патологоанатомы – обнаруживают при вскрытии. Но я ни разу не слышал, чтобы чужеродная ткань стала причиной смерти.
