Существо, некогда бывшее Джорджем Старком, — существо, теперь лишь отдаленно похожее на человека, — поднялось в воздух на подушке из воробьев. Оно двинулось через комнату, чуть не упало, потом вновь неуверенно поднялось. Оно приближалось к огромной дыре с рваными краями, зиявшей в восточной стене.
В дыру лился поток новых птиц; те, что еще оставались в гостевой спальне, ринулись в кабинет.
Плоть осыпалась с дергавшегося скелета Старка кошмарным дождем.
Тело выплыло наружу через дыру в стене. Вокруг него летали воробьи и на лету выдирали остатки волос.
Алан с Лиз пробрались в кабинет по ковру из мертвых птиц. Тэд медленно поднялся на ноги, держа в каждой руке по вопящему близнецу. Лиз подбежала, забрала у него детей и принялась ощупывать их, проверяя, нет ли ран.
— Все хорошо, — сказал Тэд. — Думаю, с ними все хорошо.
Алан подошел к рваной дыре в стене. Выглянув наружу, он увидел сцену из какой-то недоброй сказки. Небо почернело от птиц, но в одном месте чернота была еще гуще, словно кто-то пробил отверстие в ткани реальности.
Отверстие, имевшее очевидное сходство с корчащейся человеческой фигурой.
Птицы поднимали Старка все выше, выше и выше. Достигнув верхушек деревьев, они на мгновение как будто застыли в воздухе. Алану показалось, что он услышал пронзительный, нечеловеческий крик, вырвавшийся из самого центра этого черного облака. Потом воробьи снова пришли в движение. Это было похоже на фильм, запущенный в обратную сторону. Черные потоки воробьев вырывались наружу из разбитых окон; воробьи поднимались с подъездной дорожки, с деревьев, с изогнутой крыши «фольксвагена» Роули.
И все они устремлялись к той черной дыре.
Пятно черноты в форме человеческой фигуры снова сдвинулось… поднялось над деревьями… в темное небо… и там скрылось из виду.
Лиз сидела в углу, держа близнецов на коленях. Она укачивала малышей, успокаивала — хотя они больше не плакали. Они радостно таращились на ее измученное, залитое слезами лицо. Уэнди ласково погладила мать по щеке, словно пыталась утешить. Уильям поднял ручку, выхватил перышко из волос Лиз и принялся сосредоточенно его рассматривать.
— Его больше нет, — хрипло проговорил Тэд. Он подошел к Алану и встал рядом с ним у пролома в стене.
— Да, — отозвался Алан. Он вдруг расплакался и сам не понял, как это случилось.
Тэд попытался приобнять его за плечи, но Алан отстранился. Мертвые тела воробьев захрустели у него под ногами.
— Сейчас все пройдет, — сказал он.
Тэд снова выглянул в темноту за рваной дырой в стене. Оттуда вылетел воробей и уселся ему на плечо.
— Спасибо, — сказал ему Тэд. — Спаси…
Воробей клюнул его, клюнул внезапно и сильно — под глазом осталась кровоточащая ранка.
Потом воробей улетел и присоединился к своим сородичам.
— Почему он так сделал? — изумленно спросила Лиз. — Почему?
Тэд не ответил, хотя, кажется, знал ответ. И Роули Делессепс тоже знал. То, что сейчас произошло, было волшебством… но не как в сказке. Возможно, этим последним воробьем управляла некая сила, считавшая, что Тэду надо об этом напомнить. Обязательно напомнить.
Будь осторожен, Тадеус, — никто не может повелевать посланниками с того света. А даже если и может, то очень недолго. И за это всегда надо платить.
Какую цену придется заплатить мне? — совершенно спокойно подумал он. А потом: И когда будет предъявлен счет?
Но это вопрос для другого раза, для другого дня. И вот еще что: может быть, этот счет уже оплачен?
Может быть, он уже расплатился за все?
— Он мертв? — спросила Лиз… почти умоляюще.
— Да, — отозвался Тэд. — Он мертв, Лиз. Бог троицу любит. История Джорджа Старка закончилась. Пойдемте, ребята… пойдемте отсюда.
Так они и поступили.
Эпилог
В тот день Генри не поцеловал Мэри Лу, однако и не ушел, не сказав ни единого слова, как вполне мог бы сделать. Он остался, он терпел ее ярость и ждал, когда та утихнет и превратится в замкнутое молчание, столь хорошо ему знакомое. Он давно уяснил, что она не делилась своими печалями и даже их не обсуждала. Это были ее печали. Свои лучшие танцы Мэри Лу всегда танцевала одна.
Наконец они прошли через поле и еще раз взглянули на игровой домик, где три года назад умерла Эвелин. Это было не ахти какое прощание, но лучше они все равно не смогли бы. Генри чувствовал, что и так тоже неплохо.
Он положил маленьких бумажных балеринок Эвелин в высокую траву у разрушенной веранды, зная, что скоро их унесет ветер. А потом они с Мэри Лу в последний раз вместе покинули старое место. Это было нехорошо, но нормально. Вполне нормально. Генри был не из тех, кто верит в счастливые развязки. И только поэтому был так спокоен.
Тадеус Бомонт. Стремительные танцоры
Сны человека — его настоящие сны, а не галлюцинации в сновидениях, которые приходят или не приходят по собственной прихоти, — кончаются в разное время. Сон Тэда Бомонта о Джордже Старке закончился в четверть десятого, в тот самый вечер, когда психопомпы унесли его темную половину в неизвестную даль, в место, которое было ему определено. Сон закончился вместе с черным «торонадо», с этим тарантулом, в котором они с Джорджем всегда подъезжали к летнему дому в повторяющемся кошмаре Тэда.
Лиз с близнецами стояла на самом верху, где подъездная дорожка сливалась с Лейк-лейн. Тэд с Аланом стояли у черной машины Старка, только теперь машина была не черной, а серой от птичьего помета.
Алану не хотелось смотреть на дом, но он не мог оторвать от него глаз. Дом превратился в руины. Восточная сторона — где находился кабинет — приняла на себя главный удар, но дом был разрушен практически весь. Повсюду зияли огромные дыры. Перила свисали с террасы над озером, словно шаткая деревянная лестница. Дом окружали громадные кучи мертвых птиц. Они громоздились на крыше; они забили все водостоки. Взошла луна. Ее свет отражался в рассыпанных осколках стекла, и все как будто искрилось звенящим серебром. Те же самые серебристые блики мерцали в остекленевших глазах мертвых воробьев.
— Вы точно не возражаете? — спросил Тэд.
Алан кивнул.
— Я спрашиваю, потому что это уничтожит все улики.
Алан резко рассмеялся.
— А кто-то поверил бы в то, что они подтверждают?
— Наверное, нет. — Тэд помолчал и добавил: — Знаете, было время, когда мне казалось, что вы вроде как даже неплохо ко мне относитесь. А теперь я этого больше не чувствую. Вообще. И мне непонятно… Вы считаете, что это я виноват… в том, что случилось?
— Да мне по хрену, если честно, — сказал Алан. — Все закончилось. И больше меня ничего не волнует, мистер Бомонт. Вообще ничего. В данный конкретный момент.
Он увидел, что Тэда больно задели его слова, и сделал усилие над собой.
— Послушайте, Тэд. Это было уже чересчур. Слишком много всего и сразу. Я только что видел, как стая воробьев унесла человека в небо. Не надо сейчас меня трогать, ладно?
Тэд кивнул:
— Я понимаю.
Нет, ты не понимаешь, подумал Алан. Ты не понимаешь, кто ты такой, и вряд ли когда-то поймешь. Твоя жена, может быть, и поймет… хотя не факт, что у вас с ней будет все хорошо после того, что случилось… и что она захочет понять или отважится любить тебя снова. Возможно, только твои дети… когда-нибудь потом… но не ты, Тэд. Стоять рядом с тобой — все равно что стоять рядом с пещерой, откуда вылезло некое кошмарное чудовище. Чудовища больше нет, но все равно как-то не хочется приближаться к тому месту, откуда оно появилось. Потому что там могут быть и другие. Вряд ли, конечно, они там есть. Умом-то ты все понимаешь, но чувства все равно протестуют, правда? О Боже. И даже если пещера опустела уже навсегда, все равно остаются сны. И воспоминания. Например, о Гомере Гамише, забитом насмерть собственным протезом. Из-за тебя, Тэд. Все это — из-за тебя.
