— Спасибо, Роули.

Роули кивнул, сказал еще раз, чтобы Тэд был осторожен, и уселся за стол.

Тэд вернулся к себе в кабинет.

И мне еще надо оставить записку миссис Фентон.

Он помедлил, так и не убрав до конца все папки, которые вытащил по ошибке, и уставился на свою бежевую «Ай-би-эм Селектрик», стоявшую на столе. В последнее время его стало тянуть как магнитом ко всем пишущим приспособлениям. На протяжении всей прошлой недели он не раз задумывался о том, а не прячутся ли внутри каждого из них различные версии Тэда Бомонта, наподобие злых духов, что таятся на донышках бутылок.

Мне надо оставить записку миссис Фентон.

Но чтобы связаться с миссис Фентон, варившей такой крепкий кофе, что казалось, он сейчас выберется из чашки и заживет собственной жизнью, нужна была не электрическая пишущая машинка, а доска для спиритических сеансов. И почему он вдруг вспомнил о миссис Фентон? Вот уж о ком он не думал, так это о ней.

Тэд убрал в ящик последние папки и посмотрел на свою левую руку. Скрытый под повязкой участок кожи между большим и указательным пальцами вдруг зачесался и начал гореть. Тэд потер рукой о штанину, но зуд только усилился. Теперь рука еще и разболелась. Ощущение жжения усилилось.

Тэд посмотрел в окно.

Телефонные провода на той стороне бульвара Беннетт были облеплены воробьями. Воробьи сидели на крыше медпункта, и буквально на глазах у Тэда еще одна стая приземлилась на один из теннисных кортов.

Казалось, они все смотрели на него.

Психопомпы. Предвестники живых мертвецов.

Еще одна стая воробьев спустилась с неба, словно тайфун обгоревших листьев, и уселась на крышу Беннетт-холла.

— Нет, — прошептал Тэд дрожащим голосом. По спине пробежал холодок. Рука горела и чесалась.

Пишущая машинка.

Избавиться от воробьев и от невыносимого, сводящего с ума зуда можно только с помощью пишущей машинки.

Тяга сесть за машинку была слишком сильной, чтобы ей противиться. Это казалось вполне естественным, даже правильным — как сунуть обожженную руку под струю холодной воды.

Мне надо оставить записку миссис Фентон.

Так что берись за работу и начинай прямо сегодня, а если до ночи так и не соберешься, то ты, сукин сын, очень о том пожалеешь. И не ты один.

Зудящее шевеление под кожей усилилось. Казалось, это ощущение исходит из дырки, пробитой в руке. Вырывается волнами жара. Его глазные яблоки словно пульсировали в ритме этих волн. Перед мысленным взором возникла картина: воробьи. Воробьи в Риджуэйской части Бергенфилда; под бледным, белым весенним небом, в 1960 году. Весь мир словно вымер. В мире не было никого, кроме этих ужасных, самых обыкновенных птиц, психопомпов, и пока Тэд смотрел, они разом взлетели. От их огромной, взвихренной массы потемнело все небо. Воробьи снова летали.

За окном кабинета Тэда воробьи, сидевшие на проводах, на крыше медпункта и Беннетт-холла, одновременно с шумом вспороли воздух. Несколько студентов, проходивших по университетской площади, остановились и проводили взглядом огромную птичью стаю, взявшую курс на запад.

Тэд этого не видел. Он видел только квартал своего детства, каким-то образом превратившийся в потустороннее мертвое пространство из кошмарного сна. Тэд сел перед пишущей машинкой, погружаясь все глубже и глубже в сумеречный мир транса, но все-таки одна мысль зацепилась в его сознании. Хитрый лис Джордж мог заставить его сесть за машинку и стучать по клавишам — да, — но он не станет писать книгу, что бы ни случилось, не станет… и если он будет тверд в этом решении, хитрый лис Джордж либо распадется на части, либо просто исчезнет, как пламя задутой свечи. Он это знал. Он это чувствовал.

Теперь его рука как будто вибрировала, и он чувствовал, что если бы смог увидеть ее под повязкой, она была бы похожа на лапу какого-нибудь мультяшного персонажа — например Хитрого Койота, — когда по ней долбанули кувалдой. Это была не боль, не совсем боль; это было то самое сводящее с ума ощущение, когда у тебя начинает чесаться место на спине между лопатками, куда никак не дотянуться. Причем чешется не кожа, а где-то глубже — и так, что приходится стискивать зубы.

Но даже это казалось далеким, неважным. Тэд склонился над пишущей машинкой.

Как только он включил машинку, зуд тут же прошел, а вместе с ним и видение воробьев.

Но транс продолжался, и в самой его сердцевине вызревала настоятельная необходимость: надо было что-то написать, и все его тело кричало об этом, требовало, чтобы он взялся за дело, сделал его и довел до конца. В каком-то смысле это было гораздо хуже, чем видение воробьев или болезненный зуд в руке. Этот зуд исходил откуда-то из глубин его собственного сознания.

Он заправил в машинку лист бумаги и на мгновение замер, чувствуя себя потерянным и отстраненным. Потом положил пальцы на средний ряд клавиш — в исходное положение для слепой печати, хотя печатать вслепую он так и не выучился.

Секунду пальцы лежали на клавишах, чуть подрагивая, а потом поднялись — все, кроме двух указательных. По всей видимости, Джордж Старк печатал точно так же, как Тэд, двумя пальцами, неумело. Оно и понятно; пишущая машинка была не самым любимым его инструментом.

Когда Тэд убирал с клавиш пальцы левой руки, рука отзывалась глухой болью, но не более того. Печатал он медленно, но ему все равно не понадобилось много времени, чтобы на белом листе появилась фраза. Короткая, хлесткая фраза. Пять слов заглавными буквами:

Внезапно мир снова обрел четкость и резкость. Никогда в жизни Тэд не испытывал такого ужаса и смятения. Господи, ну конечно… это же ясно, это же очевидно.

Сукин сын звонил из моего дома. Он добрался до Лиз и близнецов!

Он рванулся из-за стола, не зная, куда бежать и что делать. Он даже не сознавал, что пытается встать, пока рука не вспыхнула болью, как тлеющий факел, которым резко взмахнули в воздухе, чтобы он полыхнул огнем. Он оскалил зубы и с глухим стоном упал обратно в кресло перед пишущей машинкой. Прежде чем он успел понять, что происходит, его пальцы вновь застучали по клавишам.

На этот раз шесть слов:

Тэд тупо уставился на лист бумаги. Как только он напечатал последнюю «Т», все как будто отрезало: словно он был электрической лампой и его кто-то выключил. Никакой боли в руке. Никакого зуда. Никаких шевелений под кожей. Никаких ощущений, что за тобой наблюдают.

Птицы исчезли. Исчезло и ощущение сумеречного выпадения из реальности. Старк тоже исчез.

Только на самом деле он никуда не исчез, верно? Да. Пока Тэда не было, Старк проник в его дом и принялся там хозяйничать. Дом охраняли двое полицейских, но это уже не имело значения. Каким надо было быть идиотом, чтобы поверить, что парочка полицейских сможет остановить Старка. Его не смогла бы остановить и бригада спецназовцев, даже «зеленые береты» из отряда «Дельта». Потому что Джордж Старк — вообще не человек, а что-то вроде тяжелого танка «Тигр» в человеческом обличье.

— Ну что, как дела? — спросил у него за спиной Харрисон.

Тэд аж подскочил, словно ему в шею воткнули булавку… и это заставило его вспомнить о Фредерике Клоусоне. О Фредерике Клоусоне, который влез не в свое дело… и, рассказав то, что знает, подписал себе смертный приговор.

буквально кричала фраза на листе бумаге, заправленном в пишущую машинку.

Тэд протянул руку, вытащил лист и смял его. Он не обернулся, чтобы посмотреть, далеко ли стоит Харрисон, — это было бы ошибкой. Он старательно изображал беззаботный вид, хотя настроение было отнюдь не беззаботным. Ему казалось, что он сходит с ума. Он ждал, что Харрисон спросит, что он печатал и почему так поспешно вытащил лист из машинки. Но Харрисон не сказал ни слова, и тогда заговорил Тэд: