После Катрин завела новых жителей в помещение кухни, желая продемонстрировать сразу всё. Работницы, что до этого весело переговаривались, отнеслись к пришедшим со страхом. Эльф и рослый незнакомец столь отличительной внешности одинаково пугали их. Незнакомые девушки же на фоне них терялись, оставаясь незамеченными. Не желая и дальше нагнетать обстановку, Катрин поспешила их увести.

Остаток дня провели все четверо вместе, но по отдельности. Лайя рисовала. Чонсок читал книгу, ту самую, что Тэруми исписала между строк его именем. Иногда он останавливался, куда-то проваливаясь в своих мыслях, и с грустной улыбкой гладил пальцем выведенные возлюбленной буквы. Тэруми любовно начищала своё оружие. Фенрис сидел на подоконнике широко распахнутого окна, свесив наружу ноги, и смотрел на простирающийся вдалеке лес. Он заслонял свет, но никто ничего ему не говорил.

Много часов молчания лишь однажды нарушила Тэруми замечанием:

– Вам не кажется поведение Лоран слишком странным? Она всё время так смотрит на меня и угрюмого. Причем в её взгляде на Фенриса нет ненависти, хоть он, вроде как, и враг им всем. Скорее, тоска… Бр-р-р-р… Не знала бы, что угрюмый был за барьером, то подумала бы, что их что-то связывает. Может, у вас было что-то в прошлом, которое ты забыл? – Эльф неопределенно пожал плечами. – И её внимание ко мне… Что ни скажи, глаз не сводит. Вопросы личные при случае задает.

– Может, догадалась, что ты тоже ведьма, вот и удивлена, что у азурианки дар? – предположил Чонсок.

Но ответила за неё Лайя:

– Тэруми не колдовала, чтобы Лоран могла почувствовать её магию.

– Руны на ногах увидела?

– Тоже вряд ли, – возразила Тэруми. – Если бы меня раздевали полностью, то тогда бы нашли оружие в сапогах и штанах. Снимали только верх для перевязки.

Иных предположений не было, и все снова замолчали.

Укладывались спать странно. Другого слова Лайя не могла подобрать для этого действа. Фенрис и Чонсок отвернулись. Она и Тэруми сняли штаны, оставаясь только в рубашках, и забрались каждая под свое одеяло, потом к ним присоединились мужчины. Им же пришлось лечь в штанах, отказались только от верха. И ведь не раз ночевали вместе, в разных местах и при разных обстоятельствах, но сегодня неловкость висела в воздухе, смущая в первую очередь девушек.

Лайя лежала на боку, обнимая рукой обнаженный торс Фенриса, и пыталась расслабиться. Она знала, что совсем скоро они привыкнут друг к другу и перестанут смущаться. Что она вполне сможет показаться полуголой перед Чоном, а он перед ней… То же самое будет и с Тэруми…

Воспоминание пришло внезапно. Лайя громко и резко захохотала, за что получила знатный пинок ногой с соседней кровати.

– Чокнутая! Я чуть в штаны не наложила!

– Ты сейчас без штанов, – выдавила из себя Лайя, пытаясь успокоиться. – Помните, я говорила, что хочу, чтобы вы жили рядом? Так вот… Я не думала, что это будет насто-о-о-олько рядом… Фу-у-ух… Что ж такое… – Она снова захохотала.

– Надо было формулировать желание правильно, – проворчала Тэруми, крутясь, всё ещё пытаясь поудобнее пристроиться на кровати. – И замолчи уже, дай поспать.

Лайя ещё какое-то время хихикала, но уже тихонечко, в плечо Фенриса, а потом окончательно успокоилась и… поняла, что спать она не хочет. Прошлый день и ночь были настолько сложными, что сон свалил сразу, а сегодня, ничем толком незанятая, она, неуставшая, не могла не думать. Она представляла себе долгие годы, проведенные в этом городе, в этой комнате… Представляла себе их с Фенрисом детей, которые появятся здесь и вырастут… здесь… Душу сразу же сковала тоска. Вот она, её лучшая доля…

Она взглянула на Фенриса. Он тоже не спал, лежал и изучал потолок, о чем-то размышляя. Не нужно было даже оборачиваться, чтобы понять: азуры тоже не спят. Лайя думала обо всех них и невольно поймала себя на мысли, что Чонсок вызывает у неё восхищение. Он единственный из них, кто выбрал этот путь добровольно, отказавшись от блестящего будущего. Ошибочный путь. Но при этом он ни разу не выразил сожаления или отчаяния. Он принимал судьбу такой, какая она есть, и был счастлив, что любимая женщина жива и рядом с ним…

Дверь внизу хлопнула. Они тут же вскочили на ноги и похватали оружие, замирая и рассредоточиваясь по комнате. Внизу что-то упало. Тихая ругань. Тяжелая поступь. Звук захлопывающейся двери. Кто-то пришел к Катрин. Они переглянулись, одновременно расплываясь в улыбке, откровенно потешаясь над своей привычкой искать во всем угрозу, и снова улеглись.

Лайя задумчиво водила рукой по животу Фенриса, рисуя пальцами узоры. Это действо успокаивало её, погружая в полудрему. Фенрис вдруг перехватил её руку и предупреждающе посмотрел. То, что успокаивало её, волновало его. Она виновато поджала губу, поднимая руку выше и замирая.

Тишину дома сотрясла громкая брань. Катрин и её сосед по комнате, или муж – какие их там связывают отношения – что-то на повышенных тонах делили. И судя по звукам, иногда дрались. Учитывая комплекцию женщины, Лайя не была уверена, что обижают именно Катрин. Время шло, а страсти так и не затихали.

– Значит шуметь на улицах – нельзя, а дома орать – всегда пожалуйста! – зло высказалась за всех Тэруми и прикрыла уши руками, желая уменьшить звук.

Полежав под такой аккомпанемент ещё немного, Чонсок поднялся и вышел в коридор. Не спускаясь с этажа и не закрывая дверь своей комнаты, он громко запел на азурианском. Он очень старался брать нужные ноты. Выражение лица при этом было крайне торжественным. Лайя не понимала смысла слов, но догадалась, что текст и мелодия имели отношение к родине и правящему дому.

Катрин и какой-то мужчина на середине первого куплета выбежали из своей комнаты. Чонсок пропел ещё один куплет, а потом холодно на них посмотрел и сказал:

– Доброй ночи.

Ошарашенные изимцы ушли обратно, не менее ошарашенные соседи по комнате в молчании уставились на него, а Чонсок снова запер дверь и вернулся в кровать.

– Амэнэ, я и не думала, что ты умеешь петь, – сказала Тэруми, наконец-то придя в себя и хихикая.

– Пение входит в стандартную программу обучения наследников знатных домов, – равнодушным тоном пояснил он. – Помогает развивать речь и голос.

– Ясно, – только и смогла ответить Тэруми.

Постепенно они снова удобнее устроились и успокоились. Комната стала медленно погружаться в сон. С нижних этажей стали доноситься стоны.

– Блеск, – буркнула Тэруми. – Лучше б орали.

– Я завтра сварю яд, ты подсыплешь, – сказала ей Лайя.

– Договорились.

– Заодно комната освободится, – заметил, словно невзначай, Фенрис.

Они вчетвером громко захохотали, разом перекрывая звуки снизу.

На завтрак в общий зал все четверо собирались как на войну. Оружие взяли с собой. И хоть Лоран, пришедшая сопроводить их лично, сказала, что это лишнее, её никто не послушал. Чонсок предпочел бы забрать с собой и сумки, но понимал, что это будет уже совсем перебор.

Внутри столовой царило оживление. Мужчины и женщины весело переговаривались, рассаживаясь по своим местам. Маленькие дети бегали, шумно играя. Подростки постарше сбились отдельно, что-то обсуждая.

Когда присутствие чужаков обнаружили, воцарилась тишина. Необычный оттенок кожи азуров и разрез их глаз привлек внимание. Их откровенно разглядывали. Несмотря на прошлые два дня, многие видели чужаков сейчас впервые. За столетия изоляции изимцы уже и забыли о существовании иных наций.

Кто-то обратил внимание на Фенриса, и тихий шелест: «Эльф» стал эхом передаваться по залу. Совсем маленькие дети со слезами бросились к матерям и стали прятаться за их ноги. Мужчины угрожающе сжали руки в кулаки. Женщины отошли дальше, не желая, чтобы он шел мимо них. От всеобщего хаоса изимцев сдерживал лишь ровный шаг Лоран и её вежливая улыбка, обращенная к людям.

Фенрис на происходящее никак не реагировал. Он величественно шел в окружении всеобщей ненависти. Как и тогда на поле после той волны, Лайю снова посетило это пугающее чувство… Она не знает его. Отличие Фенриса от обычных людей, да и от всех магов, которых ей когда-либо доводилось видеть, было колоссальным. И дело не во внешности, дело в особой ауре, которая невольно улавливалась всем нутром.