— Нет, Сергей, — мы уже выпили с будущим классиком мирового кино на брудершафт и перешли на ты, — снимать фильм мы торопиться не будем. Начнём, в лучшем случае, года через два.

— Зачем же мы тогда как угорелые носились по Петрограду перед отъездом? Я бы спокойно оформил увольнение месяца за три.

— Если бы ты три месяца увольнялся, мы потеряли бы целый год, если не больше. А целый год терять жалко. За год ты исследуешь весь Голливуд, найдёшь нужных нам технических специалистов, всяких там: операторов, звукооператоров, монтажёров и так далее. Нам нужны лучшие, а лучшие техники кинопроизводства работают в САСШ. Возьмёшь их на заметку и отправишься во Францию, проводить кастинг актёрам. «Мясорубку» поставили уже семь театров в разных городах, выбор актёров большой, а может и они тебе не подойдут, поэтому это тоже процесс не быстрый. То, да сё, да всякие форс-мажоры обязательно будут возникать, так что два года — это я ещё оптимистично. Я же тем временем займусь строительством нормального современного звукового кинотеатра в Париже, договором с военными, мы ведь натуру будем снимать прямо у Вердена, а не декорации в павильоне. Всё серьёзно, с настоящей артиллерией, пулемётами, нужно ещё «бошевских» огнемётов раздобыть — отличный у них был девайс, на экране будет смотреться люто. Прикинь — горящие каскадёры мечутся, пытаются пламя сбить, а в следующем кадре «боши» хохочут и их, хохочущих, накрывает залп гаубичной батареи. Девки, даже не беременные, прямо в кинотеатре рожать начнут.

— Ты хоть представляешь, сколько это стоит?

— Не дороже денег, не переживай, наливай.

Выпиваем. Приятно всё-таки путешествовать в компании. Я уж и забыл, как это весело. Кстати, надо бы Хайнца навестить…

— Так вот, бюджет фильма, для начала, определим в миллион франков, но не думаю, что вложимся. Мы пока даже плюс-минус лапоть прикинуть не можем, никто ведь такого пока не снимал.

— Это точно. Скажи, Андрей, а зачем тебе понадобился я? Ведь все идеи твои.

— От идеи до реализации — пропасть, Серёга.

Раскуриваю сигару. Эх, жить хорошо!

— Я эту пропасть точно не перепрыгну, да и другие дела у меня есть. Ты снимешь как надо, это я знаю.

— Откуда?

— От верблюда. Ладно, не дуйся, когда-нибудь расскажу, если доживём. Пока просто поверь мне — знаю и всё тут.

В Нью-Йорк мы с Серёгой и Виктором Измайловым прибыли 7 ноября 1921 года, когда Граналь уже выпустил в печать последнее пятое интервью моей Российской «добычи», интервью с самим человеком прошлого года по версии нашего журнала, большевистским вождём Владимиром Лениным.

В этом году человеком года мы выберем лауреата первой премии Нобеля-Моргана по экономике доктора Зигберта Риппе, основавшего опять же первое в этой истории рейтинговое агентство «Bewertung». Да, мы бессовестно пользуемся своими возможностями для продвижения своих интересов, а славный доктор наш человек.

Ленин не наш, но так нам было нужно и выгодно. Выгодно и сейчас, однако два года подряд одно и то же лицо, тем более вождя большевиков — нас просто не поймут. В общем, Жюль начал публиковать мой серию интервью сразу, как только получил их по телеграфу, с интервалом в две недели, так что выложить всё успел ещё до моего прибытия.

«Марьятта» с Измайловым на борту сразу встала под погрузку, мы и так уже немного запаздываем с поставкой, но в нашем случае штрафы за срыв срока не предусмотрены, с большевиками у меня джентльменское соглашение. Вся эта возня мне больше не интересна, я бы вообще её прекратил, не те это деньги, чтобы столько времени терять, но обещал, значит обещал. Да и Виктор Васильевич везёт в Петроград первый список на воссоединение семей — вот это действительно важно. В списке двадцать три фамилии близких для адептов нашей секты людей, в том числе сестра самого Виктора.

Жюль купил себе милый особнячок на Пятой авеню, ещё колониальной архитектуры, к нему мы прямо из порта и направились.

— Эндрю, ты гений!

— Да, я именно такой, — скромно соглашаюсь, — а что случилось-то Жюль, что даже ты это заметил?

— Опять этот твой казарменный юмор. Это моветон для звезды такого уровня.

— О как! И какого уровня теперь у меня звезда, что даже пошутить уже нельзя?

— Я готов поставить тысячу долларов на то, что тебе достанется Пулитцеровская премия за этот год.

— Ты шутишь?

— Нет.

— Я сейчас на тебя обижусь, Жюль, — делаю суровую набыченную рожу, — это совершенно никчёмная премия, по-твоему, куда-то там вознесла мою сверхновую звезду, да так, что мне теперь даже пошутить нельзя? Пошли отсюда, Серж, нас здесь не уважают. А с теми, кто нас не уважает мы не пьём мохито и дайкири.

— Ты несносен, Эндрю. Я ведь о тебе забочусь. К тому-же, искренне завидую. Ведь ты не учился на журналиста, даже гимназию не закончил.

— Плевать мне на дурацкую премию, я сам планирую премии учреждать. Мы хоть заработали, Жюль? Как там наши акции оборачиваются?

— В пятницу остановились на доллар восемьдесят девять.

— Да уж… Срамота. И чему было так радоваться?

— Да ну тебя.

— Ладно, не дуйся. Я, конечно, рад. Давай, друг, присядем, накатим, да поведаем спокойно друг другу про жизни наши тяжкие. А потом ещё накатим и подумаем о светлом будущем. Вот наше будущее, Жюль, — хлопаю Эйзенштейна по плечу, — я привёз тебе гения. Не благодари, лучше распорядись накрыть нам полянку в сигарной комнате.

Наши американские дела идут блестяще, «Граналь Медиа» стоит уже тридцать семь миллионов восемьсот тысяч долларов. Это, конечно, не только за счёт моих интервью, и не за счёт шести новых радиостанций, и даже не за счёт феерически стартовавшего журнала «Ринг» (помните про «спорт наш друг и кормилец»?), просто котёл фондового рынка уже начинает закипать, а мы этим пользуемся лучше всех, ведь мы реклама, в том числе и реклама самих себя. Никто здесь пока так не умеет в рекламу, вот мы этим и пользуемся. Но и Жюль красавчик, конечно. Повезло мне с партнёром. То есть, тогда ещё издателем. Любую пропасть между идеями и результатами он перемахивает играючи. Радио? Пожалуйста вам. Рекламное агентство? Тоже нате в лучшем виде.

Обрисовываю Граналю контуры новой идеи. То есть, Граналю и Эйзенштейну, но Серёга присутствует в качестве слушателя-наблюдателя.

Сейчас Голливуд снимает исключительно немое кино, и не потому, что нет возможности снимать звуковое. Звуковую дорожку на киноплёнке научились писать ещё в 1916 году. Да, аппаратура пока несовершенна, но суть не в этом. Главные авторитеты, прежде всего Чарли Чаплин, считают, что звук в кино не нужен. Типа, это такое особое глухонемое искусство. Чёртовы ретрограды не хотят учиться новому, им и так хорошо живётся.

Однако прогресс в кинематографе неизбежен, и нам нужно успеть заявиться раньше всех. Заявиться сразу очень громко, поэтому экономить не стоит. Придётся и патенты кой-какие выкупить, и в совершенствование оборудования прилично вложиться, ну и на стартовом проекте не экономить. «Мясорубка» один раз уже сработала, так что уже проверено, что спросом товар пользуется. Стартуем сразу с прицелом на сто миллионов просмотров, раз книг двадцатку продали. Соотношение аудитории потребителей примерно такое. А уж там мы весь Голливуд накрячим. Кто первым встал, того и валенки, ага, — последнюю фразу произношу по-русски.

Серёга не сдержался, хохотнул.

— У вас от меня секреты? — удивился Жюль.

— Учи русский, мсье Граналь. Это непереводимая игра слов, ваш язык слишком для этого беден. Да и не любишь ты мой юмор. Почитай лучше. Понятно будет почему «Мясорубка».

Даю Жюлю почитать раскадровку нескольких сцен будущего фильма. Очень динамичный экшен в стиле Гая Ричи. Сцены насилия обрели форму. Всё взрывалось и горело, летали руки-ноги-головы. Граналь впечатлился.

— Это опять твоё провидение?

Молча киваю в ответ.

— И Серж тоже?