— Есть, Джек. Только ведь ваш бизнес поопаснее издательского. Не опасаетесь последствий передела финансового рынка? Тогда вам уже точно будет не погулять по Нью-Йорку всего с тремя бодигардами.

— Вы очень наблюдательны. Конечно, я опасаюсь, но и соблазн слишком велик. Я хочу войти с вами в общий бизнес, Эндрю. И не только ради денег, мне гораздо интереснее понять — почему именно Уругвай?

— Дался вам этот Уругвай. Ничего там такого нет, для вас — ничего интересного. Кроме разве что доктора Зигберта Риппе. Я бы на вашем месте его переманил.

— Уже переманиваю, — кивнул Морган, — дело не в Уругвае, Эндрю, а в вас. Уругвай — просто ключ.

— Или пустышка, Джек. Ложный маркер. Ладно, бизнес, так бизнес, — нажимаю кнопку вызова официанта, — ещё виски, сигару и чистой бумаги.

Описываю рынок государственных дисконтных облигаций. Пишу быстро и по мере написания по листу передаю Моргану. Шесть страниц минут за двадцать, основная идея подана и «друг Джек» её сразу «вкурил» очень глубоко, судя по выражению лица.

— Пока всё, Джек. Дальше посмотрим, как пойдёт и кто выживет.

— Да уж. Вы человек, Эндрю?

— На этот вопрос я пока тоже не готов ответить, Джек.

— Принимается. Пока принимается. Как мы оформим наш бизнес?

— Никак. Мы друзья и этого достаточно.

В Нью-Йорке я пробыл до середины февраля 1920 года. Встретил наступление «Сухого закона», согласовал постановку «Мясорубки» Лицейскому театру /ссылка 14: The Lyceum Theatre, Бродвей/, провёл десяток автограф-сессий и ещё трижды встретился с Морганом, теперь уже конспиративно. На второй из этих конспиративных встреч присутствовал доктор Риппе. Морган просто выкупил его со всеми начинаниями в Сан-Пауло и Буэнос-Айресе. Наверное, так и должен действовать современный финансист, но мне эта концентрация новых финансовых инструментов в одних руках показалась слишком опасной для жизни. И ладно бы только Моргана, хотя и его теперь жалко, так ведь ещё и милейший доктор Риппе теперь «под молотки» угодит.

Доктор действительно человек милейший. Порученного его попечению Даниэля Латорре (того самого малолетнего ворюгу-итальяшку из порта) лелеет, как родного сына, пристроил в Иезуитский колледж Монтевидео, да и вообще — он честный человек. Все свои движения подробно описывал и обосновывал, только получил я мешок с его корреспонденцией не сразу. Сам дурак, оставил ему только Парижский адрес конторы Контесона.

— Джек, торговлю деревативами нужно отдать другим.

— Эндрю, ты хоть представляешь, сколько это?

Ещё бы я не представлял. Деревативы в моём времени на два порядка превышали объём реального фондового рынка.

— Я это не просто представляю, Джек. Я точно знаю то, что ты себе и представить не можешь, у тебя на это просто фантазии не хватит. Поэтому я и прошу тебя к этому «сифилису» не прикасаться. Отдай его Ротшильдам.

— Отдай?

— Ну, продай, если сможешь. Если не сможешь — отдай. Бесплатно не возьмут — доплати, но отдай, лишь бы взяли.

— Почему Уругвай, Эндрю?

— Именно потому, ага. Соображаешь, Джек. Просто отдай этот «сифилис», не трогай его.

— Я трогал, — доктор Зигберт Риппе пребывал в перманентном шоке. Втянули человека в блудняк, а ведь он даже не расовый банкир, а учёный-экономист, и тут такие мы.

— У вас на это иммунитет, доктор. У Джека такого нет. Нам всем есть чем заняться, джентльмены.

— Почему Куба, я уже понял…

Дурак не поймёт, после введения сухого закона…

— … но…

Наверное, в этот момент в моих глазах что-то такое мелькнуло.

— … ты мой друг, Эндрю. Кому отдать?

— Сам реши, Джек. Это финансовый сифилис, кого не жалко — тому и отдай.

— Мне из них никого не жалко, Эндрю.

— А как-же корпоративная солидарность кровопийц?

— Ха-ха, умеешь ты в слова, Эндрю… Нет никакой солидарности. Я с удовольствием станцую на их могилах.

— Тогда пусть доктор Риппе опубликует свои предложения-идеи в прессе, и пусть эти твари сами делят — кому и сколько «сифилиса» на свой конец «намотать». Нам есть, чем заняться, Джек.

Нам действительно есть, чем заняться. На прошлой встрече с Морганом мы обсудили Россию, с планом по её модернизации. «Друга Джека» идея «запасного аэродрома» очень заинтересовала. Конечно, трудности будут, но Джон Пирпонт Морган-младший таких простых трудностей не боится. Мы тогда долго говорили — и о «Красных», и о русских, и про «всеобщий пиздец» наступающего будущего, с крахом колониальной системы. Нет, сам «друг Джек» до этого точно не доживёт, ему уже сейчас пятьдесят четыре, но у него ведь есть наследники.

С «жидами» друг Джек и так в контрах, в моей истории жиды его бизнес расчленили, а потом и вовсе сожрали, только библиотека-музей имени Моргана и осталась.

— Идею я понял. Кажется понял. Ты ведь планируешь большую игру на площадках трейдеров, Эндрю?

— Это опять вопрос из серии «Почему Уругвай?», Джек. Потому что это факин Уругвай! У нас с тобой бизнес. Бизнес друзей, я тебе советую, именно как друг.

Да, бизнес с Морганом мы юридически так и не оформили, да и не оформим, наверное, никогда. Мне это не нужно.

— Так не бывает, Эндрю. Либо бизнес, либо дружба. Мне очень неуютно, ведь я не знаю — сколько тебе должен.

— Мне напомнить, что дружбу предложил именно ты, Джек? Какие могут быть долги в отношениях друзей? Что такое дружба, по-твоему?

— Ладно-ладно, не заводись. Пусть доктор публикуется.

— Подкинь деньжат Нобелевскому комитету на премию по экономике. Имени Моргана, или даже без имени, не в этом изюм. Пусть об этом весь мир говорит, а наш славный доктор станет Нобелевским лауреатом. Это будет реально круто, Джек.

— Круто, согласен, особенно учитываю последующую торговлю дисконтными государственными облигациями, тоже имени доктора Риппе, Нобелевского лауреата по экономике.

— Сечёшь. Приятно говорить с действительно умными людьми. А на деривативах мы обязательно заработаем, когда время придёт — в этом не сомневайся.

— Не сомневаюсь, Эндрю. Но меня по-прежнему тревожит Уругвай. А вас, доктор Риппе, заранее поздравляю с будущей Нобелевской премией по экономике.

Шестого марта 1920 года состоялась торжественная церемония награждения Нобелевских лауреатов, где я познакомился с физиком Йоханнесом Штарком, сорокашестилетним профессором Грейфсвальдского университета. Он свою премию получил «За открытие эффекта Доплера в каналовых лучах и расщепления спектральных линий в электрическом поле», уже названного эффектом Штарка. Понятия не имею, в чём ценность этого открытия, но Нобелевскую премию пока не вручают кому попало, то есть физик он реально выдающийся.

Нравиться людям — это навык, которым при должном старании способен овладеть любой разумный, а я старался. Нет, мы не подружились с первого взгляда, но положительная химия возникла и против продолжения знакомства Штарк определённо не возражал, а большего и не нужно. Мой новый приятель сможет помочь с поиском кадров для организации производства. Производства чего? В первую очередь полимеров. В той истории мы все полимеры просрали, вот я и готовился взять реванш. Готовился ещё до ухода оттуда, поэтому теоретический частью владею — знаю формулы и технологии производства, но именно что теоретически, а ведь между теорией и товарным производством пропасть, которую можно преодолеть только с помощью специалистов, всяких лаборантов, технологов и инженеров. Нужно их только собрать, и Штарк мне с этим должен помочь, в Германии он знает всех.

Германия для меня сейчас — настоящая шкатулка с сокровищами. На третьей конспиративной встрече с другом Джеком мы обсуждали финансирование всяких перспективных исследований и производств, с организацией их в Швейцарии привлечёнными немецкими специалистами, а тут такая удача, в лице профессора Штарка — на ловца и зверь бежит. Может и его самого удастся привлечь, почему нет, чем университет того-же Цюриха хуже Грейфсвальдского?