Точно так же, плавно и без суеты, Айсылу двигается по своему маломерному дворцу счастья для страждущих и больных. Невысокая, широкобедрая, чуть полная и очень гибкая, она, само олицетворение азиатских богинь плодородия, мягко скользит по плитке за пустышками, бутылочками, памперсами для взрослых и, в нашей аптеке почему-то редко, презервативами и смазкой. Наверное, в соседних домах смущаются показывать наличие личной жизни.

Азамат убрал руку с обреза только после скрипа тяжелого засова, прочно легшего в пазы двери. Спустя пару секунд с той стороны в нее кто-то врезался. Сильно и жадно. И что-то даже высказал с помощью рыка, куда как больше подходящего медведю, чем человеку. Пусть и не похожему на нормального.

Бах! Бах! Сталь ворот гудела от живого тарана, бившего снаружи. Бах!!

— Хреново быть такими ядерно-неудержимыми дебилами… — спаситель понюхал стволы двустволки. — Но без них порой скучно. А так… сплошное удовольствие в виде адреналина и запаха пороха. Черт, это же так возбуждающе.

— Что? — Даша хмуро смотрела на него. — Что возбуждающе, кровища и смерть?

Бах! Бах! Не живые и не мертвые живчики явно решили действовать количеством, атакуя вход.

— Разве нет? — поинтересовался человек с ружьем. — Разве после такого жизнь не ощущается ярче и полнее? И, что куда важнее, ценнее… Нет?

Глупый момент для таких рассуждений, но крыть было нечем.

— То-то… И запах пороха, спасшего ваши жизни, не может не будоражить. Не желаете нюхнуть, красавица?

Старлей, непонимающе уставившись на него, даже покрутила головой. Не обнаружила никаких других красавиц, но не ответила.

— Откуда бредете, бедолаги?

— От реки, — буркнул Азамат, — с Отрадного.

Смысла врать не видел. Так даже лучше. Если странноватый чудак — человек Клыча, может и проявиться. А такого и убивать не жалко.

Ответ тому явно понравился, во всяком случае, головой мотал очень даже одобрительно.

— Да вы, как посмотрю, отмороженные по самое не балуй… Красавцы-ы-ы!

Да уж… Но стоило и поблагодарить. Азамат кашлянул.

— Рахмат.

— Костыль.

Азамат непонимающе уставился на него. Точно, больной на голову. Потом понял…

— Спасибо, говорю, по-башкирски. Я — Азамат. Для друзей — просто Пуля.

Человек кивнул. Поднял кожаную плотную маску с вшитыми металлическими очками. Стянул вторую, шерстяную, закрывающую лицо наполовину. И повторил:

— Нэзэчт, типа, как у нас говорят. А я — Костыль. Для друзей — просто Игорь. Но мы-то с вами точно не друзья.

Худое, если не сказать — тощее, лицо. Сивые тонкие волосы вспотели, торчали гнездом. Щетина тоже казалась светлой.

— Женя, — Уколова сплюнула, потрогала нижнюю челюсть. И кивнула куда-то на левую руку сивого. — Ты так свои политические взгляды показываешь всему миру? Воля або смерть? Анархист-махновец, да? Ну, думаю, явно не пират, морей и пиратских бригов под черным флагом с такой картинкой тут нету.

Азамат покосился на черный круглый шеврон, украшенный черепом и костями. Старлей умела работать по своей профессии, вычисляла криминал и опасные элементы сразу, наплевав на усталость и безумных людоедов на улице.

— Хо, — тощий ухмыльнулся, криво и крайне паскудно, — так и есть, красотка. Весь я, как есть, насквозь пронизан верой в свободу. Всех и от всего. И помогаю, как могу, другим приобрести такую же веру.

— Да ну? — Уколова тощему не доверяла. Как и ствол ее АК, поднявшийся незаметно и споро. — Хорошо еще, про мировую революцию и черное знамя не завернул.

— Анархия — мать порядка, милаха… — ухмылка стала еще жестче, — хаос — порядка отец.

Даша вздрогнула, глядя на него. Уколова сглотнула, заметно побелев и положив палец на спусковую скобу. Азамат сплюнул. Это ж, мать его, просто это… ну, как его… дежавю. Точно, именно так. Анархист, бандюга, наемник. И где такой недавно встретился каждому из их тройки?

Пусть и внешне не похож. Длинный, тощий, сивый. Глаза блестят серым наглым полубезумием, зубы все целые, видно, мастак по щам раздавать. С таким-то языком, наверное, постоянно приходится с кем-то цепляться.

Старая, залатанная, но надежная кожанка. Теплые брюки «вудленд» с накладными карманами. Высокие ботинки на шнурках и крючках, с заправленными в них меховыми чулками. Выцветшая черная толстовка выглядывает из-под куртки капюшоном. Перчатки-самоделки, отделанные металлом и с чем-то мелко-кольчужным с внутренней стороны. На портупее, затянутой на последние и самодельные дырки, нож, пара подсумков, фляга и сумка с противогазом. Шерстяную маску Костыль спустил в самом начале разговора, блестя сахарными целыми зубами и серебристой негустой щетиной.

Опасный, палец в рот не клади. Задень словом, так обложит матерком с прибаутками — полдня отходить будешь. Задень чем другим, так успевай, следи за собственными костями. Опасный. Хищный. Злобный. Вот такой вот неожиданный спаситель. Костыль, надо же.

В темноте закашлялись. Азамат шагнул вперед, одновременно с щелчком курков. Что тут у нас… У Костыля? Баба, ну да, так и есть. Натурально, тетка.

Женщина жалась в углу, испуганно блестела глазами. Ее страх пах грудным молоком. Сверток у нее в руках — одеяло и какая-то мешковина — не шевелился и не пищал.

— Встретил, когда сюда бежал, — Костыль кивнул на нее. — Пришлось помогать. Нельзя же проходить мимо нуждающихся, сирых, убогих, женщин с детьми и инвалидов, правильно говорю?

Уколова, неожиданно ставшая прямо-таки объектом внимания товарища-анархиста, не ответила. Подошла, не убирая за спину АК, стволом качнула на сверток. Женщина сжала губы, прижав его к себе.

— Покажи.

Азамат, сместившись вбок, следил за Костылем. Если там такая же дрянь, как снаружи, только маленькая, а Костыль в курсе, и тогда вопрос — зачем их спас, то… Стоит подготовиться.

Сивый никаких эмоций не проявлял. Даже наоборот, чихать на бабу хотел, как и на ее чадо. Женщина откинула одеялко. Малыш как малыш. Даже розовый, несмотря на холод. Сопит, чмокает. Уколова кивнула, отходя.

Ворота продолжали гудеть от монотонных толчков с той стороны.

— Упорные, сволочи… — Костыль сплюнул. — Их-то энергию — да в мирное русло.

— Это как? — поинтересовалась Даша, смотря на него как-то очень дружелюбно.

— Ну, чудесный ребенок…

— Я не ребенок.

— Все мы чьи-то дети, а лет тебе не так и много. Но как хочешь… Хочешь, буду называть тебя лапушкой?

— Нет.

— Куколкой?

Даша явно начинала злиться.

— Хрен с тобой. Думаешь сделать приятное, комплимент отвесить, а на тебя зыркают, как на врага. Женщины, чего с вас взять. Все не так и все не то, сам догадайся, что там в голове крутится. Согласна на зайку?!

— Даша, угомонись, — Уколова огляделась, подтянула старый скрипучий табурет, села. — Он смеется. Не особо дружески, но все же просто смеется. Слушай, Игорёша, хорош над девочкой шутить. Не галантно ни хрена.

— Какие куртуазные обороты речи, красавица. Только за-ради вас готов называть ее просто девушкой.

— Я просто Дарья.

— Именно Дарья?

— Да… Игорек.

Тот хохотнул.

— Я смущаюсь, девчата. Называйте меня Костылем. Это же круто звучит, не находите?

— Вот ты трепло, — не выдержала Уколова, — все уши лапшой завешал. И ни фига не сказал, что обещал. Настоящий мужик, врун и пустомеля.

— Это ты о чем?

Уколова хмыкнула.

— Как их энергию — да в мирных целях использовать?

Костыль пожал плечами.

— Да проще простого. Берем огромные колеса по типу беличьих, привязываем перед ними живого младенца, желательно некрещеного, сажаем в колесо пару-тройку таких блаженных разумом людоедов — и пусть бегают. А энергию — в провода и на освещение.

Уколова кашлянула. Помолчала. Посмотрела на Костыля. И поинтересовалась: