— Ты мне настолько доверяешь?

— Не то, чтобы доверяю. Мне выгодно сделать тебя мобильным. С твоим немецким аусвайсом путешествовать сейчас проблемно. Вы ведь до сих пор в состоянии войны с половиной мира. Считай это авансом.

— Думаешь, я сумею столько заработать?

— Я уверен, что это будет для тебя карманной мелочью.

Председатель правления Банко Републико, доктор Зигберт Риппе ещё и профессор на кафедре экономики в университете.

— Очень интересный проект, сеньор Малетин.

— Рад, что вам понравилось, доктор.

— Если не секрет — почему вы предложили этот проект нам? Биржа в Уругвае крохотная, игроков совсем мало.

— Не секрет. Я хоть и заверил авторство у эскрибано (нотариуса), но это так себе защита. Судиться можно десятилетиями. Патентовать же здесь нечего. У вас крохотная биржа, но очень сильный банк. Я надеюсь, что вы обкатаете схему и продадите её в САСШ. Я хотел бы долю именно с этой сделки. Половину.

— Треть.

— Почему треть?

— В долю придётся брать и биржу.

— Зачем? От биржи нужны только котировки, это общедоступная информация.

— Сорок процентов.

— Сорок процентов и сорок тысяч песо сразу. Вы становитесь старшим партнёром и принимаете решение по выбору покупателя. Или покупателей.

— Договорились, мсье Малетин.

Семнадцатого марта 1919 года сеньоры Эндрю Малетин и Хайнц Хофманн стали счастливыми обладателями гражданства Восточной республики Уругвай, и я приготовил для партнёра аяуаску.

— Это какой-то дурман?

— Галлюциноген довольно сильный.

— И я узнаю твой секрет?

— Можно и так сказать. Кое-что ты точно узнаешь.

— Это не опасно?

— Я ведь с тобой.

— Ты — это ты. Я не уверен, что ты вообще человек.

— Человек-человек, не сомневайся. Постарайся все ощущения и видения запомнить как можно подробнее.

— Постараюсь.

Осмысленными глаза у Хайнца стали часа через три, но молчал он потом ещё целый час. Я не торопил. Себя помню, всё боялся спугнуть картинку, даже не моргал вроде.

— Что это было?

— Не знаю, геноссе. Это было твоё личное. Духи сначала вскрывают личное, самое наболевшее.

Глаз у Хайнца как блюдце. Шок — это по-нашенски. Повышаю голос.

— Обер-лейтенант Хофманн! Смирно!

Ага, рефлексы работают, значит ещё не спятил.

— Я примерно представляю, каково тебе сейчас, Хайнц. Самое лучшее для тебя сейчас — напиться, проиграться в казино, потрахаться, а потом подраться.

— Нет. Сначала подраться.

— Не советую с этого начинать, амиго. Тебе слишком многое привиделось. Ты ещё не систематизировал полученную информацию и боишься даже начинать эту самую систематизацию. Я отлично помню, каково это, Хайнц. Послушайся старого-мудрого шамана. Сначала напейся. Морду ты мне всё равно не набьёшь, даже трезвый.

— Проклятье. Ты что, теперь и мысли мои читаешь?

— Ты же теперь и сам точно знаешь — что нет. Мысли я твои не читаю, но мыслишь ты слишком уж громко. Своими эмоциями ты буквально орёшь, Хайнц. Сначала напейся, потом проиграйся, потом баба. Подерёмся после всего этого, если захочешь. Самый яркий образ? Я просил тебя запоминать. Опиши картинку.

— Лес. Осень. Лист летит. Его постоянно подхватывает ветром, поднимает и переворачивает…

Обрываю поток сознания.

— Напиши мне эту картину на холсте, Хайнц. Но сначала напейся. Виски?

— А ты чем «отмывался» после первого раза?

— Граппой. Пятидесятиградусной. Но это на любителя.

— Я наверняка именно такой любитель. Нужно пробовать. Давай напьёмся поскорее. Чёрт… Вот это да… Да уж, живёшь ты не так уж и быстро, Эндрю. Это я понял. Ты заранее бутылку приготовил? Точно знал?

— Пей, геноссе. Пьянство — мерзость, но иногда приходится «клин клином». Давай, Хайнц. За Свободу! Теперь ты знаешь, что это такое.

Я не хочу знать, что первым делом черпанул из «пятого измерения» Хайнц. Я точно знаю, что первыми всплывают самые постыдные эпизоды, причём в проекции «под микроскопом» и этим лучше вообще ни с кем не делиться, даже если тебя разрывает от такого желания.

Выпиваем по Высоцкому, по «сто семьдесят граммов на брата». Молчим. Сейчас слова несут меньше информации, чем молчание, и Хайнц начинает этим проникаться. Повторяю ещё по «сто семьдесят». За наше светлое будущее! Единственный глаз Хайнца Хофманна «отлип от прицела». Теперь он не снайпер, а корректировщик, не исполнитель — судья. Примерно так должно измениться его сознание, моё изменилось именно так. Остатки из бутылки сливаю Хайнцу.

— Всё проходит, и это пройдёт, геноссе. Выпей за это.

Выпивает как воду.

— Пройдёт… Это я уже понял… Шаман, значит… Теперь мне нужно виски, Эндрю…

Так мы и не подрались, если это кому-то интересно.

Снова лето. Теперь в северном полушарии. Август 1919 года, мы на Кубе. Куба хоть и считается независимым суверенным государством, на самом деле самая натуральная колония САСШ, и это меня полностью устраивает.

Деньги снова есть. «Мясорубка» отлично продаётся в САСШ, Канаде и Британии, Германии, Австрии и немецкоязычных кантонах Швейцарии, даже в Швеции у Граналя больше пятидесяти тысяч подписчиков, а общий тираж уже превысил миллион экземпляров. Меня выдвинули на Нобелевскую премию по литературе за 1919 год и сомневаться в победе оснований нет — а это тоже деньги. Немалые по нынешним временам — сто пятьдесят тысяч шведских крон, или тридцать тысяч долларов САСШ.

Это пока не тот капитал, который можно назвать большим состоянием, но я уже знаменит и это сильно облегчает вопрос кредитования. Банк «J. P. Morgan Co.» предложил лучшие условия — миллион долларов под 7,5% годовых, с ним и работаю. Процент кусачий, прямо скажем, но он даёт мне возможность обойтись без левых акционеров. Какие-то доли я потом выделю менеджменту, причём опционами, но это потом. На этом этапе мне никто на нервы не действует, не мешает реализовывать послезнание.

Первым делом я выкупил патенты на игровые автоматы — и с тремя барабанами, и с пятью. Недорого, популярностью эти машинки пока не пользуются, а трёхбарабанный автомат Чарльза Фея вообще прозвали одноруким бандитом, но я точно знаю, что впереди у них триумфальное шествие по всему миру.

Пунта Кабеса-де-Вака, где я выкупил землю под строительство, ещё не Гавана, а её пригород, причём не ближний, примерно как Карраско у Монтевидео, зато бухта очень перспективная для Марины, отличный пляж, а земля в три раза дешевле, чем в столице. Вместе с лачугами рыбацкого посёлка, которые пойдут под снос, вся площадка в без малого 900 акров (350 гектаров) обошлась мне в двадцать семь тысяч долларов.

Зачем так много земли?.Пригодится обязательно, ещё и мало будет, если мой аэропорт будет развиваться в качестве столичного, а такое теперь не исключено. Первые аэропорты из таких аэродромных площадок и вырастали.

Первая мировая война, которую сейчас называют Великой, закончилась подписанием Версальского договора 28 июня 1919 года. Ещё предстоят его ратификации, в том числе и созданной Лигой Наций, но это уже вторичные танцы. Германия унижена и ограблена беспрецедентно, стараниями французского президента Жоржа Клемансо в первую очередь. Хотел-то он наверняка как лучше — навсегда устранить угрозу для своей любимой Франции с востока, но лучшими намерениями, как известно, выстлана дорога в Ад. Излишние злобность и жадность всегда губят любые хорошие начинания.

Хайнц к Версальскому договору отнёсся спокойно, проявил только академический интерес, сверяя мои пророчества с реальным текстом. Теперь я для него шаман, глубоко проникший в мир духов, и этим пользуюсь. Источник моих необычных способностей Хайнц теперь знает и к пророчествам относится с большим уважением. Поэтому эмоций у него Версальский договор и не вызвал, разве что брезгливость.