Обрати внимание на синие точки на пальцах и поймешь, что перед тобой не свинарь, а слесарь, с навсегда оставшимися отметками стружки. Заметь уродливо выпирающие мозоли от карандаша или ручки на первых фалангах указательного и среднего пальцев, и узнай писаря или счетовода. Оцени темноту кожу, шершавую от постоянного ветра, и поздоровайся с таким же вольной бродягой, как ты сам. Азамат не любил и боялся только крепких, постоянно чистых и пахнущих карболкой ладоней врачей.

Огромные кисти Дармова заставляли Азамата нервничать. Сильные, с выбитыми костяшками, белые и гладкие. Из-под рукавов темно-зеленой рубашки, жестко топорщась, выглядывала густая рыжеватая поросль. На кистях и пальцах волос не наблюдалось. А уж глядя на сами пальцы, с расплющенными и тупыми овалами ногтей, Азамат радовался. Потому как Петр Ильич не работал в единственном лазарете города урологом. А у него, Пули, никогда не возникало желания проверить простату.

— Ну, к делу, так к делу… — Петр Ильич нажал на кнопку звонка, утопленного в стол. Дверь скрипнула, пропуская дневального. — А принеси-ка, братец, нам чайку. Азамат, ты же не откажешься от травничка? Да еще с медком? Вот и я так же сразу подумал, что не откажешься. Т-а-а-а-к, бывший боец бывшего отряда ОСНАЗ, поведай мне, каким же хитрым путем догадался о деле, имеющим к твоей персоне самое непосредственное отношение?

Азамат чуть подвигал затекшими плечами. Запястья потихоньку наливались тяжестью, перемешенной с зудом, огнем пробегавшим по сосудам.

— Тоже мне, секрет Полишинеля… — Пуля поерзал на стуле. Твердые края врезались в ляжки очень ощутимо. — Обязательно поделюсь, но вот только мне очень интересны две вещи.

— Это какие?

— Где девочка? И где мой кот?

Дармов снова расплылся в улыбке. Азамату хотелось сплюнуть от злости, а этому хоть бы что. Так бы, видно, и сидел дальше, улыбчивый да довольный.

— Девочка твоя, дочка Михаила Сосновцева, сейчас находится в здании СБ. Пока, во всяком случае. А вот где мутант, что повсюду таскается за тобой, я не знаю. Мало того, что кошак жив, и не пристрелен тобой лично из-за явно нарушенного генома и опасности для жителей республики, так он еще и удрал, как доложили санитары.

Азамат скрипнул от злости зубами. Плохо дело, что сказать. Раз Леночка здесь, значит у Дармова к нему явно не чистое дело. Идти в отказ, заявлять, мол, нет она мне никто, глупо. Была бы никем, так не полез бы за ней единолично к навье.

— Так ты, отставник, поведаешь нам с Евгенией свои предположения по поводу причины твоего визита в СБ?

— Мне надо сделать что-то для вас. Тихо и незаметно.

Морхольд придирчиво осмотрел обновки Дарьи. Результат ему понравился. Выходить в сторону Отрадного им предстояло завтра вечером. Вернее, ехать по «железке» к Кротовке. Времени для экипировки хватало.

— Так, вот это надо обязательно, — Сталкер взял ОЗК и бросил девочке. — Размер стандартный, так что тебе подойдет. А где надо, так подгоним. Сколько? Да ты че, старый, рехнулся? Сколько патронов? А не набросить сверху лопаткой по горбу? Ну, надо же, спасибо тебе родной, нашел-таки, за что скинуть. Вот и я ж тебе русским по белому говорю, что красная цена твоей химзе всего-навсего… пятнадцать патриков. Семеркой тебе? Да, конечно, и болт на воротник положить. На, хрыч, пятерку, и на еще пяток «маслят» за беспокойство. Дарья, едрена кочерыжка, ты там чего делаешь? А ну-ка, мамзель, ком цу мир.

Дарья виновато пожала плечами. Да, совершенно ненужные побрякушки, сделанные из синеньких, зеленых и красных стеклышек в поблескивающем металле, красивые. Почему? Этого девушка не смогла бы объяснить даже под дулом пистолета. Ну, вот как сказать практически нанятому сорвиголове и ухорезу про странное теплое чувство, возникающее в груди? Про желание взять, и примерить в-о-о-о-н то колечко?

Морхольд вздохнул, проследив взгляд подопечной, невольно возвратившийся к золотым цацкам.

— Нравится?

— Угу… — Дарья нахмурилась и отвернулась.

— Ну, ты, прям фемфаталь, блин… — Морхольд почесался в затылке. — На дворе ад, живем, черт пойми как, сама говорит, мол, кранты нам могут быть, а все туда же. Висюльки, побрякушки, браслетики и сережки. Одно слово, ба… женщина.

Дарья рассердилась и отошла, намертво застыв у лотка торговца ножами. Морхольд догнал ее чуть позже. Встал рядом, рассматривая товар, выложенный суетливым одноглазым стариком. Поглядел на синие от холода руки торговца, снова покосился на разложенные изделия.

— Нож хочешь?

— Нет, топор. — Дарья взяла один из клинков. Длинное узкое лезвие, плавно изогнувшееся к концу щучьей мордой, неглубокий дол, наборная, из пластиковых цветных пластинок, рукоять. — Топором мне сподручнее. Я ножом если и умею работать, так только на кухне. Я ж баба, чего с меня взять.

— Понятливая у тебя телка, землячок, — торговец расплылся, показав черные пеньки вместо зубов и три пока еще державшиеся коронки сероватой стали. — Своя, иль купил у кого?

Дарья дернула плечом, глядя на него. Морхольд положил руку ей на плечо, наклонился к торговцу, аккуратно забрав у девушки нож. Заточенный треугольник качнулся, точка света, прокатившись по стали, замерла на острие. Дядька чуть отодвинулся, скрипнув колесиками. Стало заметно увечье, сделавшее немалого мужика короче самой Дарьи.

Ноги заканчивались на середине бедер. Старые ватники, перехваченные ремешками, стягивали их, не давали распускаться. Хотя торгаш вовсе не казался из-за этого слабаком.

— Это моя… племянница, земеля. — Морхольд подкинул нож, перехватил за лезвие и вернул хозяину вперед рукоятью. — Из чего ножик-то?

— Из рельса. Хорошая финка, браток. Хош, картошку чисти, хош кровушку пускай.

— Ну да. — Морхольд кивнул. — Не, благодарю, но товар нам твой без надобности.

— Так, а чего тогда свет заслоняешь, земляк, а?! — фиксатый нахмурился. — Ты это, давай, иди…

И зашелся в глубоком, харкающем, перекатывающемся внутри кашле. Согнулся пополам, держась за горло и грудь, заперхал, сплевывая шматки соплей, слизь, черную смоляную слюну, и красные ошметки.

— Однако, — Морхольд торопливо дернул Дарью, и зашагал в сторону. — Нам с тобой еще много чего сделать надо.

Повернулся, еще раз глянув на девушку. Странноватый оттенок у глаз, ничего не скажешь. Стоит поменяться освещению, в одну или другую сторону, та кони сразу или темнеют, или наоборот. Или старость брала свое, и зрение таки садилось, медленно, но верно.

Рынок размещался в одном из пока пустовавших зданий депо. Старое, но крепкое, поставленное давным-давно из красноватого кирпича, с двускатной крышей из прочных листов металла. Понятное дело, окна, когда-то высокие и широкие, пропускающие солнечный свет, сейчас оказались полностью закрытыми. Сваренные из вагонных дверей щиты, надежно притянутые толстенными анкерными болтами, посаженные на цемент и вдобавок, скрепленные толстыми полосами железа, закрывали проемы полностью. В самом начале здесь, не боясь беспорядков, сгоняли всех, оказавшихся рядом со станцией. Мест в бомбоубежище, располагающемся под станцией, хватало далеко не на всех желающих.

Но, как не странно, выжили многие. Теперь, спустя двадцать лет, удачно встретивший атаку Кинель, отдал кусок депо для торгашей. И поступил правильно. Жители окрестных поселков, хуторков и деревенек, шли сюда постоянно. Тащили на тележках и собственном горбу, катили на тележках и тачках свой товар. Еду. То, без чего не проживешь. Немного доплачивали в нескольких километрах, остававшихся до крепости, и дальше путешествовали с относительным комфортом, набившись в скотовозки и открытые платформы.

— Перестань вести себя как маленькая обиженная девочка, — буркнул Морхольд. — Я не виноват, что тебе куда важнее купить хорошие сапоги и куртку, чем какие-то бесполезные цацки.