Больше всего бросалась в глаза кожа. Загрубевшая, покрытая чем-то, откровенно смахивающим на нарождающуюся чешую или бляшки, вроде тех, что покрывают разных земноводных. Перепонки между пальцами встречались явно у каждого третьего на палубе. А всего на ней, как ни странно, оказалось куда как больше всеразличной публики. Откуда они повылазили, или где умудрялись прятаться раньше, Женя не понимала.

Отвращение, появившееся не так давно, отходило. Оставляло лишь странноватое отупение, смахивающее на привыкание. Понятно, что это хорошо для задания, но бороться с самой собой Уколова не хотела. И тихо радовалась, когда увиденная под стареньким пальто толстая нога, покрытая странными наростами, не вызвала рвотных позывов. Она практически дошла, когда прямо перед ней возникло чудесное маленькое создание.

Девчоночка, милая и симпатичненькая, вся такая… девочковая предевочковая, даже с бантиками в двух весьма тугих косичках. В домотканом теплом сарафане, теплой меховой жилетке и кожаных сапожках. Косички, к слову, торчали из расшитого чем-то мелким и красивым, теплого платка.

— Тетя, а тетя?! — чудо таращилось на нее голубыми глазищами и щелкало семечки, старательно сплевывая кожуру в ладошку. — Хочешь, покажу, какой у меня красивый глазик?

Уколова недоуменно уставилась на нее.

— Во, смотри! — И чудо подняло вверх платок.

Старший лейтенант СБ Новоуфимской коммунистической республики, придерживающейся принципов генной сегрегации, вздрогнула. Медленно, с влажным звуком расцепив густые ресницы, на нее, расположенный прямо над переносицей, смотрел третий глаз. Очень большой, красивый и самостоятельный. Уколова еще раз вздрогнула, автоматически погладила девчушку по голове и, бочком-бочком, двинулась к радостно улыбавшемуся ее появлению Сёмке.

— Хочешь чаю? — поинтересовался паренек, — А?

— Из водорослей?

— Почему? — удивился Сёмка. — Грибного, его с запада таскают. Вкусный.

— Давай, — махнула на все рукой Уколова, — Не откажусь, спасибо.

— Ты тут только аккуратнее. После…

— После Прорехи всегда что-то случается, знаю. — Уколова качнула станину ПКТ, положив дуги на плечи. — Семен?

— А? — на уже отмытой мордашке паренька расцвели, независимо друг от друга, и улыбка, и румянец. — Что?

— Это вон… — Уколова качнула стволами, указав на почти невидимую серую небесную гусеницу. — Чего такое?

— Это-то, ну… — Сёмка потоптался на месте. — Это, как его, ну…

Уколова прищурилась. Если Азамат научился врать давно и не краснеть, то водник… Водник не находил себе места, заливаясь еще больше краской. Что ж там осталось такого, о чем лучше не говорить чужакам?

— Ну, это… — Сёмка вытаращился на реку. — А!

Плеснуло, шихнуло и ударило. Уколова успела обернуться, поняв, что снова что-то произошло. К сожалению, она оказалась права.

ПКТ ударил, зарокотав сразу двумя свинцово-стальными потоками. Уколова хлестнула пулями быструю тень, ощетинившуюся во все стороны шипами, щупальцами и еще какими-то подвижными и не короткими отростками на широченной морде. Пули мягко чпокая вошли в плотное тело, вспоров толстую кожу, и завязли. Во всяком случае никакого эффекта Уколова не дождалась. Разве что непонятное существо, раскрыв пасть, широкую, бездонную, с россыпью не особо крупных зубов, ухнуло и ушло под воду. По борту гулко ударило, но нападения пока не последовало.

— Сом, — констатировал Сёмка. — Молодой, глупый…

— Молодой?

— Ну, да. — Паренек поскреб в затылке. Повернулся в сторону возникшего матроса. — Сом выпрыгнул. Отбились…

Снова повернулся к Уколовой.

— Конечно молодой. Маленький. Взрослый умный, он не так поступает. Подплывает под корабль и бьет спиной в борт, раскачивает. Кто не успел, вывалился. Вот тебе и обед. А этот мог бы и прыгнуть, все равно на шипы б напоролся.

Уколова покачала головой. Молодой, надо же, маленький, прыг-скок, вот и хищник сомок. Тьфу ты…

— Твою мать, чтоб им пусто всем было… — Сёмка побледнел. — Какой чай-то теперь.

На палубе загомонили, кто-то заплакал. Уколова поворочала головой, стараясь понять — в чем дело.

— Эй, старлей! — Зуич, выглянув из-за горбатого бункера, махнул ей. — Оставь там Сёмку, иди сюда, у тебя оптика есть.

Уколова помогла парню встать у ПКТ и пошла к шкиперу. На палубе снова кучковались, разве что теперь по бортам стояло несколько человек с оружием.

Зуич молча показал налево. Уколова, приложившись к окуляру, присвистнула.

Прямо на них, медленно, наперерез, шла огромная лодка. На носу, сложив руки, стоял кто-то бородатый, в плаще с высоким капюшоном. За ним, темнея слитным пятном, нависали какие-то большие фигуры. Но все это совершенно не пугало, в отличие от некоторых странных вещей.

Лодка шла без паруса, весел или мотора. С носа и боков, натягиваясь от напряжения, тянулись толстые канаты, уходящие в воду. Между бурунами, выдающими непонятные движители, мелькала чья-то голова, украшенная торчащим гребнем.

А еще… вода по бокам лодки бурлила, вспененная движением десятков тел. И почему Уколова не считала, что пловцы имеют какое-то отношение к людям. Разве что очень отдаленное.

— Это наша проблема. — Зуич почесался. — Разрешимая, конечно. Вопрос в том, как?

— Что делать?

— Стрелять. Или платить. Я, если честно, склоняюсь ко второму варианту. Так как плавать мне тут еще долго, ну, относительно, а ссориться с ними не с руки.

— Кто это?

— Дагон, кровосос ненасытный. Тварь мутировавшая, паук безжалостный, сволота беспардонная… Эй, на корме, не стрелять пока!

Зуич засопел, передал штурвал матросу, тут же возникшему рядом. Заскрипел крюком, отвинчивая его протеза. Шкипер стоял боком к Уколовой, и она не видела его хитрого приспособления. Потом что-то щелкнуло, Зуич поковырялся в ящике, болтами притянутом к палубе. Довольно засопел, выпрямляясь и, со звоном, взвел какое-то оружие.

Старший лейтенант покачала головой, удивляясь человеческой изобретательности. Ниже вздувшегося мускулами бицепса, еле заметного, Зуич закрепил самый, что ни на есть обычный АКСУ. Вот только магазин оказался очень большим, с левой стороны кто-то умный, наверняка Митрич, прилепил рукоять со спусковой скобой, отчего Зуич мог спокойно стрелять.

— Вот теперь и поговорим, какова мена будет. — Шкипер харкнул за борт. — Тварь поганая…

— Мутировавшая? — Уколова хмыкнула.

— Не то слово. У нас тут как, лейтенант, заведено-то… ты, конечно, смеяться можешь, но мутант мутанту рознь. У тебя хоть клешня вырасти, но человеком оставайся. А эта скотина, у него даже мозги мутировали. Сейчас он у нас баб торговать начнет, на расплод своих лягушек. Не зря прихватил с собой у людей Золотого пару-другую девчонок помоложе. Не бзди, девушка, найдем, кем откупиться.

И он подмигнул Уколовой. А ей, в который раз с начала пути, захотелось вымыться с мылом и горячей водой. Хотя именно эта грязь так и не смоется.

Она пришла в себя от саднящей боли в промежности, толчков и врезавшегося в локоть слива. Под спиной, елозившей по дереву решетки, влажно скользило что-то мелкое и противное. Через расходящийся пар Инга смогла рассмотреть пыхтящего на ней человека. И даже удивилась, разглядев в нем рядового, здоровенного облома из обслуживающего взвода.

— Аха… — Здоровяк задергался, затряс перекосившимся лицом. Отвалился назад, отпустив бедра Войновской. Между ними липко скользнуло горячее вниз, к ягодицам. Парень потряс головой, ухмыльнувшись, и посмотрел на нее. Редкие волосы на животе слиплись, мышцы под кожей ходили ходуном.

— А, привет, красавица. — Он снова улыбнулся. Наверное, да так оно и было еще час назад, улыбка у него многим казалась красивой. Открытой, честной, привлекательной.

Инга так не считала. От парня разило спиртом и опасностью. Улыбка? А что, улыбка? Что ждать? Почему вот так просто? Зашел, ударил, разложил, как же так…

Обманываться не стоило, хотя… вряд ли он попробует ее убить. Раз решился на такое, знать, не впервой. Но, мало ли, многое могли слышать про учебный центр молоденькие лейтенанты в корпусе? А раз так, стоит беречься. Пока, во всяком случае.