А где же было руководство республики? Секретарь ЦК КПБ Авхимович и другие руководящие работники республики отсиживались в бомбоубежище, в подвале кинотеатра «Пролетарий» и, как утверждает профессор А. Лейзеров, «томились от безделья»{164}. По мере приближения немецких войск к столице, по мере того, как войска Западного фронта теряли живую силу и боеспособность, а угроза оккупации становилась с каждой минутой все реальней, паника охватила ЦК КПБ. И охватила не только партийную верхушку, но и чиновников, на которых была возложена эвакуация — Авхимовича, Прохорова, Ганенко, Тура, Уралову, Бударина и других. Предлагаем взглянуть на трагедию июня 41-го глазами историка А. Купреевой:
«В мемуарах 13 секретарей ЦК компартии Белоруссии (а их перед войной действительно была чертова дюжина) говорится про то, что «вожди» оставили город в последнюю минуту, когда гитлеровские танки штурмовали окраины. Вранье! «Вожди» первыми удрали из обреченного города. Это произошло в ночь с 23 на 24 июня».
Но вернемся на улицы Минска. О том, что там происходило, рассказывают очевидцы. Слово М. И. Крапине:
«В первые дни войны, как помню, были страшные бомбежки. Минск горел, кругом стлался дым. Началась паника. Начали разворовывать все магазины. Я помню, около нас был магазин, все оттуда вывезли. А что творилось на «Коммунарке»! Там стояли огромные чаны с патокой и люди, пытавшиеся ее набрать, туда падали, захлебывались и тонули»{165}.
«В городе, свидетельствует еще один очевидец, не было видно ни наших, ни немцев. Люди несли из магазинов все, что там еще осталось. Со складов тащили одежду и продукты. Связь была прервана, радио не работало. Люди вообще не знали, что творится. То говорили, что немцы отступают, то наоборот»{166}.
Естественно, ни о какой организованной эвакуации населения Минска говорить не приходится. Мы полагаем, что термин «эвакуация» мог быть применим только к Гомелю. Из Минска же было беспорядочное бегство. Тому свидетели СНК СССР и ЦК ВКП(б). Только на второй день после захвата Минска (29 июня 1941 г.) высшее руководство направило в Беларусь директиву, в которой излагались основные задачи эвакуации{167}. Условия для нее были созданы только должностным лицам высшего ранга. Им предоставили грузовые автомашины{168}. Как видно из литературы, П. Пономаренко, являясь исполняющим обязанности члена Военного совета Западного фронта, оставил город без разрешения Сталина. Опасаясь справедливого наказания, первый секретарь ЦК КП(б)Б блестяще вышел из положения. Добравшись до телефона, он рассказал вождю о мощном партизанском движении, развернувшемся в Беларуси якобы едва ли не в первый день войны. Сталин поверил{169}. Но не поверил другим — вырвавшимся из пылающей огнем республики евреям. Началось служебное расследование. Было установлено, что «22.06, когда объявили мобилизацию, военнообязанные евреи не явились в райгорвоенкоматы, а с семьями выехали в глубокий тыл. Это были высокие партийные чины, руководители предприятий, специалисты. Все они осели в Алма-Ате и других городах Азии. Там сразу же началась паника…». По приказу Сталина всех их расстреляли как дезертиров{170}. В этой связи с новой силой вспыхнул бытовой антисемитизм. Всюду, где появлялись евреи, распевались, например, такие частушки:
Чайники — чайники,
Все жиды — начальники,
Русские — на войне,
Забегая вперед, отметим: эвакуированные жили как заключенные. Рабочим выдавали 600 гр. хлеба и тарелку супа в день, да и то только по карточкам, а иждивенцам — 400 гр. Выпечка хлеба оставляла желать лучшего. Суп был жидкой водицей, где плавали крупа и отруби…
И еще об эвакуации. Известный писатель Вс. Иванов в своих воспоминаниях написал о встрече с Я. Коласом в Москве летом 1941 г. Тот рассказал ему, как выбрался из Беларуси. На второй или третий день войны поэт на своей машине покинул дачу. Уже под вечер на трассе Минск — Москва Колас набрел на табор правительственных машин, остановившихся на ночевку. Состоялась горячая встреча. Коласу говорили: «Как мы рады! Теперь мы Вас не оставим». Вскоре все улеглись спать. Лег спать и Колас. Когда он утром проснулся, вокруг никого не было{172}. А между тем Пономаренко в своих послевоенных воспоминаниях расскажет о том, как руководство республики в июне 1941 г. проявляло трогательную заботу о спасении детей, женщин, стариков…
Теперь о том, что советские и партийные органы все-таки успели вывезти. 25.06.1941 г. в БССР была образована Центральная эвакуационная комиссия (ЦЭК) во главе с Председателем СНК БССР И. Былинским. Но еще раньше, 23 июня, были развернуты эвакуационные пункты в 26 городах: на железнодорожных узлах, перекрестках шоссейных дорог — всего 24 эвакопункта{173}. На нужды беженцев, согласно архивным источникам, ведомство Пономаренко выделило 3 млн. рублей. Принцип помощи был по-советски прост: отдаешь корову, коня или другую живность — тебе советские рубли, которых, как известно, у властных структур было предостаточно. Судите сами: из БССР вывезли 161 отделение Государственного банка СССР, 116 сберкасс, около 570 млн. рублей денежного фонда{174}. Белорусы, поверив заверениям властей, что все это временно, легко расставались со своим домашним скотом, получая взамен советские дензнаки, которые с приходом немцев превратились в обыкновенную макулатуру. Пономаренко изобрел еще один способ пополнения казны — фонд обороны, созданный постановлением ЦК КП(б)Б 6 августа 1941 г. Только гомельчане передали в этот фонд 250 тыс. рублей, 2,5 кг золота, 18 тонн цветных металлов{175}.
И последнее. Выступая 3 июля по радио, Сталин требовал:
«При вынужденном отступлении Красной Армии не оставлять врагу ни одного паровоза, ни одного вагона, не оставлять противнику ни одного килограмма хлеба, ни литра топлива… угонять весь скот, все ценное имущество, в том числе цветные металлы и горючее, которое не может быть вывезено, должно безусловно уничтожаться»{176}.
Заработала программа тактики выжженной земли, которая привела в ужас нацистских генералов. Подчиняясь Москве, из республики вывезли 109 больших и средних предприятий, среди них 90 из Витебска, Гомеля, Могилева. Цена средств производства (машин и оборудования) на этих предприятиях оценивается в 478,1 млн. рублей, что составляло половину суммы основных фондов в БССР{177}; оборудование 124 крупных предприятий: 3200 металлообрабатывающих станков, 8933 текстильных, трикотажных и швейных машин, 8644 двигателя, 18 турбогенераторов общей мощностью 32 тыс. квт (во всей Беларуси она составляла 105,3 тыс. квт), 69 трансформаторов, 845 тонн цветных металлов{178}; 3366 вагонов готовой продукции, 45 тонн сырья{179}; более 5 тыс. тракторов (вместе с трактористами) — 60 %, 233 уборочных комбайна — 18 %; РККА передано 600 тягачей и 400 комбайнов, что составляло 54 % тягачей и 37 % комбайнов от парка БССР в начале 1941 г.{180}. Кроме того, армия реквизировала 2,5 тыс. автомобилей, 35 тыс. коней, 23 тыс. повозок{181}. Из общего количества зерна в 151,5 тыс. тонн 81,2 тыс. тонн хлебопродуктов было вывезено на восток, а 42,5 тыс. тонн уничтожено{182}. Кроме того, отступая, РККА реквизировала 36 тыс. голов крупного рогатого скота, 20 тыс. тонн продовольствия и фуража. Всего это составило 721 тыс. голов скота — почти 9 % от всего поголовья республики, причем остаток уменьшился почти на 440 тыс. голов, либо на 15,4 %. (Нет данных о масштабах забоя скота РККА, конторой «Заготскота», крестьянами, что эвакуировались либо остались на месте. Когда немцы заняли БССР, оказалось, что поголовье скота стало на 20–25 % меньше, чем в начале 1941 г.){183} К началу 1942 г. в разных областях РСФСР находилось около 200 тыс. голов скота, угнанного из БССР{184}.
