Он был женат уже много лет. Хотя после того, как до его супруги дошли слухи о его прошлой истории любви, та так и не осмелилась поговорить с ним начистоту, однако не упускала ни единой возможности продемонстрировать свою обиду и раздражение. Мало того, что она все время пыталась его принизить и провоцировала скандалы в доме, так еще и их общий сын оказался непослушным и ни на что не годным глупцом. Стоя сейчас перед Дуань Ихань и видя ее бедственное положение, он почувствовал, что в глубине его сердца родилось чувство вины перед ней и даже немного жалости и сочувствия.

Дуань Ихань опустила взгляд и замолчала. Ее песня оборвалась.

— Мама? — стоящий рядом Мо Жань в недоумении посмотрел на нее.

— Сегодня мама устала, — сказала Дуань Ихань, — давай вернемся домой.

Мо Жань тут же послушно кивнул и с улыбкой ответил:

— Тогда возвращаемся, ты отдохнешь, а я придумаю, чем нам поужинать.

Когда мать и сын собирались вместе уйти, Наньгун Ян попытался окликнуть ее:

— Ты…

Его взгляд снова упал на Мо Жаня. Этот ребенок был очень худым и маленьким, одет в обноски, но у него было красивое личико, да и выглядел он не по годам разумным.

Наньгун Ян вдруг осознал, что это ведь его собственное дитя. Его плоть и кровь.

Он протянул руку и погладил Мо Жаня по голове.

Не зная, кто он такой, Мо Жань, чуть прищурив глаза, позволил этому человеку взлохматить свои темные волосы:

— А?..

Наньгун Ян вспомнил, как когда-то Дуань Ихань с похожим на котенка новорожденным на руках пришла в его дом, чтобы просить его о помощи. Тогда она сказала, что у него все еще нет имени.

— Как тебя зовут? — спросил Наньгун Ян.

— Жань-эр.

— А фамилия?

— У меня нет фамилии.

Наньгун Ян с тоской посмотрел на Дуань Ихань и в неожиданном порыве вдруг сказал:

— Может быть, вам двоим тогда…

Не успел он договорить, как из-за угла появилась группа заклинателей из Духовной школы Жуфэн. Когда они прошли мимо, мимолетное наваждение мгновенно спало с Наньгун Яна. Вздрогнув, он вышел из оцепенения и, вернувшись к реальности, снова посмотрел в глаза Дуань Ихань.

Те глаза, что когда-то, едва встретив его взгляд, начинали лучиться любовью и кокетством, ныне смотрели на него скучающе и безразлично. В этой женщине больше не было ничего от той юной девы из его грез. Несмотря на то, что они вновь встретились после долгих лет разлуки и почти признали друг друга, в ее взгляде был лишь холод и равнодушие.

Она давно уже видела этого мужчину насквозь, поэтому Наньгун Ян почувствовал себя немного униженным и пристыженным. Чтобы скрыть свои эмоции, он великодушно отвязал кошель вместе со всем его драгоценным содержимым и передал в руки Мо Жаня. Снова похлопав мальчика по макушке, он, прочистив горло, сказал:

— Твоя матушка очень хорошо поет. Ее талант достоин этого золота, серебра и драгоценностей.

Однако тонкая рука Дуань Ихань забрала кошель из рук Мо Жаня и, взяв из пухлого кошелька одну медную монету, опустила ее в сколотую миску, которую держал в руках Мо Жань. После этого она спокойно вернула доверху набитый золотом и драгоценностями тяжелый кошель Наньгун Яну.

Дуань Ихань не стала много говорить, а просто скромно и равнодушно поклонилась ему, так же как и любому прохожему, подавшему ей монету, и вежливо поблагодарила:

— Спасибо за вашу доброту, уважаемый господин.

После этих слов она развернулась и ушла.

Когда-то эта женщина была музыкальной богиней округа Сянтань, луной, вокруг которой кружились все прочие звезды. Одна ее песня и один ее танец стоили состояние. Во время ее публичных выступлений улицы города пустели, но она никогда не была самонадеянной гордячкой. Теперь, когда ее яркий наряд поблек и прекрасное лицо увяло, она могла просить милостыню у дороги, но не могла позволить унизить себя.

Именно из-за странного поведения матери в тот день Мо Жань заподозрил неладное. Позднее при помощи намеков и расспросов ему удалось узнать о том, при каких обстоятельствах он появился на свет.

— Мама рассказала тебе об этом, потому что не желает обманывать тебя, но, малыш Жань-эр, запомни хорошенько, ты не должен таить обиду, — сказала ему Дуань Ихань, — и не нужно от него что-то требовать, — с этими словами она нежно ткнула пальцем в лоб Мо Жаня. — Как только Великое Бедствие в Нижнем Царстве отступит, и жителям Линьи будет дозволено покинуть город, мы сразу же вернемся в Сянтань.

Мо Жань чуть помолчал, после чего послушно кивнул:

— Я не буду его ни о чем просить. Мы с мамой вернемся в Сянтань.

Дуань Ихань со смущенной улыбкой сказала:

— Я даже не знаю, узнает ли меня младшая сестра Сюнь теперь, когда я растеряла всю былую красоту.

Мо Жань тут же горячо возразил:

— Мама красивая.

— Да?

— Мама самая красивая.

Улыбка осветила лицо Дуань Ихань, вернув ее лицу ту несравненную прелесть, что прославила ее, как одну из самых красивых женщин своего времени.

— С таким медовым ртом ты с легкостью заговоришь зубы любой, кто в будущем согласится выйти за тебя замуж, — передразнила она его.

Мо Жань, немного смутившись, поднялся с места и поджал губы, но уже через несколько мгновений его острые молочные зубки обнажились в широкой улыбке.

— Когда вырасту большим, я хочу найти тебе в невестки самую прекрасную небожительницу[258.11], а потом мы с ней будем жить вместе с мамой.

— Ой-ой, да ты размечтался, какая небожительница согласится выйти за тебя замуж?

Мать и сын шутили и смеялись, костер весело потрескивал, и в дровяном сарае было очень тепло. Казалось, что каждый последующий день будет проходить так же мирно и спокойно. Огонь в ночи дарил бедным людям иллюзорное утешение и надежду, ведь в то время никто из них не мог предположить, что время, отмеренное Дуань Ихань в этом мире, подходит к концу.

— Это случилось осенью того года, когда мне исполнилось пять лет, — сказал Мо Жань. — Когда люди отпраздновали Праздник середины осени, из-за длительной изоляции от внешнего мира в Линьи начало заканчиваться зерно. Тогда ответственная за округ Духовная школа Жуфэн скорректировала цены, попросту ограничив в пропитании бедняков, чтобы те не претендовали на кусок хлеба богачей.

Сюэ Чжэнъюн слушал его рассказ со смешанными чувствами. Его разум был в смятении, но когда Мо Жань упомянул об этом событии, он, чуть подумав, кивнул:

— Да, я помню ту корректировку цен. После этого в Линьи начался голодный бунт, и Духовная школа Жуфэн, в конце концов, снова снизила цены. Это продлилось примерно… год?

— Мне помнится, что полгода, — возразил Цзян Си.

Закрыв глаза, Мо Жань сказал:

— Не так уж и долго. Всего один месяц и пять дней. Это продолжалось всего тридцать пять дней.

Глава 259. Цитадель Тяньинь. Одна одежда на двоих[259.1]

Кто-то из толпы спросил:

— Как можно помнить все это настолько ясно? Прошло уже так много лет.

Разве мог Мо Жань что-то забыть? Для Цзян Си, живущего в границах Верхнего Царства, это были ничем не примечательные шесть месяцев, в памяти сражавшегося в Нижнем Царстве Сюэ Чжэнъюна это был целый год, наполненный множеством тяжких дум и испытаний. В памяти Мо Жаня это было время медленного падения в бездну отчаяния, где каждый из этих тридцати пяти дней был подобен году на границе ада и чистилища, а жизнь куда хуже смерти.

Когда вышел указ о корректировке цен, среди простых людей поднялась паника. Дуань Ихань и ее сыну и раньше не хватало еды, а теперь им оставалось только подбирать гнилую ботву и заплесневелую рисовую лапшу, чтобы хоть как-то утолить голод. Голодающих становилось все больше, поэтому вскоре даже гнилые листья стали редким лакомством. Однажды страдавший от голода Мо Жань не удержался и попросил:

— Мама, давай сходим в Духовную школу Жуфэн и найдем его, чтобы попросить немного еды?