Я слишком туп, чтобы понять почему, в конце концов, я дошел до того, что оказался в этом безграничном мраке. Я не понимаю, почему все так повернулось и закончилось этим, но, оглянувшись назад, я вижу, что все было неправильно.

Я не могу найти маму.

И я не могу найти Учителя.

Прошу вас, люди, в аду слишком холодно.

Позвольте мне вернуться…

Я хочу вернуться домой.

Когда воск выгорает, остается мрак.

Когда гаснет пламя, остается лишь пепел.

Но мрак тоже некогда сиял, а пепел был обжигающе горячим. У него тоже были месяцы и годы света и тепла, о которых сейчас никто не ведает и от него уже никогда не узнает.

Мо Жань отдал без остатка все свои духовные силы.

Он видел, как разлетаются птицы, войско мертвецов погружается в землю, живые люди освобождаются от контроля Вэйци Чжэньлун, и черные шашки трескаются одна за другой. Он видел, как черный прилив, грозивший захлестнуть Пик Сышэн, потеряв свою мощь, отступает и рассеивается. Видел, как грозящее поглотить весь мир страшное бедствие отступает.

Люди говорили, что он великий грешник, а его чудовищным злодеяниям нет прощения, и в этом он сам был с ними полностью согласен. Однако в итоге этот демон сделал для мира то же самое, что и божественный дух. Для Мо Жаня Чу Ваньнин стал светом во тьме, следуя за которым, он шаг за шагом прошел весь его путь[265.1].

— Брат!

— Жань-эр!

Он смутно слышал, что кто-то зовет его. Угасающий взгляд выхватил из толпы пошатывающегося и спотыкающегося Сюэ Мэна, бегущего к нему со всех ног, а потом и Сюэ Чжэнъюна с госпожой Ван, которые, прорвавшись сквозь плотное окружение, тоже спешили в его сторону.

Услышав, как они зовут его, он почувствовал облегчение и даже нашел в себе силы растянуть губы, словно собираясь улыбнуться, но, в конце концов, по его окровавленному лицу ручьем потекли слезы.

Он хотел сказать: «Простите, я правда поступал дурно», — но горло перехватило и сдавило так, что в итоге он лишь жалобно простонал:

— Не ненавидьте меня.

Я правда…

Я правда очень люблю вас всех.

Я люблю дядю и тетю, люблю Пик Сышэн, люблю этот кусочек душевного тепла и доброты, украденный у вашего кровного родственника.

Дядя, тетя, Сюэ Мэн.

Не ненавидьте меня.

Миллионное войско отступило. С головы до ног покрытый грязью и пылью Мо Жань тяжело осел на землю.

Когда в прошлой жизни Чу Ваньнин в такой же ситуации потерял сознание, его белые одежды были в крови, но при этом сам он выглядел очень чистым и незапятнанным. Этим он в корне отличался от Мо Жаня, ведь Мо Жань всегда был грязным.

Прежде чем окончательно потерять сознание, он почувствовал, как госпожа Ван обхватила его своими мягкими и теплыми руками и с сердечной болью в голосе позвала его по имени:

— Жань-эр.

А еще он слышал, как Сюэ Чжэнъюн яростно и громко спорит с Му Яньли:

— Коварный план? Какой еще коварный план?! Если бы он создал и призвал этих марионеток вэйци, то разве пошел бы на это, чтобы заставить их отступить?!

Он слышал громкие крики Сюэ Мэна:

— Эй, вы, не трогайте его! Не смейте его трогать! Не забирайте его!

Все вокруг превратилось в мельтешение и хаос.

Всей душой ему хотелось снова что-то объяснять и о многом настойчиво попросить, однако он действительно ужасно устал и был изнурен до крайности.

Мо Жань закрыл глаза.

Гора Цзяо.

В Зале Сяньсянь слабо горел тусклый свет негасимой лампады. Заполнивший всю емкость плошки смешанный с воском китовый жир медленно тлел, освещая это темное царство, куда не проникал солнечный свет. Отмеряя уходящее время, неспешно оплывала свеча и медленно струился нагар.

Ши Мэй в наброшенной на плечи подбитой мехом белой лисы парчовой мантии сидел на троне. Прикрыв глаза и опираясь виском на руку, он, похоже, отдыхал.

Когда-то на этом высоком месте сидел Сюй Шуанлинь. В то время Ши Мэю довелось наблюдать, как тот одну за другой искусно изготавливает шашки Вэйци Чжэньлун и создает «Девятые Небеса» и «Чистилище», всем сердцем надеясь на то, что его мертвый учитель все еще может вернуться в мир живых.

Стоило признать, что этот человек был очень интересен и в чем-то даже симпатичен ему, но, к сожалению, его нельзя было оставить.

Перед Ши Мэем был расстелен квадратный отрез зачарованного шелка. Ткань оказалась сплошь покрыта разноцветными маленькими точками, над которыми кружились драконы и змеи.

Хотя Ши Мэй развернул перед собой эту шелковую ткань, но за все это время он ни разу даже не взглянул на нее. Ему и без того было известно, какой выбор в конечном итоге сделает Мо Жань, а эту зачарованную ткань он разложил просто ради забавы. Наступающий на бессмертных Император Тасянь-Цзюнь мог использовать множество способов, чтобы выпутаться из этой сложной ситуации, однако у образцового наставника Мо был лишь один путь, так что следить за этим было даже не интересно.

Спустя какое-то время ворота тронного зала распахнулись настежь и послышались чьи-то легкие шаги. Не поднимая головы, Ши Мэй блекло обронил:

— Ты пришел?

На блестящих как отполированное зеркало каменных плитах стоял мужчина. На плечи вошедшего был наброшен белоснежный плащ с капюшоном, надвинутым так низко, что было не разглядеть черты его лица. Похожий на прекрасный белый лотос, он остановился и замер посреди зала.

У этого мужчины был чистый и красивый голос, однако тон его был довольно мрачным:

— Только что снаружи было шумно. Мо Жань все-таки раздробил все шашки, находившиеся под контролем Тасянь-Цзюня.

Даже ресница не дрогнула на неподвижном лице Ши Мэя, когда, хмыкнув, он равнодушно ответил:

— Да, у него ведь не было выбора.

Мужчина заговорил опять:

— Тело Тасянь-Цзюня давно мертво, поэтому контролируемые им шашки уже начали восставать против тебя. Теперь, когда Мо Жань силой своего духовного ядра смог ослабить контроль, ты ведь понимаешь, что очень скоро они все освободятся? Или тебе до этого дела нет?

— О? Ты заботишься обо мне? — рассмеялся Ши Мэй.

Мужчина не ответил ему, но чуть позже все же спросил:

— Что ты собираешься делать дальше?

— Просто придерживаться старого плана, — Ши Мэй, наконец, пошевелился. Он распрямил спину и открыл свои прекрасные персиковые глаза. Одарив своего собеседника лучезарной улыбкой, от которой, казалось, в темный зал пришла весна, он добавил, — я ведь уже давно тебе все рассказал.

— Я знаю, что ты очень тщательно все просчитал, однако сам подумай: Мо Жань заплатил такую огромную цену, чтобы остановить беспредел, творимый марионетками Вэйци Чжэньлун. Адепты всех этих школ тоже не дураки. Не может быть, чтобы теперь у них не появилась хотя бы капля сомнений относительно истинной подоплеки этих событий.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду — с улыбкой ответил Ши Мэй. — Он ведь герой, который ради предотвращения очередной катастрофы в мире совершенствования без колебаний расколол свое духовное ядро.

— Как думаешь, люди мира совершенствования будут допрашивать такого героя?

Ши Мэй ответил не сразу. Все так же лучезарно улыбаясь, он положил подбородок на скрещенные перед собой пальцы, после чего мягко и вкрадчиво поинтересовался:

— Разве то, что сделал Мо Жань, по сути не то же самое, что в прошлой жизни сделал Чу Ваньнин?

Мужчина какое-то молча обдумывал его слова, прежде чем ответил:

— Похоже. Почти один в один.

— Хорошо, тогда спрошу тебя еще кое-что: когда в прошлой жизни Чу Ваньнин был схвачен и посажен под замок Тасянь-Цзюнем, сколько людей из мира совершенствования действительно беспокоились и помнили о нем?

— …

Его собеседник не отвечал, а улыбка на лице Ши Мэя становилась все глубже и таинственнее:

— Почти никто, так ведь? Про это я тебе и говорю. Все эти годы только Сюэ Мэн еще как-то суетился и бегал повсюду. Сперва еще были те, кто, проронив пару слезинок, из сочувствия пообещал протянуть ему руку помощи и помочь спасти людей с Пика Сышэн. Ну а что случилось потом? Из-за растущего могущества Тасянь-Цзюня все эти обещания так и остались только на словах. Более того, по прошествии времени первые добрые чувства и сочувствие рассеялось, и люди стали все больше чувствовать, что мельтешащий перед глазами Сюэ Мэн надоел им до зубовного скрежета. Так что, когда он в очередной раз прибежал их упрашивать, вся эта публика принялась убеждать его, что раз Чу Ваньнин так долго находится в императорском дворце, то, вероятнее всего, его уж и в живых-то нет. Как можно рисковать жизнями живых людей ради того, кто, возможно, уже давно умер?