От лица Мо Жаня отлила последняя капля крови.

Ши Мэй отлично знал все его болевые точки, поэтому сейчас, ударив своим скорпионьим хвостом, все глубже вонзал ядовитое жало в тело противника. Прищурившись, он начал постепенно усиливать нажим.

— Ты достоин его? Ты сам не видишь, какой ты грязный? Ты — подлый вор.

Поднявшийся ветер рассеял туманную дымку, из-за туч выглянула яркая и чисто-белая луна.

Ши Мэй улыбался, но каждое его острое слово ранило больнее ножа:

— Тасянь-Цзюнь, все дни, что ты был рядом с ним, украдены тобой. Никто лучше тебя не знает, что ты за дрянь, мне нет нужды тебе об этом напоминать.

И без того обескровленные губы Мо Жаня стали белее, чем у мертвеца. Гнев, печаль, ужас, сожаление и угрызения совести разрывали его нутро на куски. Никто не смог бы принять столько эмоций и не сойти с ума.

— Я…

— Давай без этих «я», — Ши Мэй преувеличенно печально вздохнул, — я — что? Неужели ты всерьез полагаешь, что раз полжизни ты прожил как образцовый наставник Мо и спас несколько человеческих жизней, этого будет достаточно, чтобы стереть все твои грехи?

Взглянув в лицо Мо Жаню, он насмешливо усмехнулся:

— Думаешь, ты такой особенный.

Мо Жань окончательно потерял дар речи.

— Теперь у Учителя есть воспоминания о прошлой жизни и всех тех безумных вещах, что ты делал, людях, которых ты убил, городах, которые ты вырезал, всех твоих порочащих память предков деяниях и перенесенных им унижениях… Ты разбил ему сердце, и теперь он будет все это помнить. Все эти воспоминания теперь у него в голове, — Ши Мэй сделал паузу и с заметным интересом взглянул в лицо Мо Жаня. Удовлетворенный увиденным, он довольно улыбнулся. — Образцовый наставник Мо, пора склонить голову и признать свою вину.

Склонить голову? Признать свою вину…

Вся жизнь превратилась в абсурд и кошмар — и все из-за одной ошибки.

Мо Жань тяжело сглотнул. Покрасневшими глазами он пристально смотрел туда, где на верхушке дерева находился тот самый человек. Но едва его взгляд коснулся спящего в чужих объятьях Чу Ваньнина, как его вновь захлестнула невыносимая душевная боль, а горящий взгляд увял подобно засохшему камышу. Он поспешно отвернулся.

— Ты подумал, как же сильно он разозлится, когда очнется и поймет, что ты так долго его обманывал? — Ши Мэй ласково погладил Чу Ваньнина по щеке, после чего похожие на молодые стебли бамбука тонкие белые пальцы скользнули ниже и нежно обвели контур его губ. — Тебе ли не знать, насколько сильный характер и взрывной темперамент у нашего Учителя... Ты думаешь, он сможет простить тебя?

Его слова вонзились в самое уязвимое место и, услышав их, тот, на кого они были нацелены, словно провалился в ледяную прорубь.

Простить…

Мо Жань никогда не смел желать ничего невозможного, но всегда надеялся, что ему удастся избежать страшного суда. Даже в самом страшном сне он представить себе не мог, что этот день все-таки придет.

Мо Жань поспешил закрыть глаза, спрятав их за едва дрожащими ресницами.

Среди затуманенных гор и долин неспешно плыл почти неземной голос Ши Мэя, который казался гласом небожителя, уговаривающим человека повернуть назад и не входить в юдоль скорби и бесконечных страданий:

— Не надо гнаться за нами, возвращайся на Пик Сышэн. Когда ты доберешься туда, сразу поймешь, о каком сюрпризе я тебе говорил, — горное эхо вторило каждому его слову. — Не противься и должным образом прими то, что я для тебя приготовил, — Ши Мэй сделал паузу, а потом, словно вспомнив о чем-то, устремил взгляд своих прекрасных персиковых глаз на стоящего под деревом человека. — Кроме того, А-Жань, говоря по существу, мы ведь с тобой совершенно разные люди, поэтому ты никогда не сможешь принять то, что я хочу, — тепло в его голосе и этот мягкий тон невольно напомнили речь того прежнего брата-наставника, который спрашивал у Мо Жаня, вкусные ли сегодня пельмешки и достаточно ли острого перца в масляном соусе. — Я еще не потерял человеческий облик и не настолько безумен, как ты, так что без особой причины не буду вредить родным и близким людям. Однако…

Так и не договорив, он замолчал, видимо, не желая говорить дальше.

Мо Жань тут же резко вскинулся:

— Что ты задумал?!

Заметив куда направлен его горящий взгляд, Ши Мэй посмотрел на Чу Ваньнина и не смог скрыть довольную улыбку:

— Не переживай, Учитель останется со мной. Возможно, я немного побеспокою[245.3] его, но вреда не причиню. Он такой светлый и чистый человек, так что я лучше тебя знаю, как нужно его любить и жалеть…

Казалось, каждый звук мягко просачивается между его зубами и, собравшись на губах, легко выплевывается наружу.

Все тело Мо Жаня трясло от гнева. Если бы в эту минуту у него была духовная сила, Ши Мэй был бы уже разорван на куски.

Но этот человек все очень точно просчитал: раз сейчас у него не было духовных сил, он мог творить все, что ему заблагорассудится.

Усмехнувшись, Ши Мэй продолжил:

— Однако все те ученики на Пике Сышэн, учителя и старейшины, дядя и тетя и… молодой хозяин, — его выразительный взгляд скользил по окрестностям, пока он неспешно законил свою речь, — Если ты плохо справишься, вмешавшись в тот сюрприз, то можешь во второй раз свести их всех в могилу. Что, по-твоему, будет, если, очнувшись, Учитель узнает, что ты снова принес горе и страдания всем этим людям, что вновь повел себя как эгоист и поступился честью ради спасения собственной шкуры?.. Как думаешь, захочет ли он после такого бросить на тебя хотя бы один последний взгляд?

Злобно уставившись на него сквозь сжатые до боли зубы, Мо Жань процедил:

— Ши Минцзин!

В серебристом лунном свете длинные рукава Ши Мэя и полы его свободной одежды красиво развевались на ветру. Он стоял на верхушке дерева, повернув голову так, что казалось, от его прекрасного профиля исходит неземное сияние:

— Уходи уже. Если не уйдешь, Учитель может прийти в себя. Если он очнется и увидит, как мы тут препираемся, боюсь, он будет недоволен, — помолчав, Ши Мэй с легкой улыбкой добавил:

— Да, кстати, А-Жань, когда мы встретимся в следующий раз, не забудь обращаться ко мне Хуа Биньань. Впрочем, можешь называть меня старший наставник[246.1]... хотя, еще неизвестно, а будет ли этот следующий раз.

После этих слов, оттолкнувшись ногами от верхушки дерева, он легко и плавно взмыл ввысь и в одно мгновение исчез в густом лесу горы Лунсюэ, так что даже тень его растаяла без следа. Лишь подхваченный эхом, похожий на сияющую тонкую паутину холодный и мелодичный смех, не желая рассеиваться, какое-то время плыл над горой.

— Ши Мэй!.. Ши Минцзин!

Ни разу не оглянувшись на оставшегося позади Мо Жаня, Ши Мэй со спящим человеком на руках стремительно помчался прочь. Плащ развевался за его спиной, свободные одежды продувал холодный ветер. Отталкиваясь от скалистых утесов и верхушек деревьев укрытого туманом горного леса, он спешил как можно скорей покинуть это место.

Его глаза ярко сияли, а сердце пело от счастья. Словно возвращающийся с богатой добычей охотник, он не мог дождаться, когда окажется в своем логове и сможет вдоволь полакомиться плодами своей победы. Но на полпути он внезапно услышал, как все еще находившийся во власти кошмаров прошлой жизни человек в его объятьях хрипло позвал:

— Мо Жань…

Весь радостный настрой Ши Мэя тут же исчез. Справившись с охватившим его оцепенением, он зло прищурил глаза, на треть наполненные леденящим холодом и на две третьих — горячей жаждой.

— Что в нем такого хорошего? Разве он заслужил того, на что ты пошел ради него?

Но Чу Ваньнин не слышал его. В этот момент его тело горело в лихорадке, а исполненное природной красоты и благородства лицо было таким же белым, как лед на озере. Присмотревшись, можно было увидеть голубоватые вены под полупрозрачной белой кожей.