Старик Лю со вздохом сказал:

— Ваше Величество слишком обеспокоен. Вам приснилось что-то?

— Это не сон... — пробормотал смертельно побледневший Мо Жань. Не в силах поверить, он снова и снова качал головой. — Нет, конечно это сон… — какое-то время он бубнил себе под нос противоречащие друг другу утверждения, а потом вдруг резко повернул голову и уставился на старика Лю. — Так что там насчет панацеи для возрождения?

Старик снова протянул ему шкатулку, но Мо Жань не стал брать ее, а просто открыл крышку. Внутри лежала сияющая мягким светом, белая, как нефрит, таблетка.

Дрожащими пальцами Мо Жань осторожно взял ее и, судорожно сглотнув, тут же направился в сторону Павильона Алого Лотоса.

Однако прежде чем он успел сделать первый шаг, старик Лю внезапно схватил его за рукав. Нервы Мо Жаня были словно туго натянутые струны, что могли порваться при любом неосторожном движении пальцев. Он повернул голову и раздраженно спросил:

— В чем дело?

Старик Лю, который еще минуту назад был весьма покорен и любезен, вдруг потемнел лицом. Со странным блеском в глазах, он мрачно сказал:

— Ваше Величество, а вы направлением не ошиблись?

— Что ты хочешь этим сказать?..

— Место, куда следует отправиться Вашему Величеству, — это Платформа Призыва Души[218.6], — пока старик Лю говорил, нарочито медленно растягивая слова, прочие слуги окружили их плотным кольцом. — Ваше Величество, разве все эти годы вы денно и нощно не размышляли о том, как воскресить вашего старшего соученика Ши Минцзина?

— Я…

— Теперь, когда Божественная Панацея Возрождения в ваших руках, почему Ваше Величество вместо того, чтобы отправиться к Платформе Призыва Души спешит в Павильон Алого Лотоса? — тихо и мрачно спросил старик Лю. — Ради этого метода возрождения император истребил несчетное множество людей и сравнял с землей Духовную школу Жуфэн, утопив этот мир в реках крови и слез. Возможно ли, что после всех этих деяний, в конечном итоге Его Величество готовы переступить через свои первоначальные намерения и положить эту чудодейственную таблетку в рот другого человека?

Душа Мо Жаня пришла в смятение. Крепко сжав в руке таблетку божественной панацеи, он пробормотал:

— Ты не понимаешь.

— Ваше Величество, вам нужно пойти на Платформу Призыва Души, вы не должны ходить в Павильон Алого Лотоса, — призрачные лица со сверкающими страшным потусторонним светом глазами окружили его, — Ваше Величество, вам нужно пойти на Платформу Призыва Души, вы не должны ходить в Павильон Алого Лотоса!

Мо Жань, готовый до последнего вздоха защищать попавшую в его руки божественную панацею, смертельно побледнел:

— Вы все, убирайтесь с моего пути!

— Ваше Величество, вам нужно пойти на Платформу Призыва Души…

— Прочь с дороги!

Когда он схватился за ледяную рукоять Бугуя и направил свой меч на эти пародии на людей, они, казалось, на мгновение съежились, но затем их зрачки стали длинными и узкими, как у змей, а губы искривились в насмешливых ухмылках.

— Ты получишь по заслугам…

— Думаешь, ты можешь что-то изменить?

— Хочешь нарушить обещание.

— Какой непостоянный, раньше-то по другому пел.

— Эй, разве такой бессердечный человек достоин обладать божественной панацеей?

— Нужно вернуть божественную панацею! Отберите ее у него!

Защищая божественную панацею, одним взмахом меча Мо Жань проложил себе кровавую тропу и устремился к горе Наньфэн Пика Сышэн. Сон это или реальность, он точно знал, что Чу Ваньнин был там... живой или мертвый. Он должен был пойти туда, он должен быть рядом с Чу Ваньнином, чтобы его душа обрела покой.

Когда Мо Жань подбежал к границе барьера, накрывающего Павильон Алого Лотоса, старик Лю и все остальные его преследователи остались далеко позади.

Бросив один короткий взгляд назад, он закрыл за собой калитку из зеленого бамбука. Ему не хотелось видеть здесь посторонних людей. Пока в этом Павильоне Алого Лотоса есть он и…

— Учитель?

Его глаза расширились от удивления, когда он увидел Чу Ваньнина, в одиночестве стоящего под цветущей яблоней. Его волосы были собраны в высокий хвост, на руках сверкали металлические перчатки. Судя по сосредоточенному выражению лица, он был полностью поглощен предпусковой отладкой почти завершенного Ночного Стража. Поднялся ветер. Сорванные с ветвей бледно-розовые лепестки первым снегом упали на ступени лестницы и легкой рябью зашелестели по заваленному инструментами столу.

Глаза Мо Жаня увлажнились и покраснели, горло перехватило от подступивших рыданий.

— Учитель…

Услышав его голос, Чу Ваньнин поднял голову. Этот человек так увлекся, что прихватил зубами маленький напильник. Увидев Мо Жаня, он с некоторым удивлением вытащил напильник изо рта и, выпрямившись, кивнул ему:

— Почему ты здесь?

Мо Жань не ответил. Возможно, потому, что не мог найти нужных слов, он шагнул вперед и просто обнял Чу Ваньнина.

— Что с тобой такое?

В руках Мо Жаня было теплое тело под немного холодящей пальцы одеждой.

— Почему ты плачешь?

Он все еще не мог понять, что это: сон или явь?

Он знал только, что в Павильоне Алого Лотоса больше не было холодного как лед, тела Чу Ваньнина. Его учитель был все еще жив, все еще обеспокоен тем, что суставы его Ночных Стражей недостаточно гибкие, и все еще раздумывал о том, что лучше использовать для покрытия: тунговое масло или прозрачный лак.

Сейчас казалось, что этого достаточно.

Какое-то время он был настолько поглощен этим, что расхотел просыпаться.

Вместе с Чу Ваньнином они тихо и мирно закончили работу над Ночным Стражем. Была уже поздняя ночь, когда он потащил Чу Ваньнина обратно в комнату, как и в той первой жизни, то и дело обнимая и касаясь губами шеи, ушей и висков.

Обычно Чу Ваньнин не был таким послушным и рано или поздно всегда показывал свой скверный нрав, что, впрочем, лишь еще больше подзадоривало его.

Вот и на этот раз, когда удовольствие в постели достигло пика, Чу Ваньнин не дал чувствам просочиться наружу, прикусив нижнюю губу, чтобы сдержать развратные стоны. Даже когда его глаза застлала влажная дымка вожделения и сил сдерживаться не осталось совсем, он просто судорожно хватал ртом воздух и хрипло дышал, но стойко молчал до последнего.

Свеча не была потушена, и мягкий рассеянный свет от нее падал на лицо человека под ним. В этот момент, видя его таким смущенным и растерянным, Мо Жань чувствовал, что просто сходит с ума от захлестнувшей его любви. Он смотрел и не мог наглядеться на Чу Ваньнина, впитывая в себя каждую черточку — эти брови вразлет, черные глаза и угасающий свет свечи, отраженный в них.

Тень от свечи трепетала, словно упавший в глубокий пруд лепесток яблони.

С каждым движением Мо Жаня этот лепесток взмывал вверх и жалобно трепетал, рождая волны ряби. В конце этого танца света и тени влажный туман выскользнул из уголков глаз Чу Ваньнина и был тут же жадно сцелован Мо Жанем.

Ему было прекрасно известно, что за человек Чу Ваньнин. Если бы Наступающий на бессмертных Император не использовал любовные зелья, ему было бы трудно получить от него какой-либо отклик, а значит и в полной мере насладиться плотскими радостями разделенного удовольствия. Самоконтроль Чу Ваньнина, действительно, был настолько невероятным, что это и правда было достойно сожаления.

Ну и что с того?

Если в итоге он не мог сдержать слез и скрыть от него свое учащенное дыхание. Даже если Чу Ваньнин не плакал, ему достаточно было просто наблюдать, как он пытается сдержать рвущиеся из горла стоны, как его покрасневшие глаза теряют фокус, а крепкая грудь тяжело вздымается и опускается.

Всю ночь они качались на волнах страсти и, обнявшись, легли спать лишь поздно ночью[219.1].