Тот, кто вместо него принял Цветок Вечного Сожаления Восьми Страданий Бытия и вместо него стал не знающим жалости Темным Владыкой.

Ему еще не исполнилось и шестнадцати, когда он отдал все без остатка, защищая такого глупого человека, как Чу Ваньнин.

Этот человек больше никогда не вернется.

«Ой, дождь, нужно успеть спасти как можно больше земляных червей».

«Учитель, это «Белые Цветы Груши». Пожалуйста, попробуйте».

«Мой подарок для наставника такой некрасивый… очень уродливый! Ужасно безобразный!»

«Ваньнин. Я скучал по тебе».

Когда-то с улыбкой он написал, что хотел бы построить огромный дом, где будут миллионы комнат для обиженных судьбой бедняков.

«Платить за добро, не держать зла».

Но на протяжении двух жизней, то всплывая, то погружаясь с головой, он плыл в этом полном трупов кровавом море.

«Не держать зла… не держать зла…»

«У меня нет особых амбиций. Я учусь магии, чтобы, в случае чего, можно было спасти чуть больше людей…»

Об этом заветном желании Мо Жань рассказал Чу Ваньнину, когда был еще совсем юн и разум его был ясен.

В то время он с ни с чем не сравнимой искренностью надеялся, что как можно больше людей сможет выжить, и именно это хорошо.

Перед тем как пасть до Тасянь-Цзюня, он так горячо и истово любил каждую жизнь, что был готов отдать свою душу, чтобы отплатить за благодеяние и защитить всех, кто относился к нему хорошо.

«Пусть я глуп, я буду упорно учиться. Если я буду стараться изо всех сил, Учитель не сможет винить меня за мою глупость, ха-ха-ха».

В памяти возник тот юноша, который, почесав затылок, улыбнулся ему и своими, словно наполненными грушевым вином, манящими ямочками на щеках сразил и опьянил его на всю жизнь.

Чу Ваньнин закрыл глаза.

В конце концов его руки начали дрожать.

Голова кружилась, и в этом тумане, казалось, по залу пронесся легкий ветерок и нежно поцеловал его влажные ресницы. Казалось, он услышал голос Тасянь-Цзюня, на редкость низкий, плавный и ласковый. Тихим вздохом у виска он ласково коснулся его уха:

«Слава, желания, кровь, плоть, кости, сердце, душа, тело и в остатке прах. Прости, у меня было лишь это, и все уже принесено в жертву. Я старался изо всех сил. Ваньнин, ты должен хорошо заботиться о себе…»

Чу Ваньнин резко распахнул глаза и вскинул голову. Его глаза затуманились, и в этот момент, как наяву, он увидел перед собой ту самую нить души Тасянь-Цзюня, его прекрасное лицо, нежность в его глазах и его улыбку, счастливую и в то же время очень печальную.

— Мо… Жань…

Душа этого человека, что должна была быть чиста, как цветок зимней сливы, ярко сияла. Он наклонился, чтобы обнять и поцеловать его, просочился сквозь протянутую к нему ладонь и наконец рассеялся в его руках, словно недолговечный цветок «царицы ночи».

— Все пропало!

Внезапно в зал вломился ученик Цитадели Тяньинь и в панике с порога закричал:

— Все пропало!!!

Му Яньли была единственной в этом зале, кто еще сохранял хотя бы видимость выдержки и спокойствия. Со слезами на глазах она повернулась и резко сказала:

— Я знаю, что случилось с Тасянь-Цзюнем, не надо…

— Что? — ученик на мгновение растерялся, но потом, все еще ничего не понимая, топнул ногой. — Это не Тасянь-Цзюнь! Это у подножья горы! Все школы Верхнего и Нижнего Царства собрались вместе и теперь идут сюда, чтобы атаковать нас!

Перед горой под проливным дождем стояло недавно собранное народное ополчение из представителей всех духовных школ.

Пространственно-временные Врата Жизни и Смерти только что открылись, и пока было непонятно, чье это логово[301.1] и какие опасности подстерегают их впереди. По этой причине внутри этой наспех созданной армии союзников не было единства, у каждого имелся свой интерес, и никто не желал брать на себя инициативу и сражаться в первых рядах. Все они боялись, что, если потревожить впавших в спячку на Пике Сышэн марионеток Вэйци Чжэньлун, им вновь придется биться с той самой не знающей страха и жалости непобедимой армией[301.2], с которой они столкнулись когда-то на горе Цзяо.

С затаенным страхом люди смотрели вдаль… Кто знает, может, там, в скрытом за пеленой дождя Дворце Ушань, выпрямив спину и закрыв глаза, сидит тот страшный демон и только и ждет, когда кто-то из них, отбросив осторожность, бросит первый камень[301.3], чтобы потом схватить и разорвать их всех на куски?

Кто-то из толпы, высоко подняв зажженный при помощи магии факел, запрокинул голову, чтобы взглянуть на эту величественную горную вершину и, тяжело вздохнув, пробормотал:

— Кто мог подумать, что Цитадель Тяньинь способна на такое… Мне до сих пор кажется, что я вижу это во сне…

— Хватит сокрушаться, — Чжэнь Цунмин из Усадьбы Битань похлопал его по плечу. — Вместо того, чтобы болтать без толку, лучше подумал бы, как нам атаковать эту гору и побыстрее покончить с этим кошмаром.

— Боюсь, это не так просто, — с мрачным выражением на лице сказал другой человек из толпы. — В Му Яньли течет кровь богов, Хуа Биньань из школы целителей, а Наступающий на бессмертных Император Тасянь-Цзюнь… фактически тот же Мо Жань. Магические силы и навыки этого парня непостижимы, а по натуре он очень жесток и коварен. Нам следует быть очень осторожными и не относиться к этой угрозе излишне легкомысленно.

Слова этого заклинателя получили одобрение большинства.

Если бы Сюэ Мэн из прошлой жизни стоял тут, он наверняка бы почувствовал, что его жизнь ходит по кругу, всегда возвращаясь в исходную точку.

Все происходящее сейчас было слишком похоже на то, что случилось той ночью, когда великие школы этого мира атаковали Пик Сышэн, а император Тасянь-Цзюнь покончил с собой.

К сожалению, сейчас в толпе был не тот Сюэ Мэн из прошлой жизни, а совсем недавно потерявший родителей юноша.

Хотя он был как и прежде хорош собой, но лицо его выглядело слишком изможденным. В знак траура по родителям он не надел серебристо-синие доспехи Пика Сышэн. Сейчас на нем были лишь простые голубые одежды, а собранные в хвост волосы были перевязаны белой траурной лентой.

— К чему вся эта пустая болтовня, — сказал Сюэ Мэн. — Пока мы тут впустую тратим время, ситуация может повернуться, и все станет совсем необратимым. С чего вдруг коварство и осторожность ценятся превыше всего… Если так сильно всего боишься, так оставайся здесь. Ни к чему тебе подниматься.

Вся ситуация шла по той же колее, что и в прошлой жизни. Как только Сюэ Мэн произнес эти слова, толпа вокруг него взорвалась возмущенными возгласами. Он снова стал мишенью для всеобщего осуждения и порицания…

— Молодой господин Сюэ, твои слова излишне резки. На что ты намекаешь, когда говоришь, что кто-то здесь боится? — высоко подняв свои похожие на листья ивы красивые брови, возмутилась заклинательница из Палаты Цзяндун. — Ты вот у нас ничего не боишься, и, помнится, несколько дней назад, не подумав даже о своей заднице, сломя голову помчался во Дворец Ушань, намереваясь убить Тасянь-Цзюня. Ну и каков результат?

— …

— В результате ты не только потерпел поражение, но еще и втянул в это брата-наставника Мэя, которому пришлось спасать положение и убирать весь устроенный тобой беспорядок!

— Ты…

Путь Сюэ Мэну преградила белая рука, на запястье звякнул серебряный колокольчик.

— Не лезь не в свое дело! — сердито рявкнул Сюэ Мэн.

Как обычно доброжелательно и мягко Мэй Ханьсюэ возразил ему:

— Если это дело сына моих благодетелей, как можно называть его не моим?

Сказав это, он повернул голову и улыбнулся той заклинательнице, после чего та вдруг ни с того ни с сего густо покраснела.

— К тому же, когда такая красивая девушка ведет такие неблагозвучные речи, конечно нужно разъяснить ей, в чем она неправа, чтобы девушка могла осознать ошибку и сразу исправить ее, — каждое его слово звучало предельно вежливо и учтиво. — Помощь Сюэ Мэну — это помощь другу, а не необходимость убирать за ним беспорядок. Небо и земля свидетели, сердце мое чисто, поэтому, барышня, прошу, не будьте несправедливы к вашему покорному слуге.