Ему больше не нужно посреди ночи спасаться бегством.

Попавшись в сети, он, наконец-то, мог спокойно спать всю ночь напролет.

Больше не нужно бежать и скрываться.

Без надежды нет страха.

Осталось лишь облегчение.

— Сейчас я в замешательстве, много чего… еще неясно, — может потому, что он сорвал горло криком, или от того, что после всего случившегося на него навалилась усталость, но сейчас голос Чу Ваньнина звучал очень хрипло и надсадно, а цвет его лица был даже хуже, чем у Мо Жаня. — Все слишком запутано.

Собрав все свое мужество, Мо Жань поднял руку, чтобы погладить его бледную щеку.

Пусть даже его рука сильно дрожала.

— Мо Жань… – почти беззвучно пробормотал он. — Тасянь-Цзюнь…

— …

Мо Жань резко закрыл глаза, ресницы затрепетали, между бровями пролегла глубокая морщина.

— Тогда сейчас просто не думай об этом, поспи немного, — глядя на него покрасневшими глазами, он нежно скользнул пальцами по его щеке и волосам на висках. — Я буду рядом с тобой.

Казалось, в этот момент Чу Ваньнин едва заметно вздрогнул.

А Мо Жань почувствовал, как его сердце скрутило от боли.

— Учитель, не бойся. Это ведь я, а не Тасянь-Цзюнь… Я больше никогда не причиню тебе вред. Никогда больше.

Когда Чу Ваньнин приподнял похожие на перья ресницы, в их густой тени блеснула предательская влага. Всего на мгновение Мо Жаню показалось, что он сам хочет что-то сказать ему.

Но в итоге слова так и не покинули его уст.

Чу Ваньнин закрыл глаза и в последний момент отвернулся. Тело его почти непроизвольно сжалось и свернулось в клубочек.

— Учитель…

— Есть одна вещь, о которой я хочу спросить тебя.

— …

— Если бы… ты раньше узнал, что тогда возле Храма Убэй это я дал тебе горшок рисовой каши, — голос Чу Ваньнина звучал очень устало, — …тогда, во Дворце Ушань, ты бы отпустил меня?

Этот вопрос, подобно острому ножу, вонзился прямо в сердце того, кому он предназначался. Все тело Мо Жаня задрожало, у него перехватило дыхание. Не зная, что должен ответить, он лишь вытянул руку, желая обнять человека перед собой. Но стоило ему прикоснулся к нему, он почувствовал, как плечи Чу Ваньнина едва заметно трясутся.

Он плакал.

Мо Жань знал, что больше никогда не хотел бы увидеть это снова.

Несколько мгновений спустя Мо Жань почувствовал, что его силы на исходе. Хотя он все еще не мог понять, ради чего Чу Ваньнин из прошлой жизни устроил им это испытание, однако то странное ощущение, родившееся в районе солнечного сплетения, становилось все более осязаемым.

К тому же он вдруг обнаружил тонкую струйку дыма, которая, выходя из его груди, медленно плыла прямо к спине Чу Ваньнина. Только потому, что этот дымок был таким слабым, он заметил его только сейчас.

Присмотревшись, он заметил, что дымчатая нить все время меняет цвет: только что она была угольно-черной, а в следующим момент вновь стала белоснежнее совершеннейшего нефрита. И вся это мерцающая субстанция непрерывным потоком перетекала из его сердца в сердце Чу Ваньнина.

Что это такое?

В какой-то момент он понял, что черная субстанция, достигнув тела Чу Ваньнина, не может войти в него и остается снаружи, постепенно собираясь в темный клубок, который всасывается в стоящую рядом курильницу.

В конце концов, что же это такое?

Он хотел сказать об этом Чу Ваньнину, но обнаружил, что не заметил, как Чу Ваньнин опять впал в беспамятство. Бремя памяти о прошлой жизни оказалось слишком тяжелым для его разума. Кроме того, что воспоминаний было очень много, они были очень фрагментарными и беспорядочными, так что сознанию Чу Ваньнина нужно было заново их собрать и уложить в единую картину.

— Учитель.

Больно… почему так больно? Словно его сердце рвется пополам, и каждая половина тянет в свою сторону. Черное и белое. Добродетель и порок. Чистое и грязное.

Черные брови Мо Жаня сошлись над переносицей. Из последних сил он поднялся на ноги, подошел к курильнице и трясущимися руками приоткрыл крышку.

Последнее, что он увидел, прежде чем потерял сознание: как собранная внутри курильницы выбравшаяся из его тела темная газообразная субстанция постепенно сгущается, превращаясь во что-то похожее на черный махровый цветок.

Гуюэе.

Ученики и подмастерья школы целителей помогли перевязать раны и избавиться от личинок сердечного червя всем заклинателям, которым удалось сбежать с горы Цзяо. С упадническим настроением после поражения справиться оказалось куда сложнее, так что среди людей царил дух уныния и обреченности.

Положив на колени свой меч Лунчэн, Сюэ Мэн сидел на берегу Острова Линьлин и с волнением в сердце наблюдал за тем, как с приливом волны наступают на сушу, чтобы вернуться в море с отливом.

Когда за его спиной вдруг послышались шаги, он резко повернул голову и, широко открыв свои круглые глаза, с пылкой надеждой посмотрел на идущего по берегу человека. Однако стоило ему ясно рассмотреть его, все его надежды тут же улетучилась, и он вновь обратил взгляд на необъятные морские просторы.

Мэй Ханьсюэ подошел к нему и сел рядом.

— Твой отец получил вызов для участия в расследовании, так что решил заблаговременно вернуться на Пик Сышэн. Он очень спешил и поэтому попросил меня тебя предупредить.

— …

— Ты и твой отец, похоже, оба не в духе.

— Если ты это понял, то катись отсюда.

Мэй Ханьсюэ никуда не покатился, а вместо этого бросил ему в руки наполненный вином бурдюк из бараньей шкуры:

— Пить будешь?

Сюэ Мэн обернулся и тут же ощетинился словно рассерженный еж:

— Какая, нахуй, выпивка! Я еще не пал так низко!

На губах Мэй Ханьсюэ расцвела легкая улыбка. Подхваченные морским бризом, его золотистые волосы выглядели особенно мягкими, а глаза были похожи на два куска светло-зеленого нефрита или изумрудные омуты, где нашли свое последнее пристанище опавшие цветы.

— Это просто совместное распитие вина, почему сразу «низко пал[244.1]»? — когда Мэй Ханьсюэ поднял руку, чтобы пригладить растрепавшиеся волосы, повязанный на его запястье серебряный колокольчик нежно зазвенел. — Слышал, на Пике Сышэн не позволено заниматься любовью, но напиться-то в любом случае можно.

— …

— Прежде я слышал, что бессмертный господин Чу очень любит вино «Белые цветы груши». Как его личный ученик, в части умения пить разве можешь ты быть хотя бы вполовину хуже своего учителя?

Сюэ Мэн свирепо взглянул на него и раскрыл рот, видимо, собираясь дать ему отповедь, но, в конце концов, так ничего и не сказал. Схватив бурдюк с вином, он открыл его и сделал большой глоток.

— Очень героически пафосно. Только это гаоляновая водка[244.2] из дворца Тасюэ, и вкус у нее самый лучший...

— Пффф! — очень «героически и пафосно» молодой сударь Сюэ тут же изверг из себя все, что только что проглотил. Лицо его приобрело синюшный оттенок. — Кхе-кхе-кхе-кхе!

— … — Мэй Ханьсюэ поджал губы. Похоже, он и правда был несколько удивлен. — Ты что, не умеешь пить алкоголь?

Не в силах смириться, Сюэ Мэн оттолкнул руку, пытавшуюся забрать у него флягу с бухлом, и, запрокинув голову, вновь храбро сделал еще один большой глоток. Проглотив еще больше, чем в первый раз, он тут же отвернулся и выблевал все назад.

Совсем растерявшийся Мэй Ханьсюэ мог только беспомощно пробормотать:

— Я не знал, что ты… ладно, хватит пить.

— Отвали!

— Отдай мне флягу.

— Катись! — огрызнулся расстроенный Сюэ Мэн и сердито уставился на Мэй Ханьсюэ. — Думаешь, раз ты велел мне пить, и я выпил, то сейчас велишь остановиться, и я остановлюсь? А как же мое достоинство? Хочешь, чтобы я совсем потерял лицо?

На этих словах Сюэ Мэн похлопал себя по щеке. К этому моменту он уже немного захмелел.