Когда оживленный пир был в самом разгаре, прибыл посыльный с новостями:
— Ваше величество, старший великий мастер тоже вернулся.
— Один?
— Вместе с главой Цитадели Тяньинь, госпожой Му. Они просили передать, что сначала им нужно подготовить ритуал жертвоприношения, после чего они поприветствуют вас должным образом.
Отщипнув от лежащей на серебрянном подносе пурпурной грозди виноградинку, Тасянь-Цзюнь со скучающим видом сказал:
— Тогда пусть не торопятся, этот достопочтенный наслаждается отдыхом.
Посыльный продолжил:
— Кроме того, старший великий мастер просил передать вашему величеству одну настоятельную просьбу.
— Какую?
— В ближайшие дни вам следует быть предельно осторожным. Теперь, когда тот грешный мир в хаосе, «он» обязательно придет.
Взгляд Тасянь-Цзюня чуть просветлел:
— Ясно, этот достопочтенный знает, что делать, — со смешком ответил он.
Конечно же он знал, что этот человек может прийти.
Два мира переплелись, миллионы беженцев рассеялись по белу свету, образцовый наставник Мо умер, и Пик Сышэн пал… Так же как у него, у Чу Ваньнина больше ничего не осталось, так что, скорее всего, он придет, чтобы, поставив на кон свою жизнь, поквитаться с ним.
Тасянь-Цзюнь не боялся, более того, в глубине души с нетерпением ждал этой встречи.
Этой глубокой ночью во дворце тут и там мерцали одинокие свечи и только во Дворце Ушань девять тысяч девятьсот девяносто девять огней рассеивали мрак, превратив ночь в полярный день.
Тасянь-Цзюнь позвал старика Лю и приказал ему:
— Вели слугам погасить половину свечей.
Было слишком светло, и он боялся, что Чу Ваньнин столкнется с трудностями, пытаясь незаметно проникнуть во дворец, поэтому решил ослабить меры предосторожности.
Лю Гун пошел выполнять приказ, а он стоял и ждал, пока старик не придет с докладом:
— Ваше величество, половина огней потушена.
Тасянь-Цзюнь осмотрел залитый тусклым светом внутренний двор и остался недоволен увиденным. Немного подумав, он приказал:
— Потушите все.
Старик Лю просто лишился дара речи.
Пока светильники во Дворце Ушань гасли один за другим, огонь в сердце Тасянь-Цзюня разгорался все сильнее. У него было смутное предчувствие, что Чу Ваньнин скоро придет. Скорее всего этот человек будет одет в те же белые одежды, с лицом исполненным праведного негодования и ртом полным утомительных нравоучений, горящий желанием отомстить за образцового наставника Мо.
Лишь подумав об этом, он почувствовал возбуждение и кончиком языка облизнул губы и ровные белые зубы. В глубине покоев за тюлевым пологом он оставил всего лишь один светильник на высокой бронзовой подставке в виде переплетающихся цветущих ветвей. Этот огонь Тасянь-Цзюнь зажег для отчаявшегося мотылька Чу Ваньнина, чтобы показать ему, что он здесь и ждет, когда, себе на погибель, он атакует его.
Глубокой ночью за окном начал моросить дождь.
Под перестук дождевых капель Тасянь-Цзюнь переоделся в свое лучшее расшитое золотом одеяние для торжественных выходов, собственноручно расстелил матрас и мягкое покрывало, разложил подушки. Осмотрев комнату, он почувствовал, что чего-то не хватает и, в конце концов, приказал подогреть на пару кувшин выдержанного вина «Белые Цветы Груши».
При полном параде и с подогретым для гостя вином император стоял у окна, смотрел на усиливающийся дождь и караулил тюлевый полог. Он не призвал Бугуй и до самого конца не собирался этого делать.
Наоборот, охраняя вино и согревая постель, он строил далеко идущие планы, злорадно думая про себя: «Пф, когда Чу Ваньнин придет, непременно заставлю его узнать, как безжалостен мой меч[292.9]!»
Глава 293. Пик Сышэн. Глубокая обида[293.1] Императора
Но и к полуночи Чу Ваньнин все еще не появился.
Поначалу Тасянь-Цзюнь был расстроен и зол, потом мрачен и хмур, а затем встревожился не на шутку.
Шлейф его черного одеяния волочился следом за ним по золотым плиткам пола, пока он медленно расхаживал взад-вперед, не в силах не думать о том, что случилось с Чу Ваньнином.
Пространственно-временные Врата Жизни и Смерти были взломаны. Не так уж и важно, хотел Чу Ваньнин узнать правду или попытаться остановить его, он в любом случае должен был прийти во Дворец Ушань, чтобы найти его. Учитывая темперамент уважаемого Бессмертного Бэйдоу, даже если бы у него не было руки или ноги, он бы все равно пришел искать проблемы на свою голову.
Так почему не идет?
Болен? Нет, даже тяжелая болезнь не остановит этого человека.
Не знает? Раньше, может, и не знал, но теперь, когда небо и земля двух миров сплелись в единое целое, как он может не знать?
А может…
Он резко остановился. В тусклом свете его черная тень словно сгустилась и вдруг стала выглядеть ужасно истощенной.
Неужели и правда умер?
Прежде, чем эта мысль успела укорениться, ногти глубоко впились в ладони. Тасянь-Цзюнь стиснул зубы, все его напряженное тело прошила волна мелкой дрожи.
Те восемь лет совместной жизни и те два года, что он провел рядом с его трупом, они зависели друг от друга. Большую часть своей жизни он провел с Чу Ваньнином. Отчасти именно поэтому, когда после смерти он вернулся в мир живых и увидел, что от Чу Ваньнина даже праха не осталось, он окончательно обезумел.
Когда Ши Мэй умер, Тасянь-Цзюнь все-таки смог смириться с его кончиной, хотя изо всех сил старался вернуть его к жизни. Но ему так и не удалось смириться со смертью Чу Ваньнина.
Ночь становилась все темнее и единственная свеча почти догорела. Словно лепестки цветов, капли нагара исчезали в похожей на омут тени, а его мотылек все не прилетал.
Страх становился все сильнее и глубже проникал в его сердце, подобно капле чернил медленно и неумолимо растекающейся на сюаньчэньской рисовой бумаге. Точно стервятник, он нарезал круги по комнате, расхаживал туда-сюда.
Наконец, словно окончательно обессилев, он рухнул на кушетку.
И именно в этот момент его ушей достиг еле уловимый шорох, доносящийся с крыши.
Тасянь-Цзюнь тут же вскочил на ноги. В тот же миг, казалось, свет и тепло вернулись в его тело, а в глазах вспыхнула тревога и в то же время неуемная злоба.
Если бы в этот момент он мог увидеть свое отражение в зеркале, то понял бы, что сейчас выражение его лица точь-в-точь как у девицы, исполняющей «Обиду Чанмэнь[293.1]»… Именно так выглядит глубоко обиженная женщина, которая фонтанирует ненавистью, но покорно ждет, когда же за ней придет оставивший ее супруг.
Он скрипнул зубами, не дожидаясь, пока противник что-то предпримет, пинком распахнул двери и под проливным дождем вскочил на крышу.
— Чу Ваньнин! — охваченный гневом, казалось, этот безумец вмиг утратил остатки разума. — Теперь, когда он мертв, ты совсем пал духом? Раз он умер, неужели ты не желаешь заступиться за мир людей, за который ты всегда так болел душой?
Прежде чем он успел рассмотреть человека за стеной дождя, перед глазами мелькнул клинок и сталь с холодным звоном несколько раз ударилась о сталь.
— Не ты ли говорил, что сначала все живые существа, а последний ты сам?! Ты настолько раздавлен, что только сейчас пришел помериться силами с этим достопочтенным! Ярчайшая звезда ночного неба Юйхэн, уважаемый Бессмертный Бэйдоу, это все, на что ты способен?!
Из-за завесы дождя раздался приглушенный ливнем голос:
— Что за чушь…
Тасянь-Цзюнь прищурился.
Он сразу понял, что этот голос не принадлежит Чу Ваньнину. Вспышка гнева вернула ясность его помутившемуся рассудку, и, когда его противник снова нанес удар, его взгляд похолодел, и во вспышке зеленого света в его руке появился Бугуй.
Под безжалостной встречной атакой Бугуя так и не засиявшее духовным светом оружие его противника с жалобным звоном раскололось, и вместе с нападавшим на него молодым человеком две его части упали на черепицу крыши.
